— И когда ты ее кровь пробовал?!
— Да вчера же… нет, уже позавчера. Да отцепись ты, придурок! Когда ее тот хмырь порезал, что сейчас без головы валяется в лесу за поляной, зверью на радость! — Зиг наконец-то отодрал Анегардовы пальцы от своей рубахи, сказал уже спокойнее: — Кстати, по запаху ваше родство тоже ощущается, хотя не так уверенно.
Ничего себе новости!
Я-то думала, это бабушка Анегарда на ноги подняла, пока я валялась… и кто здесь, спрашивается, тупица?
Ничего себе Зиг… знал, значит… так это, выходит, он сразу на то и рассчитывал? Умный, зараза…
Тем временем спорщики расцепились — и заметили, что я не сплю. Уж не знаю, какое у меня было лицо, но Анегард заметно смутился, а Зиг спросил невпопад:
— Очнулась?
Нет, без памяти лежу! И брежу…
— Бабушка где?
Зигмонд подошел к окну, отодвинул ставень, высунулся, огляделся. Крикнул:
— Магдалена! Сьюз очнулась, тебя зовет!
— А ведь мог бы сообразить, — сказал вдруг Анегард. — Знал ведь про твои сны.
— А что — сны? — невольно спросила я.
Ответить Анегард не успел: вошла бабушка. Я вскочила навстречу.
— Лежи, девонька, ты что! — ахнула бабуля. — Куда тебе вставать, рано!
— А мне хорошо, — сказала я. — Честно, хорошо. Ты-то как?
— Сказала б я тебе, — бабушка укоризненно вздохнула, — да поздно уже, после драки-то… На краю ведь постояла, дитё ты неразумное!
Не знаю, подумала я, и знать не хочу, сестра я Анегарду или нет… ну, то есть ясно, что сестра, раз так вышло, да и к лучшему оно, наверное… Зиг, хмырь болотный, знал, что делал…
— Ба…
Я вытерла слезы, и бабушка, усадив меня обратно на кровать, прижала мою голову к груди:
— Ну что ты, девонька, что ты… все хорошо, и хвала богам…
Я обняла ее крепко, изо всех сил. Шепнула:
— Ба, я так тебя люблю… я так боялась…
Не хочу ни о чем думать. Если Анегарду интересно, как я его сестрой оказалась, пусть отца допрашивает, а мне плевать. У меня есть бабушка.
Мне показалось, Анегард рад был отправиться в деревню. Коротко велев собираться: "На обратном пути вас прихвачу в замок", — он ускакал. Рэнси метнулся следом, но тут же вернулся. Ткнулся носом в ладонь, словно извиняясь.
— Ничего, — вслух сказала я. — Закончится война эта дурацкая, уйду в Оверте. Или еще куда подальше…
— С чего бы? — Зиг подошел неслышно, заставив меня вздрогнуть. — Или ты хотела бы не сестрой ему быть?
— Знаешь что, — вспылила я, — держал бы ты свои открытия при себе, лучше было бы! Язык чесался разболтать? Или, думаешь, мне приятно будет, когда за спиной шушукаться начнут?
— Как начнут, так и перестанут, — Зиг оскалился, показав клыки.
— Ой, поглядите на него, грозный какой! Глотки драть начнешь за каждое слово?
— Зачем драть, — ухмыльнулся Зигмонд. — Разок пугнуть, и хватит.
— Пугнуть… Размечтался! Всем рты не позатыкаешь, а думать так и вовсе не запретишь. Знаешь, мне прекрасно жилось лекаркиной внучкой. Боги великие, ну откуда ты взялся на мою голову?!
Я сморгнула предательские слезы и зло шмыгнула носом.
— Брось, — попытался утешить Зиг, — все хорошо будет, вот увидишь. — Добавил виновато: — Между прочим, мне и в голову не пришло, что ни ты, ни Анегард о родстве не знаете!
Я отмахнулась и пошла собирать вещи.
Зигмонт говорил о чем-то с бабушкой, я невольно вслушивалась, но слов разобрать не могла, только невнятные голоса. Расспросить бабушку, думала я, или не стоит? Я никогда не сомневалась в том, что уйти из родных мест ее заставила убившая маму и едва не убившая меня лихорадка; и не задумывалась, почему пришли мы именно сюда. И почему бабушка так не любит рассказывать о маме… и так настойчиво мне вдалбливала, что Анегард не про меня… нет, одернула я себя, это уж слишком: младший барон Лотар всяко не тот, о ком смеет мечтать лекаркина внучка.
— Сьюз, — окликнула бабушка, — иди помоги.
Едва выйдя в кухню, я поняла — расспросам в любом случае не время. Бабушка то и дело терла глаза, а указания нам с Зигом раздавала таким нарочито бодрым голосом, что ясно было — еще немного, и расплачется. Поэтому я молча заворачивала в мягкие тряпки бутыли с настойками, складывала в сумки мешочки с травами и коробочки с мазями, а в сундук — все то добро, которое не имело смысла тащить с собой в замок. Зиг обещал припрятать сундук так, что никакие мародеры не найдут.
Когда со сборами было покончено, нелюдь, кровожадно сверкнув глазами, отправился в курятник.
— Пусть, — вздохнула бабушка, — правильно. С собой не взять, а оставлять…
Я оглядела кухню. Опустевшие полки, узлы у входа, горшок с остатками каши на печке, кринка с молоком на столе…
— Давай поедим, ба. Правда, я такая голодная… ничего не понимаю, вроде и обедала, а как в прорву…
— Ешь, девонька, я не хочу.
Я наложила себе каши, налила молока. Сглотнула слюну, вспомнив некстати о Колиновых колбасках. Хмыкнула: да ты, Сьюз, никак, от Зига заразилась? Мясца хочешь? Может, прогуляешься до курятника?
Смешно, но при мысли о мясе в животе аж запищало. Я торопливо хлебнула молока, зачерпнула каши. Подумала: доберемся до замка, первое, что сделаю, попрошу у тетушки Лизетт чего-нибудь… такого. Колбасок тех же или хоть мясного супа. Впрочем, каша с молоком тоже неплохо пошла. Я даже повеселела немного. И на вошедшего в кухню Зигмонда посмотрела уже почти без обиды.
Зиг аккуратно положил у входа облепленный куриными перьями и соломой мешок. Спросил со странной неуверенностью в голосе:
— Сьюз, а еще каша есть?
— Вон, — мотнула я головой, указывая на горшок. — А что? Собак, я думаю, перед дорогой лучше не кормить.
— Да нет…. Сьюз, ты не поверишь… — Зиг подошел к почке, взял горшок. Поднес к лицу, понюхал. — Ты не поверишь, я это хочу!
Вот так-так! А мы и тарелки уже убрали… Я выскребла последнюю ложку, ополоснула за собой миску.
— Так бери ешь, раз хочешь. Молока налить?
Вот честное слово, не стала бы предлагать, но оставшиеся полкринки все равно сама не выпью!
— Налей, — Зиг медленно, неловко накладывал в миску кашу. На лице его отчетливо читалось недоумение, словно нелюдь спрашивал мысленно: "И как это меня угораздило?!"
Я допивала молоко, поглядывая на Зигмонда. Нелюдь жевал кашу со странным напряжением на лице. Он отвык, поняла вдруг я, за три сотни лет своей нелюдской жизни отвык от обычной человеческой еды, от того, что можно жевать, а не рвать… отвык, но не забыл, иначе почему у него слезы в глазах?
Мне вдруг стало неловко. Будто за сокровенным подглядываю. Я тихо вышла, села на ступеньку крыльца. Притрусил Рэнси, бухнулся рядом, положил голову мне на колени. Я рассеянно почесала пса за ухом. Как много всего произошло! Известие о мятеже, раненый Анегард, налетчики, Зигмонд, кровавая жертва, новость о моем родстве… голова кругом! Жаль, что это не сон и нельзя проснуться. Жаль, что нельзя вернуться назад, в спокойную и понятную жизнь. А как жить дальше, поди разберись.
Вышел Зигмонд, сел рядом. Я не спросила ничего. Он долго молчал, потом сказал:
— Люди бывают удивительно глупы, Сьюз. Даже прожив три сотни лет и две жизни — человека и нелюдя. Хотел бы я знать, кого из богов благодарить за встречу с Анегардом.
Я взглянула ему в лицо. Глаза — желтые глаза хищника — словно приобрели другой оттенок. Теплый, зеленовато-карий. Губы слегка подрагивали, и я поняла совершенно ясно: песьих клыков там больше нет.
— Ты еще немножко расколдовался, да?
— Выходит, так.
— Я рада, Зиг. Правда, рада. — Я помолчала, добавила: — Если для этого нужно было все, что случилось за последние дни, то хорошо, что оно случилось.
— Хотел бы я знать… — начал Зигмонд. И умолк, не договорив. Чужая тоска резанула по сердцу. Когда никакой надежды — это, наверное, легче, подумала я, чем смутная надежда неизвестно на что. В Зигмонде как будто надломилось что-то: безжалостная уверенность нелюдя истончилась, из-под нее виден стал человек. Но тут, словно уловив непрошеную жалость, Зиг тряхнул головой, хлопнул меня легонько по плечу: — Спасибо, Сьюз. Ты права: что ни случается, все, так или иначе, к лучшему.
