«Ну если с делами нормально управлюсь, чего бы и нет? Загляну, если не прогоните».

Говорю и силюсь улыбаться. Мол, все хорошо и прекрасно. А у самого на душе смута похлеще февральской вьюги. Чувства врасхлест. Даже, ощущаю, копчик вспотел.

У Кати голос пониже, чуть с хрипотцой. Думаю, нарочито это, старшую из себя ставит. Слыхал я, как они шептались, думая, что я сплю. Ощущениями делились. А он чего? А ты как? Краснел, как рак в кипятке. Они ж простые, можно б сказать, бесхитростные, если не то, как они нас взяли.

«Ты куда направляешься-то, а?» — спросила она. Нехорошо так спросила. Во мне адреналин хлещет, вымывая выпитое без остатка.

«С мужиком одним надо встретиться», — небрежно поясняю я и, переложив пистолет в левую руку, будто само собой разумеющееся пытаюсь завести двигатель. Это после двух-то месяцев простоя! Там уже и аккумулятор подсел, и вообще черт его знает что творится в системе. Но не зря наши техники эту машинку вылизывали; им устно передали команду генерального, вот они и старались, зная, что наше руководство сантиментов по отношению к работникам не допускает. Двигатель почти сразу схватился и мощно заработал на подсосе. Ну уже легче.

«Далёко?» — с ударением на «ё» спросила Катерина.

«Очень», — уверенно ответил я, ставя ноги на педали так, что мог стартовать сразу.

«Тогда до него не останавливайся».

«Чего так?»

«Нам уроды больше не потребны».

Я будто холодной водой умылся. Ну конечно же! Мог бы и сам догадаться. Уроды. Конечно. Больше их, по большому счету, ничего не занимает. Натерпелись. Этих, со сросшимися и скрюченными пальцами, с вывернутыми ступнями, со всей этой взбесившейся генетикой. В которой, подозреваю, повинны не только кровосмесительные связи. Тут и еще кое-что, в чем ни я, ни мои командиры с их консультантами да экспертами не разобрались. Да и, в общем, не сильно-то хотят, потому что иначе отправили б сюда с нами третьего — или хоть второго! — в чине доктора или кандидата медицинских или иных профильных теме наук с кучей аппаратуры, пробирок и прочих лакмусовых бумажек. Не отправили. О чем-то это говорит. Иногда я свое начальство не люблю.

И я сказал самым проникновенным, самым честным голосом, который только мог воспроизвести, тем более что говорил я правду:

«Обещаю. Ни с кем здесь. Кроме вас. Клянусь!»

Нет, я действительно искренне. Без, что называется, камня за пазухой. Хватило с меня одного раза. По самое… Словом, хватило. Поэтому они мне и поверили. Обе.

«Тогда заезжай, если надумаешь», — сказала Катя.

Ее голос заметно оттаял. И мне вспомнилось, как она, как мы с ней, то есть она со мной… Нет, этот кошмар будет меня мучить до конца дней моих. Хотя, может, не такой уж и кошмар? Если разобраться. Элемент насилия, конечно, присутствовал, но минуты удовольствия тоже. Другое дело, что мне все казалось, что после исполнения, так сказать, супружеского долга эти амазонки аккуратно отправят меня на тот, самый темный изо всех светов свет. Что бы и кто бы не обещал про райские кущи. По — любому, на мне грехов больше, чем то дозволено праведнику. И пусть большинство из них я исполнял по чужой воле, ровно как в случае с сестрами-амазонками. Полагаю, Самый Высший Судья ни хрена не примет во внимание эти обстоятельства.

Сестрицы мне поклонились. Обе разом. Правда, чуть вразнобой, не до конца синхронно, но они же, в конце концов, не кремлевские оловянные солдатики, которых строят в разных позах по сто раз на дню. Обыкновенные деревенские девки. Теперь, пардон для меня, уже бабы. Молодые. Видел я их маму. В смысле, родную. Решительная женщина. Громкоголосая. Эти же, по крайней мере при мне, голосов не повышали. Только рождаемость.

«Ну…»

Хотел вольготно, по московско-молодой привычке бросить «адью», просто от облегчения, от наступления которого элементарно захотелось пошалить. Но сдержался. Еще не поймут. Обидятся будущие мамаши. Ох, и что же мне теперь со всем этим делать-то? Кем я теперь буду значиться? Прокурор-алиментщик? Вот уж наградили, ничего не скажешь. Кстати, ничем другим, кажется, нет. Я в медицинском смысле.

«Ну бог даст, увидимся, — сказал я. — Не скучайте».

«Ты возвращайся», — тоненьким козлетоном проблеяла Алена.

Очень похоже, что она этого хочет на самом деле. Я… Черт! Боюсь я этого, вот что! Я привык сам выбирать, с кем, что и как. И когда тоже. Иначе просто бегу. Иногда позорно. Допускаю, что это издержки профессии, когда в каждом встречном движении видишь подвох. Возможно, просто черта характера. Такая вот, во всю грудь! Через всю наглую харю! Или просто маленькая такая запятая в душе. Червоточинка.

«До свидания», — чуть не по слогам произнес я и закрыл — очень аккуратно — дверь джипа. И медленно поехал, посматривая в зеркало заднего вида. Они стояли и смотрели мне вслед. Не люблю я долгих прощаний. Во многом из-за этого все мои отъезды в последнее время обставлены очень по-спартански, без ненужных эмоций. Кстати, это сразу мобилизует на дело, на сам процесс, а не на переживания разлуки.

У меня стоит автономная система навигационного контроля, работающая независимо от всяких поставщиков помех почти любого рода. То есть система специфического видеонаблюдения автоматически фиксирует обстановку и привязывает ее к существующей карте. Без ошибок тут, само собой, не обходится, потому что я лишен спутникового сопровождения, но на локальных участках действует безотказно, тем более если речь идет о том, чтобы вернуться по уже пройденному маршруту. Порой это здорово выручает. Особенно в темноте. Такой своеобразный почти автопилот. И я по привычке положился было на него, бездумно руля в соответствии с показаниями курсора, когда на повороте в последний раз посмотрел на моих дамочек. Аленка стояла явно расстроенная, а Катерина зло глядела мне вслед.

Кто-то скажет, усомнившись, дескать, что ты мог рассмотреть в зеркало? Врешь ты все.

Конечно, многих деталей я не увидел. Но мизансцену разглядел и почувствовал. Знаете, хороший актер на сцене порой может обойтись без слов, пользуясь только мимикой и «языком» собственного тела. Иной что-то кричит, мечется по сцене, руки заламывает, срывает голос, а зрителя не пробирает. Не доходит до зала, не трогает. Другой же встанет, лоб рукой обхватит и бормочет что-то себе под нос — текст тот же самый. А зал замер и дышать боится. Проняло!

Вот и здесь то же. Они говорили мне без слов. Катя она вообще пожестче, Алена же девушка нежная, как мне показалось, трепетная. Если первой достаточно было получить свое, то младшая ко мне как-то с нежностью, что ли. Я не рискнул бы назвать это любовью. Знаете, похищение с любовью как-то не вяжется. Тем более первого попавшегося. Впрочем, говорят же, что женская душа потемки.

Там поворот на пригорочке и дорога сразу направо, почти под прямым углом. И вниз. Уклон небольшой, градусов двадцать всего. Может, двадцать пять. Я затормозил, едва оказался за кустами бересклета. Здоровенные такие, подобные мне раньше не встречались. Стою на тормозе и пялюсь перед собой. Что за дела?

Я уже говорил, что протрезвел. Только это не совсем так. Водка в сочетании с адреналином дала дикую, взрывоопасную смесь. Во мне бурлило, кипело и лопалось, выбрасывая облачка горячего пара. Что задела такие? Что, одна свое «лублу» тянет, а вторая яростно открещивается? Так что-то поздно они спохватились. Такие вещи решаются до. Теперь-то уж чего? Все, проехали.

Нет, подумать только, мне ехать надо, ноги уносить, а я тут кроссворды разгадываю.

Да нет, не похоже. Одна явно убеждала. Можно сказать, молила. Вторая же резко возражала. О чем? Против чего?

Я сидел, тормоз в пол, сцепление тоже, движок ровно бухтит себе, но с некоторой натугой. С чрезмерной, я бы сказал. Убрал подсос, для чего мне пришлось чуть наклониться вперед. Достаточно, мотор разогрелся, да и горючку надо экономить. При этом продолжаю бессмысленно смотреть вперед, силясь разгадать увиденную мной пантомиму.

И вдруг как платок с глаз сняли!