— А "маячок" на машину хотя бы поставить догадались? — спросил Мортимер.
— Поставили, но, скорее всего, они не успели его включить. Что-то, или кто-то, по-видимому, не дал им этого сделать.
Мортимер умолк, теребя бородку, что было знаком чрезвычайной задумчивости. Через минуту, уже спокойным голосом, он сказал офицеру:
— Дон, распорядитесь, чтобы искали и дальше! Пусть опрашивают новых людей, расширят круг поиска! Не может быть, чтобы машина с тремя людьми пропала бесследно в большом городе, средь бела дня! Обязательно найдется хоть один, что-то видевший, слышавший, знающий! А тем временем отправляйтесь в Сан-Паулу, и сегодня же! Свяжитесь там с Симоном и его людьми, они парни толковые, проверенные! Подключайте их к поискам, и немедленно! И найдите их, Дон, живыми или мертвыми, но найдите!
Мортимер встал, давая понять, что разговор окончен. Дон кивнул, и вышел из кабинета. Мортимер набрал на видеофоне номер Глендейла. Когда тот подключился, Мортимер запросил встречи с ним. Глендейл был очень занят сейчас, поэтому поинтересовался, насколько это срочно. Мортимер сказал, что дело крайней важности. Глендейл дал добро, и Мортимер отправился на доклад о текущем положении дел. В кабинете у Глендейла сцена повторилась в точности с той, что недавно была у Мортимера. С той лишь разницей, что Глендейл, как человек склада неуравновешенного, принялся обвинять Мортимера в плохой организации дела. К чести для Мортимера, он никогда перед лицом начальства не перекладывал вину за неудачи на подчиненных. Спокойно выслушав истерику босса, он ответил, что готов понести наказание за промахи в работе, но готов и немедленно исправлять ошибки. Хотя, по сути, никаких ошибок тут не было. Те двое его оперативников понятия не имели, что люди из ФБР незадолго до их визита установили замаскированную миникамеру на площадке перед квартирой Жозе; и следили за ней, ожидая выхода Рона. Ожидая также появления людей Мортимера, они на всякий случай перехватили двоих в форме техников, зашедших в квартиру. Уж очень это выглядело подозрительно, и, как оказалось, сделали они это не зря. Но ни Мортимер, ни Глендейл, естественно, ничего об этом не знали. Глендейл постепенно успокоился, и Мортимер изложил ему те меры, которые он предпринял по исправлению ситуации. Глендейл признал их разумными, и заметно приободрился. Пройдя к старинному секретеру, вынул оттуда бутылку коньяку и две рюмки. Налил себе и Мортимеру, и знаком пригласил его выпить.
— Тут вот еще одна моя головная боль, — сказал Глендейл. — Комитет по устранению последствий катастрофы вызывает все больше нареканий в прессе. Я имел глупость посадить туда своих приятелей, которым многим обязан; а они… свиньи, только знай прикарманивают бюджетные деньги, выделенные на восстановление пострадавших регионов. И что делать теперь — не знаю! Этих пиявок теперь от этой кормушки не оттащишь. Снять их с постов — значит нажить себе смертельных врагов. Они ведь ни перед чем не остановятся, шлепнут, и все тут!
Мортимер и без его откровений прекрасно знал, кто сидел в Комитете, и чем Глендейлу грозило отстранение их от кормных постов. Некоторое время назад у него созрел план, изложить который Глендейлу сейчас было самое время.
— Босс, я хотел бы изложить Вам кое-какие соображения на этот счет, если хотите!
— Слушаю Вас, Джон! — ответил Глендейл.
— Сэр, откровенность за откровенность: Вы действительно поступили опрометчиво, назначив в Комитет всю эту полууголовную шваль. Да и не только в Комитет, в правительстве они тоже держат многие ключевые посты. Чем дальше, тем больше они начинают оттирать Вас от управления страной. Их влияние уже достигло опасных пределов, за которыми возможно устранение Вас от власти, и, по сути, установление в стране власти уголовного клана. И у меня, и в Бюро (ФБР) есть предостаточно компромата на каждого мафиози, сидящего на ключевых постах. Если судить их справедливым судом, каждого можно упечь пожизненно, а многих и вовсе отправить к праотцам. Проблема в нашей чересчур мягкой судебной системе. Они тут же наймут лучших адвокатов, которые разжалобят овец в суде присяжных, и многие избегут наказания вовсе. Ситуация сложилась критическая, и действовать тут надо быстро и решительно. Надо объявить в стране режим чрезвычайного положения, мотивируя это недавней катастрофой на юго-западе, да и общим серьезным положением дел в стране. Закон о чрезвычайном положении, как Вы сами знаете, дает Вам практически неограниченную власть. Используйте ее для быстрого устранения Ваших противников, прежде всего из мафии, как самых опасных. Их надо хватать всех сразу, быстро предъявлять им обвинения, и судить судом трибунала. Суды должны выносить максимально суровые приговоры, для самых опасных и влиятельных Ваших конкурентов это должен быть смертный приговор. Менее опасные пусть доживают свой век за решеткой.
Глендейл ошарашенно таращился на Мортимера. С минуту помолчав, переваривая сказанное своим верным сторожевым псом, он в конце концов сказал:
— Но ведь… журналисты подымут страшный вой! Выставят меня узурпатором, диктатором, эдаким… Сталиным и Гитлером в одном лице!
— В масс медиа, везде без исключения, надо ввести цензуру, чтобы они и тявкнуть не смели без разрешения. Одновременно провести мощную пропагандистскую кампанию, разъясняя всем благие цели и пользу Вашего решения. Особый упор сделать на то, что все это временно, до исправления ситуации в стране. Между прочим, опросы общественного мнения показывают, что большинство населения поддерживает жесткие меры властей по наведению порядка. А там… там видно будет, что делать дальше. Если удастся навести стабильный порядок, толпа будет Вас боготворить. Тогда будет куда проще и провести поправки в Конституцию, узаконивающие Ваши реформы и власть. Только делать это надо срочно, слишком уж вылазят наружу казнокрадство и злоупотребления Ваших ставленников. Еще немного, и оппозиция насобирает достаточно компромата, чтобы затеять процедуру импичмента. Ваши рейтинги падают, сэр! Ждать дальше нельзя, пора действовать, и действовать решительно!
— Да я знаю, знаю все это! Только вот… Ваши методы, сработают ли они, не обернется ли это против меня? — высказал свои опасения Глендейл.
— Позвольте мне все продумать, и представить Вам детальный план действий? — спросил Мортимер. Глендейл подумал несколько мгновений, и сказал:
— Действуйте, Джон, действуйте! Такие вещи у Вас хорошо получаются, я доверяю Вам!
XXXIV
Корабль приближался к месту посадки. Пора было начинать снижение, и командир запросил диспетчера Сэнди Крик о метеоситуации у них.
— В целом куда спокойнее, чем в Марсовилле! — ответил диспетчер. — Ветер восточный, могут быть отдельные порывы скоростью до 100 км/ч, но в основном их сила не превышает 30 км/ч. Будьте осторожны при заходе на посадку, посадочная команда на док-кранах не очень опытная, им нечасто случается принимать большие дирижабли, как ваш!
— Очень обнадеживающая новость! — буркнул в ответ командир. — Как сориентирован док?
— Пятьдесят градусов по азимуту! — ответил диспетчер. — Рекомендую заход на посадку против ветра, курс сорок пять градусов. Снижение начинайте, как только окажетесь в 20 км от курсового маяка номер один. Более точную глиссаду рекомендую рассчитать самим по вашим данным. Мягкой вам посадки, 003-й!
— Спасибо, Сэнди Крик — контроль! — ответил командир. Командир вызвал старшую стюардессу и попросил ее сделать объявление о посадке. Пока она его делала, штурман заложил в компьютер исходные данные полета: координаты, текущий и посадочный курс, собственную скорость, скорость и направление ветра, и т. д.; и получил глиссаду — траекторию снижения корабля. До высоты около 3200 м дул сильный северо-восточный ветер, что заставляло держать двигатели работающими на повышенных оборотах. Ниже этой высоты, по данным метеослужбы Сэнди Крик ветер менялся на восточный и резко ослабевал, что заставляло резко снизить обороты моторов и изменить курс, чтобы вписаться в глиссаду. Такие резкие переходы в режимах снижения заставляли экипаж управлять кораблем вручную, что увеличивало нагрузку на и без того подуставших в сложном полете людей. К тому же, посадочная команда дока была не очень опытна, что тоже увеличивало риск ошибки при посадке. Сам причальный док представлял собой ровную прямоугольную площадку размером 100х20 м. Вдоль ее длинных сторон, на расстоянии 25 м от углов площадки, стояли вкопанные глубоко в землю полые металлические колонны диаметром 5 м. На каждой из них монтировалась круглая поворотная платформа с док-краном и кабиной оператора. Платформа поворачивалась на 360о, телескопическая стрела док-крана отклонялась по вертикали на +30о относительно среднего положения. На ее конце находился мощный замок-захват, своей дужкой цепляющийся за одну из толстых металлических скоб по сторонам дирижабля. Скобы были расположены горизонтально, опоясывая дирижабль с каждой стороны; одна за другой таким образом, что если замок на стреле док-крана не захватывал скобу, он скользил вдоль пояса, и захватывал следующую. Когда замки всех четырех док-кранов захватывали скобы, дирижабль считался надежно зафиксированным. Тогда снизу и сбоку к нему подавались "пуповины" для выхода-входа пассажиров, шланги подачи воздуха, воды, кабеля электропитания. При причаливании корабля важную роль играла слаженность действий пилотов и причальной команды. Пилотам надлежало погасить скорость практически до нуля, а операторам док-кранов — вовремя "пристегнуть" (как это называлось на их профессиональном жаргоне) корабль, поворачивая док-кран вправо-влево и опуская-подымая стрелу. Кажущаяся на вид легкой задача на самом деле была отнюдь непростой. Мягко причалить стасемидесятитонную махину, чтобы она легла точно между док-кранами, и не задела ни за что — на это требовалась солидная подготовка. Пилот, прежде чем сесть за штурвал, должен был успешно пройти тренажерный курс пилотирования и причаливания, и потом успешно посадить настоящий дирижабль. А задача операторов док-кранов была как можно синхроннее захватить каждый своим замком скобу дирижабля. В принципе, корабль считался уже "пристегнутым", если хотя бы два док-крана захватывали его по диагонали. Захватить его двум оставшимся тогда уже не было делом сложным. В тихую погоду для тренированных пилотов и посадочной команды посадить корабль не было большой задачей. Совсем иное дело было в сильный, и особенно в порывистый ветер. Пилотам надо было очень точно рассчитать скорость снижения, тягу двигателей и выровнять корабль перед доком; а операторам док-кранов синхронно захватить дирижабль в момент, когда его скорость будет не более 15 км/ч. При большей скорости демпферы, смягчающие нагрузку на док-кран могли не выдержать, и его могло просто выломать из креплений. Если все четыре стрелы док-кранов будут выломаны, дирижабль просто унесет ветром из дока. На этот случай по углам дока стояли гарпунные установки, выстреливающие специальные крюки-гарпуны на тросе. Попадая в обшивку дирижабля, гарпун пробивал ее, цеплялся за силовые элементы конструкции; а мощные электромоторы сматывали трос назад, подтягивая дирижабль к доку. Но при этом часто ломались силовые элементы корабля, и даже если удавалось притянуть его назад, он потом требовал ремонта. Кроме того, всегда была опасность случайно попасть гарпуном в пассажирскую гондолу, и поубивать людей.
