– Ну я же говорю: бредишь! Может, все-таки она за тебя замуж выйти хотела, а не жениться?

– Не-а! Так и сказала: «Вырасту и женюсь на тебе!» Замуж каждая выйти может, а вот жениться… Но Красава, наверно, способ знает – внучка волхвы все– таки.

Юлька наконец не выдержала и фыркнула:

– Трепач! Надо было тебе лучину в язык всаживать, а не в глаз! А ну не лезь! – Лекарка шлепнула Мишку по руке, которой он потянулся пощупать ухо. – Не зажило еще!

– Ну что тут у нас? – раздался вдруг из-за Юлькиной спины голос Настены.

Мишка даже и не заметил, когда она успела войти в горницу.

«Консилиум, сэр. Видать, дела серьезные. Слава богу, Бурея третьим не пригласили – добивать, чтоб не мучился».

– Вот, мама. – Юлька отодвинулась, чтобы не мешать матери.

– Глаз промой ему. – Настена, внимательно вглядываясь в Мишку, легко притронулась пальцами к его лбу возле брови, оттянула нижнее веко. – Ну-ка попробуй глаз открыть, Мишаня.

Мишка попробовал, получилось плохо.

– Шевелится, – с удовлетворением констатировала Настена. – Все хорошо: глаз видит, веко шевелится, будет чем девкам подмигивать.

– Это я обязательно! – бодро отозвался Мишка и для убедительности пропел:

– Ну если запел, то выздоравливает! – Настена довольно улыбнулась. – Промывай ему глаз и перевязывай. Пожалуй, через пару деньков поднимется.

– Так что у меня с мордой? – дождавшись, когда Настена выйдет, снова спросил Мишка. – Бурея по страхолюдству переплюну или нет?

– Ну прямо как девка! – возмутилась Юлька. – Ничего особо страшного. Бровь, конечно, сгорела, но вырастет снова… почти вся. Чуть-чуть кривая будет, но несильно. Волосы на голове тоже отрастут…

– А с ухом что?

– Ну… – Юлька помялась, но под настойчивым взглядом Мишки все же продолжила: – Ты когда на спину упал, уголек к уху скатился. Подшлемник волосам гореть не дал, но сам тлеть начал, и как раз там, где ухо… Пока с тебя шлем стащили, пока то да се… В общем, прижарилось у тебя ухо. Даже обуглилось слегка.

– И что?

– Ну пришлось отрезать немного…

– Сколько это – «немного»?

Мишка опять полез щупать ухо и опять получил шлепок по руке.

– Не трогай! Как бы еще кусок отрезать не пришлось. Да ты не бойся, Минь, под волосами не видно будет.

– Эх, молодежь, молодежь. Только б вам резать, – тоном старого доктора из не менее старого анекдота проворчал Мишка. – Юль, вон там воск лежит, дай-ка мне кусочек.

Размяв воск в пальцах, он вылепил из него некое подобие ушной раковины.

– Показывай, сколько отрезали?

Юлька немного поколебалась, потом несколькими движениями отщипнула сверху.

– Мать честная! Эльф!

– Что? – непонимающе переспросила Юлька. – Какой эльф?

– У латинян сказка такая есть – про лесных людей. Они такие же, как люди, даже детей могут от людей рожать, только уши у них заостренные, как у зверей.

– А-а. Ну у тебя только одно ухо заострилось.

– Так у них полукровок так и называют – полуэльфы.

– Трепач. У него чуть не пол-уха сгорело, а ему все хаханьки. – Лица Юльки Мишка не видел, потому что она как раз накладывала ему повязку, но по голосу чувствовалось, что лекарка улыбается. – Ты и на собственных похоронах шуточки шутить будешь?

– Ага! Приходи, посмеемся.

– Дурак!

– Правильно! Дед Корней так и сказал: «Одна половина бунтует, другая половина с ума сошла, остальные – в задницу раненные». Ранен я совсем в другое место, в бунте замечен не был, так что, выходит, сумасшедший.

– Хватит! – решительно заявила Юлька. – Шутки шутками, а Роська твой до горячки доигрался – в жару лежит. Ты думаешь, мать сюда на морду твою шпареную любоваться пришла? Она с Роськой сидит, а попа, дружка твоего, за волосья с крыльца стащила. Приперся! Сам одной ногой в могиле стоит и парня туда же тащит!

– Да ты что?

– То! И тетка Варвара чуть не померла. Вам, дуракам, смешно – стрелу в задницу поймала, а того не знаете, что там кровяная жила проходит. Порвать ее – смерть, нету способа такие раны лечить. Ефим, дурень, стрелу дергал, как морковку из грядки, а стрела-то от шлема отскочила – кончик погнутый! Разворотил, когда вытаскивал, так что Варвара чуть кровью не изошла. Еще бы на волосок в сторону, и все – порвал бы жилу кровяную. Правильно его твои ребята отлупили – чуть собственную жену по дури не угробил.

– Ну Варвара тоже хороша! Любопытство ее когда-нибудь угробит – вечно ей все новости раньше всех надо знать… А остальные ребята мои как?

– Про Гришу тебе уже сказали?

– Да. Царствие ему небесное. – Мишка перекрестился, Юлька даже и не подумала. – С Роськой все понятно, вернее, ничего не понятно. Как думаешь, выкарабкается?

– Не знаю, горячка от запущенной раны… хуже нет.

«Эх, пенициллину бы сюда, а так… У них же почти никаких средств для борьбы с сепсисом, а Роська еще и в депрессию впал. Совсем хреново».

– Ладно, будем надеяться. – Мишка в упор посмотрел на лекарку и отчетливо произнес, снова осеняя себя крестом: – Бог милостив.

– Помолись, помолись. – Юлька скептически покривила рот. – Только не вздумай, как Роська, сутки напролет в церкви корячиться. Возись потом с тобой.

– Не буду. Как остальные раненые?

– Яньке Бурей шею вправил, уже и не болит. У Марка плечо еще немного опухшее, правой рукой не скоро свободно шевелить сможет. Серьке палец на ноге пришлось отнять, на костылях прыгает.

– Что? Даже на пятку наступать не может?

– А ты думал? Ступня – такая вещь… Потом-то ходить нормально будет, а пока – на костылях.

– Говорят, ты около меня три ночи просидела. – Мишка осторожно взял Юльку за руку. – Спаси тебя Христос, Юленька, который раз ты уже меня спасаешь… и ребят моих тоже.

– Да ладно тебе… – Юлька смущенно потупилась, на щеках заиграл румянец. – Такое уж у нас дело – лекарское. А зато я, когда Серьке палец отнимали, половину дела сама сделала, мама только присматривала!

«Едрит твою… Ну и герлфренд у вас, сэр Майкл! Тринадцать только в октябре исполнится, от живого человека кусок отхряпала, а радуется, будто ей новое платье подарили! Сумасшедший дом, чтоб мне сдохнуть! А… а вот возьму и уговорю мать Юльке платье сшить, такое же, как у сестер. И вальс танцевать научу! И вообще закатим бал по случаю новоселья воинской школы, и танцевать буду только с ней одной, пускай все святоши удавятся!

Вообще-то надо бы ее похвалить, вон как радуется. Что б такое сказать, вроде комплимента? Блин, сразу и не придумаешь, больно уж повод специфический. Ну и ладно, в определенных случаях комплимент вполне успешно заменяется доброжелательной заинтересованностью».

– Так ты что же, скоро уже и сама сможешь, без материной помощи?

– Еще долго не смогу. – Юлька тоскливо вздохнула. – Тут ведь не только правильно отрезать да зашить требуется. Надо еще и так сделать, чтобы у больного сердце от боли не зашлось, а я пока не могу.

– Как же так? Ты когда моих ребят на дороге лечила, они вообще боли не чувствовали.

– Боль, Минь, разная бывает, настоящей, самой страшной, ни ты, ни твои ребята еще и не чувствовали. И больные тоже разные бывают. Ребята твои мне легко поддались, а для взрослого мужа я не лекарка, а девчонка сопливая, он мне не верит, а значит, и наговору моему не поддастся.

«Да, с анестезией у ЗДЕШНЕЙ медицины проблема, и еще лет семьсот эту проблему решить не смогут. Под нож лучше не попадать. Слава богу, Максим Леонидович обещал, что я умру здоровым, видимо, руки-ноги в погребении были в полном комплекте и следов переломов не наблюдалось. Что еще можно определить по старым костям? Не знаю, но и сказанное утешает».