Наверное, он пришел, когда она уже танцевала — иначе бы она заметила. И конечно, он ее не узнал — он видел ее лишь мельком, и ему тогда было совсем не до девиц. Он крепость завоевывал. Так что он пригласил танцевать совершенно незнакомую девушку, просто потому, что надо же было кого-то пригласить. Только бы не заметил, в каком она смятении. Только бы не узнал! Она, наверное, умерла бы от стыда.

Музыка кончилась, он еще мгновение держал ее в объятиях, потом отступил, слегка поклонившись — от его манер повеяло империей. Мари машинально присела в ответ. Наваждение рассеивалось, но музыка зазвучала снова, а он еще не отошел от нее — может быть…

И тут мир лопнул, потому что прямо над ухом раздался веселый давно знакомый голос:

— Мари, привет, какими судьбами!

Неизвестно откуда взявшаяся Аннелиза схватила ее за руку и завертела, огладывая. И трещала, не переставая. И из ее треска сыпались на паркет, подскакивая, слова, которых бы вовек не слышать. "Райская птичка", мадам, девочки, клиенты… Краем глаза она заметила, как смутился Райнер.

Теперь он знает, кто я на самом деле.

Хотелось пойти и удавиться.

И она уже повернулась, чтобы убежать, но сильная рука перехватила ее.

— Подождите, — сказал он. — Я хотел пригласить вас на следующий танец.

Теперь мелодия была быстрее, она унесла их далеко-далеко от так ничего и не понявшей Аннелизы, и Райнер шепнул в ухо:

— Забудьте. Теперь ведь все по-другому, правда?

Она ответила: "да", — и действительно, все стало по-другому. Она была никакая не Мариэтта, она даже не была Мари, она была мисс Беккер, красивая, юная и счастливая.

Засыпая уже под утро на своей койке в общежитии, она пробормотала:

— Великий Один, благослови бабушку Оливера Поплана.

А за опущенными веками уже ждала улыбка Райнера.

На следующий день Аннелиза разыскала подругу в общежитии. Вошла, плюхнулась на койку рядом с Мари и принялась болтать ногами, грызя большое зеленое яблоко.

— А у тебя тут ничего, простенько, но приятно, — вынесла она наконец вердикт.

— У меня тут замечательно, — серьезно ответила Мари. — Рассказывай, как живешь, что делаешь.

Аннелиза сморщила нос:

— Присматриваюсь. Бордель-то наш прикрыли, знаешь?

— Да уж… ты вчера сообщила. Во всеуслышание.

Подруга недоуменно подняла брови.

— А что?.. Так вот, как дело-то было!

Звонкий голосок, сочный хруст яблока, поток слов, остановить который так же невозможно, как атаку панцирной пехоты. Если Аннелиза решила поведать историю, она не уймется, пока не выложит все подробности. Мари вздохнула, понимая, что деваться некуда — хочешь, не хочешь, а выслушаешь.

…После ухода Марии Сюзанны мадам и девицы все сидели, затаившись, и гадали, какое будущее им предстоит. Хозяйка ожидала, что армии победителей дадут "три дня на разграбление", но ничего подобного. Вместо озверевших от вседозволенности врагов явился скучный армейский чиновник в сопровождении двух рядовых. Тот, что слева, держал в руках пластиковую папку, тот, что справа, — мини-компьютер.

— Перепись населения, — сказал чиновник. — Что тут у нас?..

— Бордель, сэр, — отрапортовал левый рядовой, открывая свою папочку. А правый, повертев головой, нашел взглядом розетку и воткнул в нее шнур своего комма.

Экономный. Аккумуляторы бережет.

— Ага… — кивнул чиновник. — И кто главный в этой лавочке?

— Я, — неохотно отозвалась мадам.

Чиновник пожевал губами и произнес краткую речь, такую гладкую, что сразу видно было — не в первый раз повторяет.

Альянс проводил разграбление захваченного города деловито и демократически. Без жертв.

Бордель на союзной территории недопустим. Он противозаконен и будет закрыт. Помещение, разумеется, отберут. Мебель — по согласованию. Если мадам докажет, что вот эти стулья ее личные, она может их забрать куда хочет. Но извольте выместись в 24 часа.

Левый рядовой положил на стол свою папку и вытащил из кармана рулетку. Девицы и хозяйка ошарашенно глядели, как он вымеряет комнаты, диктуя результаты Правому. Тот шустро щелкал клавиатурой. Зафиксировав размеры освобождающейся площади, перешли к следующему пункту.

— Администрация сознает, что лишила вас привычного дохода, поэтому вам полагается компенсация. Вот справка, обратитесь к коменданту крепости, приемные часы для населения такие-то. Вам выплатят неустойку. На многое не рассчитывайте. Вы и ваши сотрудницы считаетесь вынужденно безработными, поэтому вот талоны на питание. Проживание в данном помещении исключено. Выселенным иностранным подданным предоставляется бесплатно временное жилье, разумеется, социальное. Комнаты на четыре или шесть постояльцев, санузел на этаже, душевая отдельно, столовая в цоколе. Желаете больших удобств — пожалуйста, но за отдельную плату. В течение ближайших двух недель каждой из вас следует принять решение: остаетесь вы на Изерлоне, возвращаетесь в Рейх или отправляетесь в Альянс. В интересах командования — чтобы население Изерлона осталось на своих рабочих местах, но это не ваш случай. Ваше рабочее место ликвидируется. Желающие остаться на станции должны обратиться в службу по трудоустройству, вам помогут подобрать варианты. Желающие отбыть по техническим причинам не могут сделать это ранее первых чисел июня. Вопросы есть?

— Есть, — сказала мадам. — Как можно осуществить возвращение на территорию Рейха и кто поможет мне отвинтить от потолка мою люстру?

Оказалось, что улететь в Рейх можно только частным образом. Нанять гражданское торговое судно. Где его взять — не забота администрации.

— Идеальным вариантом для вас, мэм, было бы судно свободных торговцев с Феззана. Они постоянно курсируют между Империей и Альянсом. Но никто не может предсказать, когда появится на Изерлоне подобный корабль — и появится ли вообще.

А люстру, так и быть, отвинтили Левый и Правый. Мадам бегала вокруг них, лезла под руку с советами и опасениями и вскрикивала: "Осторожно, не разбейте подвески!"

— …Короче, мадам и часть девушек надеются на феззанцев. Сидят на ящике с люстрой и ждут попутного транспорта. А я ищу работу на станции. В родной Рейх мне как-то неохота. — Аннелиза задумчиво оглядела огрызок, оставшийся от яблока. — Как тут на огородах, ничего?

В начале июня прибыли корабли Альянса. Явилась новая военная администрация, приведя за собой караван транспортных судов. Предстояла высылка военнопленных — их ждали охраняемые поселения на одной из окраинных недавно колонизированных планет. Уезжали гражданские, изъявившие желание покинуть крепость. Уходил на Хайнессен 13-й флот.

Отбытие было назначено на восьмое июня, а шестого Мари передали сообщение. Встречи с ней искал заключенный изерлонской тюрьмы, капитан рейхсфлота Фердинанд фон Шеллерман.

Батюшки, Ферди. Она и думать забыла… А попрощаться действительно надо. Все-таки что-то связывало их тогда — что-то теплое.

Часовой на входе проверил пропуск и открыл двери. Немолодой хмурый военный вел ее долгими коридорами — и наконец она оказалась в комнате без окон, с потрескивающей лампой под потолком, ее резкий свет время от времени вздрагивал. Загремело железо, скрипнули петли, и в комнату ввели Ферди в помятом мундире, в наручниках. Часовой встал у дверей.

— В вашем распоряжении час, — сказал он скучающим голосом.

И уставился в потолок, будто ему совершенно не мешала эта отвратительная мигающая лампа.

Фердинанд смотрел на Марию Сюзанну с нежностью, которой она не помнила в нем прежде. Она стояла перед ним, одергивая зачем-то серую форменную куртку с эмблемой на рукаве. Ей было ужасно неловко. Надо было все-таки надеть платье.

— Вижу, тебя пристроили к делу, — выдохнул он наконец, в голосе его прозвучало отвращение и жалость. — Чем тебя заставили заниматься эти люди, Мариэтта?

— Мэри, — тихо ответила она, не зная, что еще сказать.

Он заскрипел зубами, заметался по комнате. Часовой покосился на него, но не пошевелился, полагая, видимо, что вмешиваться пока нет нужды.