Приходилось выбирать: либо торговля, либо обучение военному делу. Это заставило Мишку иными глазами взглянуть на викингов, которых он до того считал обыкновенными пиратами: умение сочетать войну и торговлю оказалось вовсе не простой штукой. По-иному вспомнилось и высказывание Луки о дядьке Никифоре: «Когда торгует, а когда и на щит взять умеет», оказавшееся нешуточным комплиментом материному брату.

Теперь было непонятно: то ли Осьма наконец-то решил прийти с первым отчетом, то ли дед его пригнал исключительно для того, чтобы внук без дела не валялся. Мишку спросонья взяла досада: чем закончился приступ у отца Михаила – неизвестно, Юлька ушла, теперь вот с этим разговоры разговаривать…

– Здрав будь, хозяин.

– Здравствуй, Осьма, проходи, садись.

– Благодарствую. – Осьма устроился на лавке основательно, как будто собирался засесть у Мишки надолго. – Как здоровье, что лекарка говорит? Глаз-то видеть будет?

– Говорит, что будет.

– Вот и ладно. Главное, чтобы зрению ущерба не было, а остальное – мелочи.

Раздражение не проходило, а спокойная, неторопливая речь Осьмы заводила еще больше. Вдобавок болела затекшая во сне шея.

– Осьма, ты как: по делу пришел или просто проведать?

– О здоровье справиться – тоже дело. – Приказчик словно и не заметил Мишкиного хамства, Мишка чуть не плюнул со злости. – Но и дело тоже есть, и не одно. Поговорить-то ты способен или мне через денек-другой зайти?

– Могу. – Мишка попробовал приподняться, чтобы изменить позу, его тут же замутило. – Только помоги мне немного ниже лечь, а то мутит от дурманного зелья. Все никак не отойду.

– Дело знакомое. – Осьма ловко поддержал Мишку под спину и поправил подушку, рука у него оказалась неожиданно сильной. – Квасу пей побольше, надо нутро промыть. Брусники бы тебе еще, хорошо от этого дела помогает, но где ее сейчас возьмешь? Так удобно лежать?

– Да, спасибо. Что за дела-то?

– Одно дело спешное, хотел с Корнеем обговорить, а он к тебе погнал. – Осьма развел руками, словно извиняясь за то, что нарушил Мишкин покой. – Сотник Корней сегодня с утра свою волю объявил: трех баб с семействами к родителям возвращают, а пятерых просто изгоняют. До нашего торгового дела это прямое касательство имеет.

«Он что, рехнулся? Чем тут торговать-то? Стоп! Дома, поля, огороды – у тех, кого отправляют к родителям. Еще и холопы, если только они их с собой не заберут. А у тех, кого просто изгоняют, – вообще все имущество. Дед говорил, что разрешит взять только то, что на одной телеге увезти можно. Блин, я и не подумал даже, не до того было».

– Так ты собираешься их имущество скупить?

– И это тоже. – Осьма согласно склонил голову. – Но с этим можно и повременить, а сейчас надо с самими отъезжающими разобраться.

– С отъезжающими?

– Ну да! Они же по домам поедут, я разузнал, сухим путем. Значит, если с ними поехать, узнаем дорогу к их селищам. Сотник Корней им охрану дает, вот и нам бы с товаром вместе с ними поехать. Я почему к тебе пришел? У тебя в воинской школе купеческие детишки обучаются караваны охранять, пусть бы съездили вместе с охраной – хорошая учеба получится. Ваша ключница собралась паренька в воинскую школу с вестью послать, я его задержал. Если ты согласен, хозяин, то можно через того гонца и Петра с его отроками вызвать. Здесь их на три отряда разведем и к ратникам, которые охранять караваны поедут, приставим. Так как?

– А что? Дело хорошее. Согласен. Только надо у ратников спросить: согласятся ли отроков с собой взять?

– Я уже договорился – каждому ратнику по куне, и все покажут, объяснят, присмотрят за ребятишками в пути.

– Погоди, погоди… Мне тут рассказали, что народ на «Младшую стражу» зло затаил, как бы беды не натворить. Кто в охране-то пойдет?

– Лука и Тихон со своими людьми. Их четырнадцать и у Петра четырнадцать, сам Петр пятнадцатый. Выходит по десятку на караван. И я по одному работнику пошлю. Ну что, вызывать Петра?

– Давай.

Осьма набрал в грудь воздуха и гаркнул:

– Спирька!!!

В дверь просунулась прохиндейская рожа Спиридона.

– Здесь я, Осьма Моисеич!

– Скажи пареньку, чтобы ехал и передал все, как уговорено.

– Слушаю, Осьма Моисеич!

«Быстро ты Спирьку выдрессировал, чувствуется хватка. Хотя этому типу много не нужно, пару раз морду начистить, и шелковый станет, но верить ему нельзя ни на копейку».

Спирька скрылся, а Осьма продолжил все так же спокойно и размеренно:

– Теперь о тех, кого изгоняют на все четыре стороны. Пять баб и тринадцать детей разного возраста. Идти им некуда, я разузнал, родни в округе у них нет. Значит, либо сгинут, либо кто-то их похолопит. Почему не мы?

– Да ты что? Своих…

– Какие же они свои? Изгои, на твою жизнь и жизнь твоей родни умышлявшие.

– Бабы, детишки?

– Муж и жена плоть едины. Господь же наш ревнитель наказывает детей за грехи отцов до третьего и четвертого колена. Нас, грешных, Господь сотворил по образу и подобию своему, почему же нам не следовать Его примеру?

«Ну да. Дед, помнится, объяснял, что христианство выгодно, но не до такой же степени! Вот, значит, как олигархами становятся! Личные связи с властями предержащими, плюс оправдание любого своего «коммерческого» предприятия постулатами официальной идеологии, плюс полное отсутствие морали. То-то он от Юрия Суздальского аж через несколько границ утек. Долгорукий – мужчина серьезный. Эх, кто бы ТАМ так же Березовского шуганул. Нет, пока Ельцин президентствует, «Березу» не тронут…»

Осьма между тем продолжал:

– Сейчас в Ратном три десятка твоих ребят. Да хватит и двух десятков, я сам с ними поеду. Догоним, полоним, отведем в Княжий погост. Спирька туда малую ладью пригонит, он один раз уже туда ходил. Сейчас многие добычу, в Куньем городище взятую, сбыть хотят. Погрузим все на ладью, на весла холопов посадим – и вниз по Пивени, потом по Случи. Дня за три до погоста доберется. Там баб с детишками – на ладью и в Пинск. В Пинске приказчик Никифора сидит, поможет быстро расторговаться…

– Нет!

– Что «нет»?

– Пусть изгои, пусть злоумышляли, но своими, ратнинцами, я торговать не стану! Бабы меня и так прилюдно прокляли, а если я их еще в рабство…

– Нет так нет, – легко согласился Осьма. – Пусть другим достанутся или зверью на обед. Однако куньевскую добычу ты в Пинск отправить не против?

– Не против.

«Что же вы натворили, сэр Майкл? Пять женщин, тринадцать детей… «кому-то достанутся или зверью на обед». XII век, одиночки не выживают, даже этот «коммерсант», туды его мать, вынужден к кому-то пристраиваться, хозяином называет, курва. Где правда, в чем? У отца Михаила своя правда – я пролил невинную кровь, у Настены своя – клятвопреступников карать без жалости, у Пелагеи своя – будь ты проклят, Бешеный Лис. А где моя правда? С чем я сюда пришел? С избавлением от тюрьмы и смерти, с радостью от подаренной второй жизни? А еще с чем? В Бога не верю, сотне сам гибель предрек… Тпру, стоять, сэр! Кажется, уже договаривались: никаких интеллигентских самокопаний и самобичеваний. Все идет так, как должно идти в этом времени и в этих обстоятельствах. Боитесь замараться? Ну так извольте проследовать в сортир с намыленной веревкой! Впрочем, это мы уже однажды обсуждали…»

– Хозяин, ты слушаешь?

– Что?

– Э-э, может, ты устал, потом продолжим?

– Нет, говори, что ты хотел.

– Я говорю: продал бы ты мне дом Устина.

– Чего? – Мишка даже не сразу понял, о чем идет речь. – Ты о чем, Осьма?

– Да нет, хозяин, я все понимаю! Чужим в Ратном строиться или покупать дома не дозволено, я узнавал. Разве что на посаде, да и то еще неизвестно, посада-то у вас пока нет. И тебе усадьбой владеть не по возрасту. Но других-то хозяев нет. Устин убит, жена его убита, детей их к родне отсылают. Ты усадьбу на щит взял, тебе и владеть, то есть пока, конечно, деду твоему вместо тебя, но через два года ты в возраст войдешь, дед тебе меч навесит, тогда ты в своем праве будешь.