— Сказывают, у Патриаршего двора Царь с Царицей да с Иосафом Патриархом полки смотрят, — сказал неподалеку кто-то в толпе. Дрогнуло Костино сердце. Царь… Царица… Патриарх… Вот бы кого поглядеть!.. Вот бы перед кем пройти самому на коне в Государевом полку. Вот бы кому сослужить службу, подвигом потешить, победою порадовать! Постоять бы против турка аль против шведа либо поляка!..
Стройная музыка, загремев, отвлекла Костины мысли. Волынщики, литаврщики и трубачи играли ладную песню. Трубные звуки сливались с треском литавров, словно одно было связано с другим. Синее с белым знамя, с вышитою на нём шелками и золотом рукою с мечом, колыхалось над закованным в железо, прямым и худощавым воином. Шёл немецкий драгунский полк с большими мушкетами. Весь ровный, на вороных гольштинских конях с большими, тяжёлыми головами, одинаково одетый в стальные шлемы, латы и тяжёлые сапоги с отворотами, он двигался по четыре в ряд, тесным строем, с ровными промежутками между швадронов.
Длинный, худой полковник, с бледным неподвижным лицом, небольшими усами и острою бородкою, сидел на вороной лошади, опустив ноги. Драгуны проезжали молча и их лошади шли мерным шагом, не играя. Холодом железа и стали, веяло от их блестяще-тёмных рядов. За драгунами тронулся иноземный полк гусарского строя с огненным боем.
Бело-голубое знамя с изображением грифа высилось сзади волынщиков и трубачей. Гусары были одеты пёстро, но одинаково и ехали таким же ровным строем по четыре, как и драгуны. Костя любовался ими, но почему-то холодно было к ним его сердце и всё хотелось ему думать о Государевом полку.
Дальше, за стройными немецкими полками с их красивою музыкой, дико выла зурна, и визгливо орали люди с румяно-жёлтыми лицами и косыми глазами. Громадное красное знамя закрывало пол — всадника. Это шла низовая сила: татарские, башкирские и калмыцкие полки. В белых, обшитых по краям подола и коротких рукавов красною тесьмою тегиляях, простёганных узорными жёлтыми, нитками, с высокими алыми стоячими воротниками, в красных суконных, алых шапках, отороченных собачьим мехом, — они надвигались пёстрою ордою. У них висели на правой руке, подле локтя, небольшие круглые Щиты. Алые, расшитые жёлтым саадаки со стрелами были у левого стремени, большие луки качались за плечами. Их маленькие лошади с косматыми гривами, чёлками и хвостами до земли, с большими лобастыми головами на коротких толстых шеях, шли мелкою тропотою, и их беспорядочный ход отвечал пестроте тегиляев, лучных саадаков, золоченых луков и дикому крику, заглушаемому стоном зурны. Они косили глаза на толпу и немолчно галдели гортанными, гнусными голосами. Бесконечно тянулась эта присягнувшая Московскому Царю орда. Мелькали перед Костей белые, рыжие, гнедые, вороные, пёстрые в тёмных пятнах, чалые, соловые, буланые, пегие в рыжих, пегие в черных пежинах лошади, с ушами, мечеными ивернем, со злыми тёмными глазами. Косились жёлтые хари всадников, щерились белыми зубами, проходили со своим немолчным говором…
Когда последний их полк прошёл, толпа сомкнулась на растоптанном, потревоженном конскими копытами снегу и разбрелась по широкой Кремлёвской площади.
Часы на Спасской башне своим золотым солнцем с лучами показывали без малого одиннадцать, — было близко к полудню, и Косте надо было спешить домой к обеду.
Костя шёл необычно взволнованный. Первый раз видел он Государево войско. Его царского величества конную рать. Быстрый и лёгкий проход этой рати, пронесшейся перед ним, подобно сонному видению, пробудил в нём неясные и смутные мысли о чём-то таком, о чём раньше Костя никогда не думал.
Костя был отрок учёный и образованный. К нему ходило четыре учителя. Он знал латинскую и греческую грамоту, свободно говорил по-немецки, его готовили в Посольский приказ. Он слыхал о войне с поляками, о боях под Смоленском, он знал имена Жигимонта-короля, злейшего врага нашего благочестивого Царя, знал воевод — боярина Шеина и князя Прозоровского, — всего два года отделяло его от тех тревожных дней, когда опасались за самую Москву. Но войска он не видел, а одиночные стрельцы, рейтары, солдаты и жильцы, что порой проходили или проезжали по улицам, не поражали его внимания.
Отец Анемподист много и часто рассказывал ему о том, что было четверть века назад, когда всем народом на Земском Соборе выбирали Царя. Русь тогда лежала в развалинах. К Москве нельзя было подъехать, так смердели окрестные деревни человеческими и конскими трупами. Народ вымирал с голоду. Не было скота, поели лошадей, пожирали собак, кошек и крыс. На Кремлёвской площади, где стояла польская рать короля Владислава, нашли после неё котлы с похлёбкой из человечины. Москва погорела на три четверти, везде были обгорелые трубы, уголья да черепки разбитой посуды. Ещё стояло в памяти у всех страшное и долгое лихолетье. Народом правили воры и распутники, поляки-католики властвовали в православном Кремле, все изменяли друг другу, предавали и продавали свою честь и доброе имя, народ измалодушествовался, дошёл до бездны, и, казалось, безвозвратно погиб. Заруцкие, Ляпуновы, Тушинские воры, Сапеги, Мнишки казнили Русских людей. Сами Русские нынче кланялись одним, а завтра их проклинали. Смерды не повиновались господам, крестьяне не сеяли хлеба — Русь вымирала…
Но осталось далеко позади лихолетье… Прошло двадцать пять тяжёлых годов войн с поляками и шведами, невыгодных миров, вызывающей наглости иностранных послов… И вот мимо Кости, как сонное видение, пронеслась сейчас мощная Государева рать. Откуда эти прекрасные аргамаки? Откуда эти молодые лица в драгоценных бранных доспехах тонкой чеканки? Откуда золото, серебро, атлас, шёлк, бархат и парча? Откуда немецкие и шотландские полки с суровыми лицами воинов? И в Костиных мыслях, над всей этой пламенной пестрой красотой воинского праздника, вставало плавно зыблемое в воздухе, высоко над головами, знамя Государева полка и на нём надпись: Virtute supero! — Доблестию побеждаю! Откуда всё это?
Ведь, по рассказам отца Анемподиста, — подлее, гаже, льстивее и трусливее, чем был Русский народ в еще недавнее смутное время, нельзя было ничего себе и представить. Дьявол владел Русскими душами… А вот встала Русь — и - Virtute supero! Крепче уроков отца Анемподиста врезались в Костину память кем-то в толпе сказанные нынче слова: «…А его, Государева полку, стольники, стряпчие, дворяне Московские и жильцы бьются своим обычаем. Только у них и есть бою, что аргамаки резвые, да сабли востры. На которое место ни придут, никакие полки супротив них не стоят…
«Что такое Русь? — думал Костя. — Или Русь, как птица Феникс?» И перед Костей встали строки той книги, что читал он ещё вчера.
«Феникс же есть птица в великой Индии. Единогнёздна она и не имеет ни подружия, ни чад, но одна в гнезде пребывает. Пищу же творит, слетающе в кедры Ливана, и тамо исполняет крыле свои благоуханием. Егда же состареет, то возлегает на высоту и взимает там огня небесного и, сходяще, зажигает гнездо своё и сама сгорает. И паки из пепла гнезда своего возрождается червём, из того же червя паки бывает птица. Таковы суть сей птицы нрав и естество». Так, видно, и Русь, — думал Костя, — состарилась, и испепелил её огонь Божий, и сгорела она в нечессти и пагубе… А, сгорев, опять возродилась в новой неописуемой красоте… Virtute supero!
Доблестью победила! Из грязи измен, подлости, предательства, доносов и низкопоклонства, словно чудом Божиим, родились дворяне московские, — «на которое место ни придут, никакие полки супротив них не стоят».
Правильно говорил как-то отец Анемподист: «Не бойся упасть, а бойся не встать. За падением бывает восстание ' А когда лежишь да не встаёшь, — тогда пагуба естеству твоему!»…
Историческая повесть «Всё проходит»
октябрь 1924 — март 1925 г. г., часть 1-я, дер. Сантени (Франция)
Издательство «Медный всадник», г. Берлин (Германия)
Литература:
Казачье зарубежье. П. Н. Краснов, Любите Россию! Составитель К. Н. Хохульников, Ростов-на-Дону., Терра, 1999.
