Обычно Панкратов с удовольствием занимался с молодняком, старался научить тому, чем владел сам хорошо – наблюдательности, способности воспринимать признаки заболевания в совокупности и вычислять его причину. «Учитесь наблюдать! -любил повторять он. – Без наблюдательности вам как врачам далеко не уехать». А для подтверждения своей правоты он предлагал поиграть вот в такую игру.
Любому больному, который входил в кабинет, Панкратов ставил диагноз только на основании опроса и осмотра, не глядя в карточку и в другие документы. Андрей не скрывал того, что, кроме своей наблюдательности, он многим обязан клиническим разборам известного терапевта, который преподавал в пору его учебы в первом медицинском институте, профессору Василенко Владимиру Харитоновичу.
После нескольких, казалось бы, незначительных вопросов и беглого осмотра Панкратов писал на бумажке полный диагноз и скрывал ее на время под амбулаторную карту. Затем он предлагал сделать всем остальным. Ребята брались за дело с интересом. Приходили на такие «игры» даже преподаватели и особенно интересующиеся студенты с других курсов. И что же? Конечно, диагнозы доктора Панкратова практически не отличались от данных заболевания. Ну, а их диагнозы, как вы сами понимаете, пока были весьма далекими от истинных. Такая открытость и небоязнь попасть в неудобное положение снискали закономерное уважение и любовь студентов к Панкратову. И, естественно, стимулировали совершенствование в их будущей профессии. Таким образом, игра превратилась в хорошее и полезное обучение молодых докторов. К концу года Андрей замечал, что его студенты стали с легкостью расправляться с диагностикой даже не очень простых клинических случаев. Это, конечно, радовало его.
– Ну что, дорогие коллеги, какие будут мнения насчет нашего дорогого Василия Ивановича?
Все посмотрели на умненькую девочку в очках. Она встала. Андрей обратил внимание, что ухоженная студентка по-прежнему смотрится в зеркало.
Вообще-то Панкратов всегда относился настороженно к женщинам, которые знали, что они красивые и особенно когда показывали это. Их интересовала только своя внешность. Он не хотел признаваться себе в том, что эта красивая девчонка в чем-то похожа на его жену. И, как это ни странно, Андрею почему-то всегда хотелось показать им, что они его абсолютно не волнуют. Да и, более того, ему хотелось их даже наказать, если они выказывали свое пренебрежительное отношение к тому делу, которое он делал. Вот и сейчас он подумал об этом.
– Вы столь тщательно осмотрели, я бы даже сказал, просто замучили бедного Василия Ивановича. Я ничуть не сомневаюсь в правильности поставленного вами диагноза, – приободрил он умненькую девочку. – Итак, мы ждем вас. – Она нахмурила лобик, подняла глаза к потолку:
– Мы думаем, что у больного опухоль желудочно-кишечного тракта.
– Вот как? – с любопытством отреагировал он. – Пойду и я посмотрю. – Лежите, лежите, Василий Иванович, – остановил Панкратов начавшего уже подниматься пациента, – сейчас и я вас немного помучаю. – Действительно, в левой половине живота он обнаружил плотную, к счастью, подвижную опухоль.
– Молодцы, – похвалил он их. – Вы правы, но только это инфильтрат, а не опухоль. И что, по-вашему, надо делать?
– Надо делать операцию, – так же уверенно сказала умненькая девочка.
– И еще раз вы правы. Так что, вот так, Василий Иванович. Что вы насчет операции думаете?
Как и следовало ожидать, он не стал задавать лишних вопросов, как это обычно бывает с другими больными в подобной, непростой для них ситуации, а просто сказал:
– Раз надо, так надо, делайте.
– Мы еще вам проведем кое-какие обследования. Марина, дай, пожалуйста, направления. После того как сделаете, просим, на операцию.
Студентам он объяснил, какие обследования нужно сделать больному.
– Через две недели после операции вы уже будете дома в кругу семьи смотреть телевизор.
Марина выписала направления на исследования и на анализы. Больной, откланявшись, покинул кабинет.
Панкратов еще раз похвалил девушку:
– Вы абсолютно правильно поставили диагноз. У больного, действительно, опухоль. И по его внешнему виду и по данным осмотра живота можно сказать, что это злокачественная опухоль. Но при первом контакте с такой категорией больных говорите все-таки не опухоль, и уж тем более не рак, а образование или, как сказал я, инфильтрат. Я имею в виду первичных больных, которых мы видим первый раз в жизни. Люди обычно трагически относятся к таким определениям, как опухоль, саркома и тем более к диагнозу – рак. Надо щадить их психику. Потом они, конечно, все узнают, если захотят, но на первый раз этого для них будет более чем достаточно.
Тут же, как и следовало, последовал ожидаемый им вопрос:
– А как же в Америке? Там врачи не скрывают диагноза, больному так и говорят – рак.
– С этим никогда не соглашусь, какие бы вы мне убедительные доводы ни приводили. Я еще ни разу не видел больных, которые спокойно отнеслись бы к такому сообщению. Вы же понимаете, это звучит как приговор, который ломает всю их жизнь. Больной уходит в себя, впадает в меланхолию, возникают всевозможные психологические состояния, отнюдь не радостного характера. Нередко человек шарахается от докторов и ищет помощи в религии, иногда у знахарей, что часто задерживает операцию. А здесь время, как вы знаете, не ждет. Поэтому говорить всю правду не обязательно, но надо твердо и без обиняков дать понять человеку, что без операции ему не обойтись. Все будет зависеть от вас, как вы ему об этом скажете. Однако в том случае, когда больной категорически не соглашается на операцию, допустимо и, более того, просто необходимо сказать ему всю правду, как бы она ни была горька. Естественно, я говорю о тех случаях, когда мы можем этому больному еще помочь.
– А зачем больному вообще говорить правду, взять и наплести ему все от лампочки? – спросил парнишка, который особенно активно вытягивал стулья из-под девочек.
– В этом я с вами не могу согласиться. Приведу два недавних случая, произошедших в нашей клинике. В одном случае больной средних лет, прошедший две современные войны, довольно крепкий человек, я имею в виду психику, ночью пробрался в ординаторскую и познакомился с тем, что от него так тщательно скрывалось, – прочел в истории болезни свой диагноз. А потом взял и выбросился у нас же с девятого этажа. Знаете, такие случаи надолго выбивают из колеи и больных и врачей. Да и последним, мало того, еще и попало, особенно его лечащему врачу. Не смог он подобрать к больному ключик. А, может быть, просто не стремился этого сделать. Наверно, во время своего обучения все в окошко смотрел, да и у девушек стулья отнимал. Разве до того ему было, чтобы психику больного изучать?
Все осуждающе посмотрели на описанного Панкратовым студента.
– А что же во втором случае было? – заинтересованно спросил тот же самый парень.
– А во втором случае опухоль у больного оказалась неоперабельной. Я его оперировал. После операции постоянно видел его глаза, которые вопросительно смотрели на меня. Я знал, что серьезный разговор с ним еще состоится. Я понимал, что придется ему говорить правду, хотя и постоянно увиливал от этого разговора. И уже перед самой выпиской он в упор спросил меня: «Сколько мне осталось еще, доктор?» Прямо так в лоб и спросил. И вы знаете, пришлось ему все рассказать. Почему? А потому, что в таком случае он собирался повидать свою первую семью, в которой у него росли двое детей. По молодости он их очень обидел, бросил, затем завел другую семью. Теперь спешил повиниться.
Здесь Панкратову пришлось остановиться от дергающией боли в пальце и обрушившегося озноба. «Нет, что-то у меня все-таки не так, – с тоской подумал он, – пойти, что ли с Виктором посоветоваться».
Вошла, извинившись, доктор из терапевтического отделения и, наклонившись, зашептала:
– Я вас просила, Андрей Викторович, посмотреть мою родственницу из деревни. Живет она в глухом месте в ста километрах от Москвы. Сегодня без всякого предупреждения явилась. Вы уж не откажите, пожалуйста, посмотрите ее. Я вас очень прошу.
