Те, кто крал миллиарды, были китами, стада которых величественно бороздили океаны, и в сравнении с этими мегаворами Генри и иже с ним тянули только на рыбу-пилота. Он предполагал, что тридцать миллионов, которые ему удалось увести, так и останутся незамеченными.

Но теперь засомневался: а вдруг он ошибся, думая, что мелкая рыбешка может ощущать себя в безопасности, плавая среди левиафанов? Может, киты пожирали мелкую рыбешку с такой же готовностью, как криль или планктон.

Тот, кто поднялся и спустился по лестнице, хотел, чтобы Генри обыскал подвал. Последующая тишина имела только одно предназначение: до предела истончить его терпение.

Ему предлагалась наживка. Но он не собирался глотать крючок.

Не собирался он и выходить в ночь, чтобы проверить оставшееся содержимое багажника «Лендровера». До зари придется повременить с этим.

Мысль о заре привела его к новому вопросу: сильно ли ухудшится ситуация, если его враг отключит подачу электричества? Он бы не хотел пробираться по незнакомому дому в абсолютной темноте.

Когда Университет Колорадо использовал этот дом для проживания ученых, которые исследовали экологию хвойных лесов и проверяли теории лесопользования, электросбытовая компания, получив соответствующий подряд, вырыла траншею и проложила силовой кабель. Но кабель выходил из земли вне стен дома, и это, конечно же, было уязвимым местом.

В подвале Генри заметил распределительный щиток. Если его мучитель по-прежнему находился там и решил бы вывернуть пробки, Генри очутился бы в кромешной тьме.

Он представил себе, как пробирается по темному дому и слышит совсем близко низкий, хриплый шепот: «Генри, Генри, Генри…»

С нарастающей тревогой он принялся обыскивать кухонные шкафчики и ящики, пока не нашел фонарик и запасные батарейки. Сразу успокоился: теперь все будет хорошо.

Часы показывали начало одиннадцатого, до зари оставалось еще восемь часов. Прислушиваясь всю ночь к звукам возможной попытки проникновения в дом, к утру он бы совсем вымотался. Усталость уже давала о себе знать. Не выспавшись, он уменьшал свои шансы на победу над неведомым противником.

Ему хотелось оставить включенными все лампы. Но спать он предпочитал в темноте. Если бы он выключил свет везде, за исключением одной комнаты, любой понял бы, где именно он спит.

После короткого раздумья Генри выключил флуоресцентные лампы на кухне. В темноте увидел яркую щель под дверью в подвал. Свет в подвале означал, что его мучитель или по-прежнему там, или хочет, чтобы Генри так думал.

Он оставил свет в коридоре, но выключил в кабинете, где Нора собиралась постелить ему на диване.

В гостиной выключил одну лампу, но оставил гореть другую, ту, что стояла около окна.

Он собирался лечь спать в спальне, но не там, где кто-либо мог его найти. Ситуация требовала принятия мер предосторожности, он чувствовал, что должен прибегнуть к обману.

Генри прислонил помповик к креслу в спальне. Положил фонарик и запасные батарейки на скамейку для ног.

С верхней полки в стенном шкафу с изрешеченной дверью Генри достал две подушки и два одеяла. Из них решил соорудить муляж человека, спящего под одеялом.

Когда подошел к кровати, увидел перчатки.

Одеяла и подушки выпали из его рук.

На покрывале лежала пара кожаных рабочих перчаток, в которых Джим рубил дрова. Раньше их тут не было. Они пропитались кровью. Кровь запачкала и покрывало.

Камми Райверс, сидя на кухне, под мечущейся тенью опьяневшего от света мотылька, одну за другой исключала протозойные заболевания из списка тех, что могли послужить причиной столь странного поведения животных на ферме «Высокий луг».

Нерассмотренной оставалась только одна версия — токсическая субстанция или лекарство, подмешанные чистопородным лошадям и их любимцам. В организм эти продукты могли поступить через случайно или намеренно зараженную пищу.

Но разных животных — лошадей, коз, собак — не кормили одним и тем же. Более того, диета отличалась даже у разных лошадей. Следовательно, заражение было сознательным.

Такое объяснение показалось Камми мелодраматическим и неправдоподобным. Но других вариантов у нее не осталось.

И хотя она придерживалась старомодных методов исследования, предпочитая книги интернетовским источникам, которые зачастую выдавали неверную информацию, пришло время спуститься вниз к компьютеру. Для рассмотрения и отсеивания многочисленных лекарств с их длиннющими списками побочных эффектов и еще большего количества природных и изготовленных человеком ядов требовались специальные программы.

Настенный телефон зазвонил, когда Камми отодвинула стул и поднялась. Она сняла трубку.

— Камми Райверс слушает.

— Привет, док, — поздоровался Грейди Адамс. — Надеюсь, я тебя не разбудил.

— Еще нет и половины одиннадцатого, Грейди.

— Я знаю, что обычно ты встаешь рано. Слушай, можешь приехать ко мне?

— К… сейчас?

— Именно на это я и надеюсь.

— Скажи мне, что с Мерлином все в порядке.

Тремя годами раньше она отдала Грейди волкодава еще щенком.

— Он в такой отличной форме, что ты можешь оседлать его и отправиться на прогулку верхом. Тут другое.

— Что другое?

— Я бы хотел, чтобы ты взглянула собственными глазами. На них. И привези свой саквояж, все необходимое, потому что тебе, возможно, захочется их осмотреть.

— У «них» есть имя?

— В этом-то… Боюсь, что нет. Я никогда не видел ничего подобного. Сейчас они носятся за Мерлином по комнате, и ему, похоже, это нравится.

— Я должна тебя спросить, мебельщик… ты надышался парами шеллака?

— Возможно. А может, я даже его выпил.

Найдя пропитанные кровью перчатки, Генри Ров-рой, с помповиком наготове, обыскал дом, никого не нашел, обыскал вновь. С тем же результатом.

Стул по-прежнему подпирал ручку двери, за которой находилась лестница в подвал. Парадная дверь оставалась запертой. Так же, как дверь из кухни на заднее крыльцо.

Объяснение долго искать не пришлось. У врага был ключ. Несомненно, он нашел его на трупе Джима или Норы.

И пока Генри сидел за кухонным столом, прислушиваясь к звукам в подвале, пил отвратительное вино, которое выжали, скорее всего, из пластмассовых виноградных гроздей, а не из настоящих, его мучитель воспользовался ключом, чтобы спокойно войти через парадную дверь. Оставил на кровати кровавые перчатки, перчатки, в которых Генри перетаскивал трупы, и ушел тем же путем, заперев дверь за собой.

Генри видел, как это делалось, но не понимал, зачем.

Ранее подобное поведение указало на то, что у мучителя юношеское чувство юмора. Но теперь, учитывая, сколь высоки ставки, учитывая, на какой риск шел мучитель ради своих шуточек, такое поведение выглядело неразумным, даже иррациональным.

Если бы кто-то в Вашингтоне прознал про кражу Генри Ровроя, пусть и действовал он в рамках традиций, если бы этот человек выяснил, сколько украдено и каковы намерения Генри, если бы он проследовал за ним на ферму или поджидал здесь его прибытия, здравый смысл говорил о том, что Генри просто бы убили выстрелом в затылок до того, как он осознал бы, что кому-то стало известно о самой краже и о планах превратить эту ферму в убежище.

Вероятно, мучителю требовалось от Генри нечто большее, чем деньги и ферма. Роврой попытался представить себе, что именно, но воображение его подвело.

Чтобы гарантировать, что его враг не сможет войти на кухню, воспользовавшись ключом, Генри подпер ручку кухонной двери стулом, который отодвинул от стола. Еще одним стулом он точно так же заблокировал парадную дверь.

Генри видел себя монстром безграничной жестокости, действующим исключительно в собственных интересах, чья абсолютная аморальность гарантировала, что он без колебания примет наилучшее для себя решение. Теперь же ему с неохотой приходилось признавать, что он тем не менее мог допускать ошибки.