Знаете, что оказалось на тех полках? Ни в жизнь не догадаетесь. Во всяком случае я сам несколько того, удивился. Учебники! От букваря для дошкольного изучения с цветными картинками до толстенного институтского талмуда по высшей математике и тома по истории КПСС. Геометрия, история, биология, география, физика — практически весь школьный курс и крохи институтского. Они тут что же, детей учат? Хотя чему удивляться. Нарожали детишек, теперь учат. Все правильно.
— По всей округе собирали, — раздался голос сзади. Я обернулся. Пришел Кононов.
Да, дети. Еще одна проблема. Ну взрослые-то ладно, они уже устроили тут свою жизнь и, полагаю, по большому счету не хотят никаких перемен. Разве что косметических. В смысле чтоб жратвы побольше, одежды получше. Кому-то радио подавай с телевизором, а императору Сане так целый самолет. В общем, обычные человеческие хотения, ничего особо экстравагантного. А вот с малышней-то чего делать? Пусть не сейчас, через год, три или пять, но что-то же придется решать. Ведь рано или поздно им придется идти на контакт с внешним миром, приспосабливаться к нему, как-то устраиваться, вживаться. Не должно же такого быть, что посередке страны была резервация с чуть ли не первобытным строем.
— Да, понимаю, — сказал я. На душе у меня как-то потеплело. — Кстати, хотел спросить. А Лось это…
— Лось? — переспросил он и усмехнулся. — Вообще-то изначально ЛЭС.
— Лес? Не понял.
— ЛЭС. Линейная этнографическая станция. Так это тогда называлось. В целях маскировки, что ли. Не знали? Потом табличка истрепалась, а новую вешать не стали, да и смысла уже не было. Зачем? Но слово по созвучию осталось — Лось и Лось.
— Странно. Мне казалось, под этим подразумевается определенный человек, — аккуратно возразил я, удерживая возникшую между нами доверительную нотку.
— А чего вы удивляетесь? Нормальная практика персонификации непонятного. Кому-то нужен Яхве, кому-то Лось. Так людям проще, а спорить — зачем? К сожалению, ситуация такова, что кому-то что-то доказывать, убеждать, учить практически бесполезно. Нас слишком мало и совсем нет ресурсов. — Он замолчал. Вздохнул и продолжил: — По поводу бумаг я распорядился. А пока могу предложить что-то вроде экскурсии. Ведь все равно захотите посмотреть. За полчаса как раз управимся. Только одна просьба. Не стоит, по крайней мере пока, расспрашивать людей и тем более заходить в дома. Знаете, мы от этого отвыкли, в каждом доме оружие.
— Так предупредили бы людей-то.
— Одним предупреждением не отделаться. В общем, надеюсь, вы поняли меня. Так что, идем?
— Пошли.
— Вещи можно оставить тут, никто не тронет.
— Ничего, он не тяжелый. Хотя… Вы правы, чего таскать.
Мне он снова перестал нравиться. Сначала он легко ставит знак равенства между собой и божеством, потом не велит с людьми разговаривать. И одет ты не как все. Темнишь ты что-то, Кононов. Темнишь. Но ничего, я тебя просветлю. А уж с людьми-то поговорю просто обязательно, тут можешь не сомневаться.
Следуя за Кононовым, я вышел на крыльцо, откуда мы сразу свернули налево, к хоздвору, как будто меня интересуют их сельскохозяйственные достижения. Любопытно — да. Но не более. Я вполне могу без этой части экскурсии обойтись. Еще на крыльце я поймал затаенный взгляд автоматчика, интересовавшегося куревом, и успокоительно ему кивнул, с намеком склонив голову примерно в ту сторону, где остался мой мешок.
В меру, чтобы не переиграть, восторгаясь по поводу порядка и успехов по части самообеспечения, я задавал вопросы, интересующие меня куда больше размеров коровника или конного привода пилорамы, временно находящейся в простое.
— Как вы с окрестным народом контактируете?
— Сложно.
Односложные ответы меня никогда не удовлетворяли, поэтому я продолжил выспрашивать.
— Воюете, что ли?
— Нет, так тоже не скажешь. Все же вооружение у нас получше и вообще. Вот обратите внимание. Наш птичник. Куры, утки, гуси — полный набор. Круглый год свежие яйца. А это, можно сказать, молочный цех, — показал он на низенькое строение, наполовину врытое в землю. — Творог, сметана, все свежайшее.
— Великолепно. Можно только позавидовать.
— Вы еще не видели нашу канализацию!
— Боюсь, я несколько не по этой части, — поспешил я уклониться от столь лестного предложения.
— Ну-ну! Все не так страшно. Прямоток уходит далеко в озеро. Трубы из цельных стволов лиственницы. Внутренний диаметр в верхней части больше полуметра и, обратите внимание, не замерзает и не протекает.
— Удивительно. Но я так и не понял. Вы общаетесь с соседями или как? Какие-то отношения у вас существуют?
— Вы же сами сказали, соседи. Так что совсем без отношений не обойтись. Встречаемся, даже немножко торгуем, помогаем, чем может. Но главным образом учим, разъясняем. Извините, я тоже хотел спросить. Это у вас на руке что? Часы?
— Коммуникатор. В общем, и часы тоже.
— А еще что?
— Ну, компас, например. К сожалению, в этих краях вещь во многом бесполезная.
— Что так? Почему бесполезная?
Ну вот! Давайте теперь я буду лекцию читать. Однако, закрывая тему, постарался ответить предельно вежливо.
— Тут, похоже, неслабая магнитная аномалия. Так что как часы еще туда-сюда, а так… — махнул я рукой. — Кстати, по поводу аномалии. Вы в курсе? Что тут вообще творится?
— Раньше пытались проводить эксперименты, что-то исследовать, но теперь-то что исследовать? Да и кому это нужно? Если требуется, я подготовлю отчеты, там все подробно написано. Сейчас же у нас нет возможностей для полноценной научной работы. Вот! Это вы обязательно должны посмотреть.
Мы уже прошли весь хозяйственный сектор и вплотную приблизились к двухэтажному строению, которое я окрестил про себя промышленным. Уж очень это было похоже на небольшую фабричку провинциального значения. Прямоугольно, казенно и предельно скучно. Но показывал Кононов не на него, а чуть правее, на приземистое строение с несколькими распахнутыми дверьми по фасаду. От него быстрым шагом уходил мужчина в выцветшей штормовке с большой заплатой на спине, дважды оглянувшийся на нас. Как мне показалось, с настороженностью, если не сказать, с испугом.
— Ни за что не догадаетесь, что это такое, — с некоторым оживлением сказал Кононов. Теперь я не сомневался, что именно он и есть Лось. Интересно, чего он открещивается?
— Пожалуй. И что это?
— Ну уж нет. Давайте посмотрим вблизи. В упор, так сказать. Если и там не угадаете, скажу. Но готов спорить, что мне придется объяснять. Наша разработка!
Чего он так разволновался-то? Аж румянец прорезался.
— Да просто скажите и все.
— Нет-нет! Я настаиваю. Товарищ Попов!
Ладно, черт бы с тобой. Посмотрю. Ради поддержания отношений. На пусковую шахту баллистической ракеты не похоже, и на том спасибо. Что они там, чертей разводят, что ли?
— Хорошо, показывайте.
— Прошу, — он гостеприимно простер вперед правую руку. Дескать, только после вас. Только теперь я заметил, что пальцы на ней скрючены, а кожа словно изъедена. Такое бывает при термических или химических ожогах. Где это его так угораздило? Не повезло мужику. Быть калекой на территории все равно что не быть. Тут и здоровые-то с трудом выживают, если вообще выживают, а уж увечные… Крепко ему не повезло.
Мы подошли и я, следуя приглашению, заглянул внутрь. Темно и не видно ни хрена. Лишь понятно, что наклонный спуск типа большого желоба уходит вниз, в темноту. Подсветить, что ли?
— И что это?
— Минуту. Тут ступенька вниз, аккуратно. Становитесь.
И я встал. Как последний дурак. Как имбицил, олигофрен законченный. Так я давненько не подставлялся. Потому что, едва я переместился на ступеньку вниз, тут же получил мощный пинок в область копчика. Балансировать оказалось негде. Цепляться тоже не за что.
С-с-су-ука!
Я успел в полете сгруппироваться и только потому не получил травм серьезнее, чем ушиб бедра и левого плеча. Некоторое время я стремительно скользил в темноту и сырость, хотя, наверное, во время этого падения сырости я, скорее всего, не чувствовал. Ее я почувствовал потом, позже. Я махал руками, силясь найти зацепку, но ее не было. Ужас, я вам скажу, непередаваемый. К счастью — смешно, да? — полет в виде скольжения по скользкой горке оказался коротким, вскоре я потерял контакт с твердой опорой и после короткого свободного полета больно приземлился на задницу, ей же почувствовав сырость.
