«Имя этой силы — свет… Эту силу мы и хотим запрячь в станки» («Свет и социализм» — 645). Здесь же высказывается мысль о «чистом» пространстве — эфире. Платонов истово верит в возможности электричества:
«Вся вселенная есть, точно говоря, резервуар, аккумулятор электрической энергии…» (646). При этом он пишет о социализме, который может перестроить и преобразовать весь мир, все науки — физику, химию, технику, биологию и т. д. Но приход социализма откладывается: «Социализм придет не ранее (а немного позднее) внедрения света, как двигателя, в производство», иначе будет вечная «переходная эпоха» (647). Характерна для Платонова статья «О любви». В ней сконцентрированы важные идеи, которые представлены и в других статьях: это соотношение науки и религии, человека и природы, мысли и жизни, сознания и чувства. Если дать науку взамен религии, «этот подарок народ не утешит» (649). И далее Платонов излагает мысли, которые близки ему как художнику: «Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания…» (650). Все попытки перестроить жизнь по законам мысли, по строгому плану терпят провал в противоборстве с самой жизнью. Писатель ищет «более высшее, более универсальное понятие, чем религия и чем наука» (650). Равновесие между человеком и миром достигается через чувство — «трепетную силу, творящую вселенные» (651).
В своем мире фантастики Платонов — художник во многом хотел реализовать то, о чем он мечтал как философ и как инженер — изобретатель. В этом мире герои ищут новые, необыкновенные источники энергии, ищут пути к бессмертию, хотят преобразить земной шар, и вместе с тем Платонов предупреждает о той страшной опасности, которая подстерегает человечество, идущее по пути технического прогресса. С огромным напряжением и энергией, похожий на героев своих фантастических произведений, пишет Платонов повесть «Эфирный тракт». Напряжение доводит писателя до галлюцинаций; однажды, проснувшись, он увидел себя, пишущего за столом: он разговаривает со своим героем, как с живым человеком (670). Главная мысль повести выражена в письме одного из героев: «Ты знаешь, что я делаю и ищу — корень мира, почву вселенной, откуда она выросла».
Почему один за одним гибнут герои «Эфирного тракта»? Неужели только потому, что каждый из них — гений, «опередивший время»? Нет, это не авторская мысль. Автор оказался и глубже, и дальновидней, он по — своему опередил время. Идея произведения оказывается сложной и противоречивой, и ее нельзя раскрыть, опираясь на отдельные фразы. С одной стороны, сам автор не оставляет мысли о переустройстве мира, об огромной силе науки и о неизбежном риске ученых — новаторов, с другой — он чувствует, что наука не только преобразует земной шар, но и разрушает его, разрывая законы природы. Утопия и антиутопия столкнулись в этом произведении в своеобразном противоборстве. Да, Земле нужны новые источники и виды энергии. Но нельзя преобразовать мир на голом расчете. Должно быть равновесие между миром природы и наукой, между человеческой душой и «технической революцией».
Образ Фомы Пухова — центральная в повести «Сокровенный человек» (1926). Подход Платонова к этому сложному образу оказался интересным в художественном отношении. Это — работящий человек, без особого энтузиазма, но без отговорок; на фронте вел себя хладнокровно и мужественно, не теряя чувство юмора в трудных ситуациях. Критика стремилась изобразить его как идеального рабочего человека, участвующего в революции. Однако идеального, высокоидейного революционера из Пухова сделать трудно: он всегда себе на уме. по — житейски хитроватый и осторожный. Показательна характеристика, которую ему дали рабочие: «Не враг, но какой — то ветер, дующий мимо паруса революции». Поскольку Пухов совершил много полезных дел, его можно было бы принять в партию. Но он отказывается: «Я — природный дурак», — объявил Пухов. Этот переход от «сокровенного человека» к «природному дураку» неожидан и парадоксален; где бы ни был Пухов и что бы ни делал, он проявил себя как человек сообразительный, деловой, быстро и адекватно реагирующий на сложившиеся обстоятельства. И вдруг о себе — «природный дурак». Это и есть одна из масок сокровенного человека, живущего, как прикажут любимое дело и природа, а не по идее. В повести все время повторяется мотив противоборства идеи и природы, культуры и жизни: «Все совершается по законам природы!», «Если только думать, тоже далеко не уедешь, надо и чувство иметь!», «Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить!» В итоге образ сокровенного человека выражает тип личности, знающей тайну естественной жизни, осознающей осветляющее душу значение труда, принимающей мир в первозданной цельности, каким он должен быть.
«Епифанские шлюзы» написаны в жанре исторического повествования. Повесть тесно связана с предыдущими произведениями, с идеей преобразования и улучшения природы с помощью человеческого разума и труда. Петр 1 поручает англичанину Бертрану Перри построить шлюзы, чтобы соединить Оку с Доном; Бертран составил «прожект»: объем работ огромный — нужно соорудить тридцать три шлюза. Вместе с немецкими инженерами Бертран принимается за осуществление идеи Петра. Однако осуществление идеи терпит крах, хотя чуть ли не вся губерния брошена на работы. Виной тому ошибки в расчетах, рабский труд и нереальные сроки, на которых настаивает Петр. Но в «Епифанских шлюзах» есть более общая мысль, которая заложена в фантастических произведениях Платонова и будет волновать его всю жизнь, — мысль о сопротивлении природы человеку, его техническому расчету: «Между техникой и природой трагическая ситуация. Цель техники — «дайте мне точку опоры, я переверну мир». А конструкция природы такова, что она не любит, когда ее обыгрывают…», во всяком случае, природа требует крайне бережного с ней обращения. Перри вместе с немецкими помощниками (по приказу «строителя чудотворного») делал все возможное, чтобы осложнить трагическую ситуацию: безжалостно пробит водоупорный слой в Иван — озере, и вода ушла вниз, в песок. Платонову и нужен был именно трагический герой, попавший в безвыходное положение. И есть отдаленные, но вполне ощутимые параллели между «Епифанскими шлюзами» и «Медным всадником». В плане реальных исторических фактов Платонов допустил художественный вымысел: реальный Бертран Перри построил ряд сооружений и благополучно вернулся домой. Писатель сделал из этого персонажа трагический образ, который осложняется тем, что Перри — европеец по происхождению и по духу. Его европейский ум основывается на строгих расчетах и логике, верит в выполнимость грандиозных прожектов. Но построенные с таким трудом шлюзы не работали, природа не подчинилась человеку, и то. что так и будет, понимали простые крестьяне в глубине «азийского» материка: «А что воды мало будет и плавать нельзя, про то все бабы в Епифании еще год назад знали… на работу все жители глядели как на царскую игру и иноземную затею, а сказать — к чему народ мучают — не осмеливались».
Если иметь в виду дальнейший творческий путь Платонова, то «Епифанские шлюзы» являются прологом «Котлована»: и там и здесь затрачивается огромный безрезультатный труд; грандиозные планы, как неимоверная тяжесть, ложатся прежде всего на плечи простых людей. Бесперспективность и заведомая невыполнимость той задачи, за которую Перри взялся, делает его одновременно и мужественным и жалким. Когда он узнал, что вода из Иван — озера исчезает, то душа его, «не боявшаяся никакой жути, теперь затряслась в трепете, как и подобает человеческой натуре». В повести подробно описаны переживания героя, драматические подробности его личной жизни. Но главное — это трагический финал: мучительная казнь. Именно такой финал был нужен писателю, чтобы подчеркнуть всю абсурдность идеи — покорить природу трезвым расчетом и волюнтаристским методом.
Повесть «Город Градов» вошла в первый сборник Платонова «Епифанские шлюзы» (1927). Второе издание с исправленным (восстановленным) писателем текстом вышло в следующем году, затем была публикация в сборнике «Происхождение мастера» (1929). Начало повести — это описание города Градова. «Героев город не имел, безропотно и единогласно принимая резолюции по мировым вопросам», «…сколько ни давали денег ветхой, растрепанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило». Вот в такой город приехал Иван Шмаков, чтобы «врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом». Здесь он начинает свой труд «Записки государственного человека», который затем задумал переименовать — «Советизация как начало гармонизации вселенной». А умер он «от истощения сил на большом социально — философском труде: «Принципы обезличения человека, с целью перерождения в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия“».
