Всхлип Рольфа привел меня в чувство. Засмотрелась! Наши-то как?

Да так же. Прошло, наверное, всего-то несколько мгновений…

Анегард оглянулся, крутнулся на месте, неловко, прочертив сапогами мокрый след. Обернулась и я. Баронской стражи не было. Ни Гарника, ни ребят. Там, за нашими спинами, стягивали круг эти, недозвери-нелюди, и в их глазах мне чудились вина, тоска и жажда.

— Эннис, — взвизгнула я, — сделай что-нибудь!

Маг только застонал. Зато Рольф, охнув, выпрямился. Вытер ладони — эй, об меня-то зачем?! — и перехватил поудобней выданный в замке боевой топор.

Я подскочила к Эннису, потянула на ноги:

— Вставай же, ну!

— Сейчас, — пробормотал он, — встану.

Вцепился в меня ледяными пальцами. Заворочался. Из носа его капала частыми каплями кровь, расплывалась алыми пятнами на мокрых рукавах рубахи.

— Давай же, — почти зарычала я. За спиной послышался мерзкий чавк — верно, Рольфов топор пошел в дело. Эннис выпрямился, посмотрел шалыми глазами через мое плечо, вскинул руку…

Разное рассказывали у нас в деревне о боевых магах. Будто и молниями швыряться умеют, и замораживать противника так, что вроде живой, а с места двинуться не может, и слепоту насылать… Или врали, или Эннису до таких умельцев еще учиться и учиться. Оглянуться я побоялась: хватило того, что на лице молодого мага разочарование быстро сменилось ужасом. Зашевелились губы — надеюсь, он чары плетет, а не молится! Молиться — это по моей части.

Кстати, да.

Помоги, Звериная матерь, беззвучно зашептала я. Охрани, Великая! Защити от злобы лютой, от клыков хищных, от…

Неведомая сила закрутила Энниса волчком, швырнула оземь. Мелькнуло перед глазами кожистое крыло, ударил по лицу ветер. Сморгнув слезы, я увидела вдруг Анегарда; его клинок располосовал клыкастого амбала и, похоже, застрял у того в ребрах. Нелюдь отшатнулся, рявкнул что-то, очень похожее на "побери тебя Старуха". Анегард прыгнул следом — и скрылся за спинами невесть откуда налетевших врагов. Не отобьется, обмирая, поняла я. На локте сомкнулась чья-то лапища, царапнула когтями. Я завизжала, развернулась, пнула вслепую.

— Не дергайся, дурочка, — прохрипел на ухо чужак. — Добром пойдешь, лучше будет.

И вовсе не то меня успокоило, что они говорить умеют; просто есть такие слова, на которые у человека ответ всегда наготове, и для меня это как раз "добром пойдешь". Впечатать колено в то место, что парни пуще глаза берегут, пяткой с маху стопу приголубить, а как согнется — сверху по шее наддать. Когти разжались, я отскочила, крутанулась, оглядываясь: куда бежать? Эннис, забыв мудреные чары, сцепился с кем-то мохнатым по-бабьи — за волосья; немудрено, что дурня тут же схватили в десять рук. Анегард отмахивался обломком меча от наседающего на него крылатого, а со спины к нему примерялись еще двое, и ясно было — вот-вот завалят. И только к Рольфу с его топором никак не могли подступиться. Кузнецов сын, хэкая, встречал быстрой сталью любого, кто приближался к нему слишком близко; похоже, и меня до сих пор не тронули потому только, что слишком близко к нему стою… У Рольфа, вспомнила я, Молотобоец в покровителях — хоть и мрачный бог, и боятся его люди почти как саму Старуху, а кузнецам помогает. Жаль, мало нас… прошли бы все, глядишь, отбились бы…

Взгляд зацепился за смутное движение сбоку; я развернулась и увидела крылатого предводителя. Похоже, именно он ставил чары на обиталище нелюдей; во всяком случае, сейчас он именно колдовал. И направлял свое колдовство явно против Рольфа. Желтые рысьи глаза целились в кузнецова сына, быстро-быстро шевелились губы, а меж сведенных ладоней чуялась нарастающая сила.

Выдох, мягкий шаг вперед…

— Рольф! — взвизгнула я. И, не помня себя, кинулась вперед-наискось, между колдуном-нелюдем и человеком — единственным здесь по-настоящему своим.

Наверное, то же испытывает хлебная крошка, когда ладонь хозяйки сметает ее со стола. Неодолимая сила сбила с ног, вышибла дух, швырнула куда-то прочь. Мелькнуло перед глазами исколотое вершинами елей небо, мир перевернулся — и погас.

— Он так тебе дорог? — спросил высоко над головой чужой голос. — Впрочем, спасибо. Я погорячился, не рассчитал. Нам не нужны трупы.

"Нужны живые", — поймала я недосказанное вслух. — "Кровь. Живая человечья кровь. И сами пришли".

С трудом я подняла руку, провела ладонью по лицу. В затылке и висках бухал кузнечный молот. Перед глазами плавали цветные пятна, малейшая попытка шевельнуть головой отдавалась приступом тошноты. Из далекой выси наклонился чужак с рысьими глазами; лицо его казалось странно размытым, глядеть на него было тяжело, неприятно, и я, превозмогая тошноту, отвернулась.

Зря.

Есть на свете зрелища и похуже, чем звериные глаза на человеческом лице.

— Рольф… — я всхлипнула, не в силах сдержаться.

Парня, как видно, приложило крепче меня: был он без чувств, и нелюди безнаказанно суетились вокруг. Вырвали из рук топор, стащили промокшую стеганку… сорвали рубаху…

— Не надо тебе этого видеть. — Чужак подхватил меня на руки и пошел прочь. Мир в очередной раз повернулся; теперь я не видела Рольфа, зато на моих глазах протащили куда-то вялого, явно ничего не соображающего Энниса, а следом проволокли Анегарда — за ноги, как тащат за два уголка мешок. Я дернулась. — Тихо, — буркнул чужак. Расправились крылья, закрыв обзор. Я уткнулась лицом в обтянутую драной рубахой, остро пахнущую псиной грудь, и беззвучно заплакала.

Все бы отдала, чтобы это оказалось сном.

Открыв глаза, я долго не могла понять, где нахожусь. Кривая щелястая стена, гора плохо выделанных вонючих шкур… В памяти смутно плыли оскаленные морды, звериные глаза на человеческих лицах, обломок меча в руках Анегарда, острый запах псины… Болела голова. Сильно болела. Но, странно, при этом казалось, что до того, как заснула, было намного хуже.

Кстати, как заснула, я не помнила. Может, и вовсе не спала, а, скажем, без чувств валялась… даже очень может быть, иначе с чего мне так плохо-то?

Я осторожно повернула голову. Потом села. Подступила тошнота — и ушла; зато откликнулось на движение тело, и как откликнулось! Даже не думала, что в человеке так много всего может болеть. Колотили меня тут, что ли?! Я потерла лоб; от этого простого действия стало настолько легче, что я уже не могла остановиться. Растерла лицо, шею, плечи. Боль потихоньку отпускала, в голове прояснялось; я возвращалась на этот свет.

И вспоминала. Болотистое русло Орехового ручья, долгое блуждание в тумане, короткую драку, что закончилась для нас так бесславно. Жадную суету вокруг оглушенного Рольфа. Хриплый голос крылатого чужака. Энниса и Анегарда — куда их волокли, уж не на съедение ли?!

Чужая, в наведенном сне подслушанная мысль: "Нужен третий, ох как нужен! Хорошо бы — большой и сильный". Вот и сбылось вам. И третий, и четвертый, и пятый. И я шестая. На всех хватит.

Боги великие, защитите! Я не хочу, не хочу умирать!

Не хочу, чтобы умерли Рольф, Эннис, Анегард, Ронни с девчонкой! Не хочу! Слышишь, Звериная матерь, заступница моя? Молотобоец, покровитель Рольфа, Хранитель стад, покровитель Ронни, слышите? Жница, твои знаки у девчонки на рубашке — отзовись! Помогите, защитите! Или вам все равно, что мы, дети ваши, кончим жизнь на клыках у нелюди, словно какая-то кровяная колбаса?!

Я поняла вдруг, что смеюсь. Смеюсь, хотя от слез плывет все перед глазами. Ну ты, Сьюз, и сказанула! Уж наверное, любая жертва — разбойников, нелюди, зверя лютого — хочет жить. Наверное, просит о спасении в последние свои мгновения. И что? Много ты слышала о чудесных спасениях, девонька?

Среди нас нет избранников. Боги нам не помогут. Если и спасемся, то сами.

Надо что-то делать.

Я выпуталась из шкур, встала. Огляделась. Люди добрые, Звериная матерь, ну и конура! Потолок низкий, руки раскинь — в стены упрешься. Дверной проем шкурой завешен. Спасибо, под ногами не хлюпает…