Сложнее было решить вопрос с управляющим майоратом. Человек нужен был умный, хозяйственный, грамотный и в меру ворующий. Такого обычно искали все правители, во все времена. Мне тоже долго с этими поисками не везло.
Но органами власти продолжал заниматься. К этому времени уже завёл свою полицию. Люди без присмотра жить не могут, им присущи слабости. Ангелом человек быть не может по определению. Мелкие кражи, пьянство, кулачные разборки, споры, всё это решали суды поселений. Туда не лез. Но за порядком и соблюдением законов следила моя полиция. Она именовалась стражей.
Обычно по майорату ездил сам. Сезон дождей и ветров навивал скуку. Основное время проводил в лаборатории, но сидеть целыми днями в помещении тоже не сахар. Накинув тёплый плащ, выходил или выезжал прогуляться. Так поступил и в этот день. Только решил проехаться в речное поселение. Кат с десятком воинов, моей охраны, увязались со мной. Раньше я его гонял, но быстро устал. Он был не исправим. Требовал не мешать ему, исполнять свой долг, охранять плоть вместилище души Агора. Возразить было нечего, вот и смирился. С этим эскортом хмурым холодным днём и ехал улицей безлюдного речного поселения. Люди предпочитали сидеть в тепле домов и трактиров. В то мгновение я проезжал мимо купеческих складов. Из ворот одного склада выбежал и упал под ноги моего коня крепкий мужчина. Кат и воины, как коршуны бросились на него, наставив копья и обнажив мечи. Едва сдержал ретивых!
Уже говорил, что земных поклонов и бросание в ноги не люблю. Слез с коня и подошёл к мужчине:
— Давай вставай! Чего штаны пачкать?
Он поднял голову и я рассмотрел его лицо. Аккуратная борода, собранные на затылке волосы и открытый взгляд серых глаз. По внешнему виду купец, только в простенькой одежде. Мгновение мы смотрели в глаза друг другу. Человек первый опустил взгляд и заговорил:
— Господин барон! Простите за обращение к Вам! Прошу Вашей защиты. Сил больше нет терпеть несправедливость.
Голос был приятный и хорошо поставленный. Мне понравился.
— Думаю стоя на коленях говорить не очень удобно? Может, пройдём хотя бы в помещение склада?
Ответа ждать не стал. Бросив повод своего коня одному из воинов, пошёл в открытые ворота склада. Мужчина встал и следовал за мной. Кат и воины составляли наш эскорт.
Вошёл в тёмное помещение и сел на ближайший мешок. Человек остался стоять. Наконец решившись, он заговорил:
— Господин барон! Я Луб, бывший купец. Получилось так, что три мои каравана были разграблены в других землях. За долги попал в заклад к купцу Гиту. Вёл его торговлю. Дела шли хорошо. Причитающуюся мне долю отдавал купцу, оставляя малую толику на прокорм семьи. За семь месяцев отдал долг. Но купец Гит заявил, что он решил увеличить процент по долговому обязательству в два раза, супротив оговоренного нами вначале. И продлевает мой закуп ещё на год. Это не честно!
Меня его рассказ не удивил. Честность торговым работникам была не присуща и в моём времени. Обвешивать и обсчитывать они любили. Да и в аптеках, куда сдавал наши "волшебные" биодобавки прекрасно знали, где и из чего их изготавливают. Но брали! Главное чтобы народ их покупал, и была маржа. Об остальном никто не думал. Это было основой торговли и с веками не менялось. Просто меня поразило выражение его лица и тон, которым он произнёс это определение порядочности купца Гита. Неужели встретил "белую" ворону торгового люда? Это удивило. В такое поверить мог с большим трудом. Вот и проявил осторожность. Приказал Кату обеспечить явку купца Гита и закупного Луба ко мне на пятый день этой недели к полудню. Тут же послал воина за начальником стражи и когда тот явился, приказал ему собрать мне все сведения о Гите и Лубе.
К вечеру четвёртого дня недели уже читал свитки со всеми подробностями об обоих. Купец Гит был обычным серийным купцом. Лгун, обманщик. А вот о Лубе даже купцы говорили хорошо. Честен, человек слова. Понятно, почему попал в заклад и честно тянул лямку. Жизнь не менялась! Альбиносы не живут долго, если их не находят те, кому они нужны.
В полдень пятого дня оба предстали передо мной и комиссией. Три пастыря из поселений и старший монах-хранитель святого с маской на лице под капюшоном рясы сидели по правую руку от меня. Полные почтения пастыри сидели за спиной монаха-хранителя. Такое судилище придумал сам. Может быть, скажу и неприятные вещи, но народ нужно держать в страхе перед тем, от кого скрыть истину невозможно. По моему понятию это для блага того же народа. Если бы такое было в моём времени? Думаю и простым людям жилось бы легче. Но это лично моё мнение.
Первым говорил купец Гит:
— Господин Барон и святые отцы! Этот презренный человек врёт! Я ему давал в долг товар. Он его потерял! Это его вина. Да он мне отработал назначенную за товар сумму и проценты, но если бы я получил от него деньги сразу, то мог уже раз пять обернуть их. Вот и получается, что кроме долга с процентами на нём ещё есть и дополнительный долг за упущенную мной по его вине выгоду. Я оценил её так, как считаю справедливо для себя!
С гордым видом он смотрел на меня. Я поощрительно кивнул ему. И взмахом руки разрешил говорить Лубу. Тот встал, поклонился всем, взял в правую руку покрытую воском дощечку, на которой что-то писал всё время. Поднёс её к лицу и начал говорить:
— Господин барон! Святые отцы! Я здесь составил расчёт моего долга. Первоначально согласно сумме данного мне в долг товара, купец Гит получал прибыль в 25 медных чешуек на затраченную серебряную чешуйку. Отработав ему долг, я принёс ему прибыль в 43 медные чешуйки на одну серебряную, а он теперь требует одну серебряную и 25 медных чешуек на одну затраченную серебряную. Да такую прибыль невозможно получить даже за десять оборотов затраченной суммы. Спросите у любого купца!
В уме произвёл подсчёты:
"Одна серебряная чешуйка это 50 медных чешуек. Сейчас купец Гит требует 50 медных чешуек 75. 150 % прибыли! Вот оно моё родное время!"
Наверно постоянное общение с мнимым святым сказалось на отморозке-разбойнике. Считать он умел. Выхватив меч, он с криком:
— Лгать в присутствии младшего бога?
Бросился на купца Гита. Четверо воинов моего караула едва успели перехватить его. Они с трудом удерживали буянившего монаха, лоб он был здоровый! Остальным охранникам тоже скучать не пришлось. Они растаскивали пастырей. Те, услышав слова монаха-хранителя святого, осатанели. Брызгая слюной, они кучей рвались к впавшему в оцепенение купцу Гиту, громогласно понося его:
— Вероотступник! Греховодник! Оскорбитель святых устоев!
— Прекратить!
Громко закричал я. Эхо разносилось под сводами зала, множилось и налагалось на общий шум. Все замолчали. Тогда встал и громко произнёс:
— За ложь и кощунство! Купец Гит приговаривается к изгнанию из земель майората. Его имущество конфискуется и передаётся церкви. Вывести и передать его страже для исполнения моего приговора. Луб! Вы освобождаетесь от заклада, в связи с выполнением своих долговых обязательств. Все свободны! Луб останьтесь!
Купца Гита вытащили прочь. Остальные быстро покинули зал. Смотрел им вслед и понимал, что муки охраны ещё не кончились. Старший монах и пастыри держались кучно и были настроены решительно. Мы с Лубом остались вдвоём. Указал ему на скамейку и предложил присесть. Приколы своего времени помнил! "Садиться" никого не приглашал. Луб уважительно склонил голову:
— Благодарю Вас за справедливый суд, господин барон!
После этого он присел. Я кивнул ему головой. Сначала хотел высокопарно высказаться насчёт баронского правосудия, но передумал. Юродствовать не хотелось. Вот и спросил:
— Ну и чем теперь будете заниматься? Работодателя ведь лишились?
Последнее высказывание он вряд ли понял, но переспрашивать не стал, а ответил:
— Наймусь приказчиком к нормальному купцу. Семью кормить надо. У меня семеро детей, жена, мать старуха. А там посмотрим. Может, найдётся честный купец и возьмёт в малую долю. Буду жить, выбиваться из нужды. Авось повезёт!
