— А покорми ка ты нас хозяюшка горячим — обратился к поварихе — чего зря говорить, когда показать можем.
Говорил не просто так, еще утром приказал готовить обеда побольше, да держать горячим, чтоб с солдатами, где на постой встанем сходиться легче было.
— Отведай царь-батюшка обеда нашего — обратилась повариха к Петру — не побрезгуй, все готово и мисы чистые и ложки к ним
— Показывай чем потчуешь — Петр заинтересовался, вряд ли был голодный но чего только из любопытства не сделаешь.
Повориха метнулась к ящику, вытащила из посудного отделения стопку мисок, ухватила пачку ложек, вскочила на приступку кухни, и открыв отделение горячего стала накладывать в две миски горячего, дымящегося варева. Подала с поклоном миску с ложкой царю, а потом и мне. Петр уселся на приступку, попробовал.
— Любо, и в пути так ели?
— Да государь, и готовили не останавливаясь.
— А сколько говоришь за раз ртов кормили?
— Кормили более двухсот, только готовили несколько раз подряд, кухня то маленькая, но никто не в обиде был, одни на час раньше поели, другие на час позже.
— И то верно, горячим кормиться, да бабой правильной сготовленным, тут уж и несколько часов задержки обиды не даст. А за раз сколько?
— Давай сами сей час и посмотрим — улыбаюсь Петру — котлы полные, да и мириться со стрелками нам уступившими надо, вот давай их кормить да считать.
Петр вскочил, довольный новой затеей, махнул Меньшикову, гарцующему рядом на лошади.
— Гони сюда оконфузившихся преображенцев, и сам слезай к нам трапезничать.
Подтянувшиеся солдаты начали толпиться у раздачи, повариха сноровисто метала варево в миски и отдавала солдатам, ложки у них как выяснилось, были свои. Не знаю как Петр, но мне считать было не интересно, во первых мисок у нас девяносто восемь, было сто но две в дороге покололи, надо будет придумать, чем заменить глиняные миски, а во вторых какая разница сколько.
— Царь-батюшка — окликнула Петра, ходившего около кухни, повариха — мисы кончились, а треть котла еще есть. Петр отдал свою миску, слегка опустошенную — очередному солдату, вскочил на приступку, заглянул в котел. Потыкал в соседнюю крышку
— Там что?
Повориха отщелкнула замки, откинула крышку — Чай, царь-батюшка, отведай после варева!
Петр сам зачерпнул из котла половником крепкий чай, куда я велел с утра сахару кинуть, отхлебнул, еще отхлебнул, выплеснул остатки на снег и бросил половник обратно в котел.
— Знатно своих гвардейцев кормишь — обратился Петр ко мне спрыгивая с подножки
— Твоих гвардейцев государь, я только их обучаю, да справу делаю
— То верно. Но делаешь хорошо. Буду у себя такие котлы в войско вводить, Алексашка! — крикнул царь Меньшикова — гони в кузнечную, привези мастера, поспешай, дело государево!
— Как думаешь десятка на полк хватит? — спросил он меня. Чтоб еще знать сколько в его полку солдат.
— Десятка хватит на три тысячи солдат, коль они за два захода подойдут, а если за три захода так и на пять тысяч хватит, а более заходов уже плохо, солдат опять голодным станет а рядом кто то есть будет.
— Так тому и быть, по десять твоих котлов на полк припишу, а о тебе позже поговорим, но служба твоя мне люба! Показывай еще что есть.
Проведя Петра к кунгу, обвел его рукой
— Вот государь, наша передвижная лекарская, чтоб раненных да увечных пользовать, да на ноги поднимать. А кого на ноги не поднимем в ней и везем.
Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. В кунге ему было тесновато и тент низкий. Так что увидев по бокам длинные лавки Петр сразу сел на одну из них, на второй лежал наш возница и сидела Тая, перечитывая под лампой конспекты, которые успели собрать из листочков писца. При виде царя Тая поднялась и так же глубоко поклонилась. Мужик на койке чуть не расплакался — Прости царь-батюшка, подняться не могу, прими и мой низкий поклон.
Петр осматривал небольшой кунг с не меньшим интересом чем печь, за свой дизайн мне можно гордиться. Производит впечатление. Тут и стол и шкаф с настойками, бинтами и прочими принадлежностями, и светло и тепло — одним словом комфортно.
— И чем же тебя сподобило — обратился Петр к вознице
— Под сани груженые попал, думал не жилец, у нас в караване и проще случаи были, да не выживал никто, а вот лекарка ваша морская выходила, говорит летом сам ходить буду — век за ее здоровье бога молить буду, и за твое батюшка-царь наш, что воины твои твою милость на нас несут.
Петру речь очень понравилась, он аж расцвел весь, хотя речь с возницей я как то не додумался отрепетировать, совсем стал плохо детали продумывать. Ай яй яй.
Осмотрев стоявшую напротив Таю и уже ничего не говоря по поводу формы, задал ей вопрос
— Ну а ты что про своего больного скажешь?
— Множественные переломы ног и длинные рваные раны. Раны промыты и зашиты, кости собраны и зажаты тесом. Если больного не беспокоить в течении месяца, пойдет на поправку, через три встанет на ноги, будет еще слаб и ходить будет заново учиться но через пол года станет полноценным работником. — Тая поклонилась еще раз
А я выпал в осадок. Она что? Дословно меня цитирует? Или уже сама понимает что говорит? Был сражен краткостью и полнотой диагноза. На Петра выступление произвело не меньшее впечатление.
— Где на лекаря училась?
— Я еще учусь государь, месяц только как лекарем полка назначена. А учит нас Мастер и травницы наши деревенские, да вот букварь лекарский составляем, и по нему то же учусь.
Тая потрясла кипой сшитых листов. Петр протянув руку, забрал листы и стал их бегло просматривать. Посмотреть там было на что. Нашими общими стараниями и моими множественными поясняющими рисунками возникла довольно полная брошюра полевой помощи, захватывающая и обычные заболевания и травмы и ранения. Только раздел хирургии у нее был никакой, все что вспоминалось про хирургию, это песенка про Мересьева.
Петр досмотрел до конца брошюру, отбросил ее на койку, откинулся и глядя на меня задумчиво сказал
— Значит еще и служба лекарей при полку. И раненных на поле есть кому посмотреть, да и куда нести есть, да где шить. И воев для этого не занимаешь. Любо мне и это! Да где мне лекарей столько взять!
— Государь, лекарка эта месяц тому слыхом о лекарском деле не слыхала, а вот ведь обучилась! И раненного тяжелого на ноги поднимает. И буквица по которой учиться у нас есть, скопировать ее да баб грамотных в службу зазвать, вот пусть и учатся, даже если больше месяца учить будут, все одно у тебя лекари по всем полкам потихоньку появятся, и нести потери как от болезней так и от ранений будешь меньше, а ведь хороший солдат стоит дорого, сколько одного только пороху надо извести чтоб он стрелять хорошо обучился. И терять тех, кого еще модно будет спасти выйдет дороже, чем баб собрать, обучить, да платить им за службу немного.
— А коль обрюхатит кто, сбежишь со службы? — обратился Петр к Тае
— Мастер запретил нам брюхатить три года, государь, и мы согласились, и слово свое держать будем. А кто насильничать будет Мастер обещал лично расстрелять виновного.
Петр перевел взгляд на меня подняв бровь. Как то неудачно Тая разоткровенничалась.
— Государь, я отдал солдатам приказ, всех женщин служб беречь и защищать. Солдат нарушивший приказ командира и вызвавший брожение в полку мне не нужен. Нарушил раз, нарушит и другой, а мне в бою надо быть уверенным, что приказ исполниться точно и в срок. Со служащими у меня действительно договор на три года работы. Три года баба в состоянии не тяжелеть, даже если живет с кем то, тем более лекарка. А за три года она и сама научиться и опыту наберется и смену себе подготовит. А коль дальше служить захочет, то еще на три года договор составим.
— А ты живешь с кем то? — повернулся к Тае государь
— Да государь, более полугода — Тая даже не покраснела, вот что значит разок бал посетить.
— А солдаты как на это смотрят? — а вот это мне самому интересно было.
— Уважают мой выбор и моего избранника — ну тут конечно не совсем типичная ситуация, мы с Таей особый случай, а вот над остальными случаями, которые наверняка будут, надо будет задуматься. — Нет мне зависти от солдат, и относятся они ко мне по доброму. И выхаживать их всех буду, случись что, всеми силами. Не только мужи свое слово держать могут государь. — Тая низко наклонила голову, видимо для нее такая речь верх неприличия и непокорности божьему помазаннику.
