Этого кошмара не видел разве что Панкратов, расположившийся с учебником на берегу сплошь затянутого осокой озера. Оторвало его от книги мимолетное видение: мимо пулей пронесся, как видение, человек и плюхнулся в темную воду. Раздалось бульканье и наступила тишина. Интересно, что за ним никто не гнался. Наступила тишина. Слышны были только стрекот кузнечиков, да зудели надоедливые комары. А человек, между прочим, не выныривал, а выбулькивали на поверхности совсем нехорошие прощальные пузыри. Недолго думая, Панкратов кинулся в озеро, проваливаясь в тине, вслепую нашарил обмякшее тело и выволок его на берег. Применил все положенные в таких случаях реанимационные мероприятия. Довольно ощутимо похлопал его по щекам.

– Ну, ты че? – едва шевеля языком, своеобразно поблагодарил его спасенный, оказавшийся Валькой Андроновым. От него нещадно несло спиртным. Потом выяснилось, что разбушевавшегося пса уняли, а перепуганный Андронов, не заметивший от стресса ни растяжения голеностопного сустава, ни перелома ключицы, случившегося при прыжке из довольно высокого окна, ахнул по случаю пережитого им полстакана медицинского спирта и свалился в сомлевшие от жары лопухи. Он лежал, тая от радости сохраненной жизни. Как вдруг, прямо над ухом, раздался заливистый лай. В невыразимом ужасе, последним рывком загнанного животного, ринулся куда глаза глядят, увяз в озере и захлебнулся бы там со всеми своими скрытыми еще травмами, если бы не подвернувшийся Андрей. Впоследствии герой получил от декана знаменитые часы, а собачка, гавкнувшая над ухом Вальки, оказалась безвредным, лохматым щенком по кличке Кузя.

Пока Андронов поправлялся в тамошней больнице, Кузя неотступно ходил за ним и даже ночью дежурил под окном его палаты. Может быть, осознал свою вину, а может, был прельщен лакомствами, которые в изобилии носили пострадавшему девушки. Все это сейчас вспомнилось Панкратову с необычайной ясностью. Сблизиться им так и не пришлось, слишком высоко взлетел после окончания аспирантуры Андронов. А Панкратов, наоборот, начал свою трудовую деятельность как раз с той самой сельской больницы.

«Видать, действительно все в этом мире неспроста», – опять подумал Андрей, направляясь к больному.

Панкратов быстро спустился в приемное отделение. Перед входом в палату переодел халат, надел маску, бахилы. В палате Петр Петрович вместе с перевязочной сестрой колдовали над ногой Андронова, обрабатывая ее дезинфицирующим раствором и оборачивая простыней. Увидев шефа, Петр снял перчатки, сказал:

– Я сейчас вам последние анализы покажу. – Он быстро вышел из палаты. Панкратов пощупал пульс больного.

– Ну, как дела, коллега?

– Кусок дерьма, а не коллега… Меня теперь и мама родная… – тяжело задышал он. – А я тебя сразу узнал… Значит, Андрей Викторович, говоришь, оперировать будешь? Вычленять? Ну, ты смелый малый. Хотя другого варианта у меня, я так понимаю, нет. Давай хотя бы я тебе бумажечку подпишу, что я настаиваю на операции, а то поимеешь ты неприятностей. Знаю я этих бумагомарателей, повидал их в своей жизни предостаточно.

– Не надо, напишешь, когда поправишься.

– А что, и такой вариант возможен?

– Вполне, а иначе зачем бы мне тебя было оперировать?

– Слушай, – он показал глазами, чтобы Панкратов нагнулся, – просьба есть…

– Излагай. Кому сообщить?

Видно было, как он напрягся, этот вопрос ему был не безразличен. Он закрыл глаза, помолчал, а затем с трудом произнес:

– Нет, не надо, все это было очень давно, в другой жизни. Да и было ли?

– Как угодно. Приедут твои коллеги из 68-й больницы, но уже, наверное, после операции.

– Прости, но просьба у меня будет, забота одна меня мучает: пес, что возле меня прикармливался, пропадет он. Дружбан он мой вроде последний.

– Говори, как он выглядит, разыщем мы твою псину. Мы этих несчастных нашим пищеблоком поддерживаем.

– Кузя его зовут, двормейстер, мордой, теперь, наверное, на мою похожий, – пытался он рассмеяться, но глухо закашлял. -На Ордынке, возле кафе, там должен быть.

– Лады, коллега. Тогда до встречи на месте. Места встречи, как говорится в известном фильме Говорухина, изменить, к сожалению, нельзя.

– Прости, и еще… – из-под темных век мольбой блеснули карие глаза: – Не надо мне, Андрюша, жить, сам понимаешь, Господь двух шансов не дает. А ты ведь меня уже раз спасал. В общем, я отмучился. Будь другом, сделай так, чтоб кончить всю эту кутерьму… невмоготу уже.

– Ты это брось. – Андрей положил руку на мелко поддергивающее плечо пациента:

– Как хочешь, так и понимай, а я тебя вытащу. Сейчас тебе еще покапают, а я обход совершу, и, благословясь, возьмемся за дело. – На выходе из палаты он столкнулся с Петром.

– Ну, как он вам?

Панкратов прикрыл дверь.

– Хуже не бывает.

– Андрей Викторович, вы же видите, он даже порозовел. Да и отек здоровой конечности уменьшился. А пульс, давление -сами смотрите, – он тыкал чуть ли не в нос ему лист наблюдения больного. «Этот неутомимый Петруша, похоже, подгоняет меня, вот засранец», – подумал про себя Панкратов. – Хватит меня уговаривать, я уже себя давно уговорил. Оформляй его на операцию. А где Наталья Петровна?

– Она уже выехала. У нее сегодня отгул, я ее от вашего имени попросил его отменить, объяснив ситуацию. Все правильно?

– Все правильно. Жалко только, женщине выходной испортили, могла бы поспать до двенадцати да по магазинам прошвырнуться. А то все клиника да клиника. Попробуем Кефирыча расколоть еще на один отгул, напомни, если забуду. Сама она не будет просить, ты же ее знаешь.

– Обязательно, а то бабушка Наталия возненавидит меня, -довольный своей шутке, заулыбался Петр.

– Ну, ты что это, услышит еще кто-нибудь, хулиган.

Но, похоже, этих слов он уже не слышал. «Понесся, наверное, историю болезни оформлять, вот пострел», – улыбнулся Панкратов.

Проходя мимо своего кабинета, он увидел, что Марина хлопочет возле стола, похоже, выкладывала пирожки из пакетика. Там же сидел спиной к нему доктор Линьков, продолжая оформлять историю болезни. Панкратов поманил пальцем ее к себе. Она вышла, закрыв дверь кабинета.

– Ты что там мне принесла? Никак пирожки? – Он погрозил пальцем. – Ты смотри, а то привыкну, придется тогда тебе всю жизнь мне их печь. – Панкратов почувствовал себя неловко, подумав, что получилось уж как-то совсем двусмысленно, с намеком, что ли.

Она же покраснела, быстро пошла в направлении первой палаты, откуда обычно начинался обход, произнесся на ходу:

– Мне это приятно делать.

Линькова он не стал звать, палаты его были в конце коридора. Да и после того, как он отказался от помощи на операции, по правде говоря, и не хотелось. В отделении не принято было отказывать, когда тебя просит кто-нибудь из коллег помочь на операции. В таких случаях откладывались все дела, в том числе и семейные.

У первой палаты роились врачи его отделения, рентгенологи, специалисты по ультразвуку, медицинские сестры. В коридоре стоял гул, приглушенный смех. Коллеги обменивались впечатлениями по разным поводам, в воздухе витала легкая напряженность. При его приближении шум стих. Дело в том, что во время обхода возникали проблемы, связанные с ведением и лечением больных, раздавались, как говорил доктор Бабич, «пампушки», если кто допускал какие-то ошибки в лечении и ведении больных. Андрей Викторович был строг, но справедлив. Особенно наказывались те врачи, которые допускали оплошности в результате нерадивости или лени. Здесь уж пощады от Панкратова не ждали, он наказывал по всей строгости.

Андрей подозвал старшую сестру, Прасковью Трофимовну:

– Ну-ка, покажи полотенце.

Одна его половина была смочена дезинфицирующим раствором. Панкратов потрогал и даже понюхал эту половину, похвалил:

– Вот, сегодня раствор, как надо, даже закусить захотелось, – пошутил он. Все улыбнулись. Коллеги любили нестандартный юмор. Да и была это скорее традиция, нежели юмор. И все старались не отступать от них.