Мне было непонятно, почему он проводил так много времени при дворе, в то время как душой — я уверена — стремился в Эверсли. Впрочем, потеряв права на наследство, он был вынужден делать самостоятельную карьеру и, возможно, именно этим и занимался при дворе. Но в то же время его волновали дела в Эверсли. Он желал воспитать молодого Эдвина так, чтобы тот был способен достойно выполнить свой долг.

Самые различные мысли кружили у меня в голове. Я была не способна уловить их и разобраться в них. Да мне и не хотелось этого. Некоторые из них были просто абсурдными… Слишком смехотворными для того, чтобы рассматривать их всерьез.

Но мне хотелось бы прекратить думать о Карлтоне Эверсли.

У моих родителей на этот день имелись иные планы, и они не могли присоединиться к нам, так что в карете лорда Эверсли, ехавшей к театру, находились мой свекор, Карлотта, Карлтон и я. Поездка по улицам Лондона к Кингз-хаусу на Друри-лейн уже сама по себе являлась приключением. Улицы были заполнены толпами людей. Кареты, подобные нашей, направлялись к театру, в них сидели изысканно одетые кавалеры и дамы с подкрашенными глазами и мушками на щеках. Какой контраст они составляли с оборванными нищими и с теми, кто жил своим умом! Я видела этих ловкачей, быстро пробирающихся среди толпы, и была уверена в том, что кое-кто из прохожих сегодня обеднеет на содержимое своих кошельков. Улицы были плохо освещены, кое-как замощены булыжником и покрыты грязью, так что мне не хотелось бы оказаться на месте пешеходов, на которых время от времени летели потоки грязи из-под колес проезжающих экипажей. Я никогда в жизни не видела такого контраста богатства и нищеты, как сегодня на улицах Лондона.

— Не вздумайте как-нибудь отправиться на пешую прогулку! — предупредил меня Карлтон. — Вы постоянно будете подвергаться опасности.

— Я уверена, — сказала я, — что сумею сама о себе позаботиться.

— Моя дорогая, — вмешался лорд Эверсли, — эти нищие весьма преуспели в своем ремесле. Им известны сотни подлых способов. Улицы наводнены организованными бандами преступников.

— Я слышала, что от ночных стражников мало пользы, — добавила Карлотта.

— Вы правы. Они стали чем-то вроде посмешища, — ответил Карлтон. — Бедняги, они каждую ночь рискуют своей жизнью.

— Что за опасное место этот Лондон! — воскликнула я. — И почему люди так рвутся в него?

— Здесь кипит жизнь, кузина, — сказал Карлтон, внимательно посмотрев на меня. Мне было непонятно выражение его глаз. Насмешка, презрение, жалость?

Я не была уверена. — Я предпочитаю встретиться скорее с опасностью, чем с застоем. Да и вы наверняка тоже.

— Разве тихая достойная жизнь называется застоем?

— Ого, вы видите, мой лорд, ваша невестка любит вступать в споры. Но я не жалуюсь. Я сам их люблю. Как-нибудь на днях, дорогая кузина, мы рассмотрим этот вопрос поподробнее, но сейчас, если я не ошибаюсь, мы сворачиваем на Друри-лейн, и вы будете иметь счастье увидеть Королевский театр. Как я полагаю, это любимый театр Его Величества, и принадлежащий герцогу театр в Линкольн-инне не пользуется тем же успехом, потому что мода, естественно, за королем.

Как только мы вышли из кареты, нас обступили нищие. Я хотела дать им милостыню, но Карлтон взял меня под руку и увел прочь.

— Никогда не вынимайте кошелек на улице, — сказал он, — даже если вы идете с покровителем.

Мне не понравилось то, как он произнес слово «покровитель», но я не решилась протестовать, поскольку лорд Эверсли и Карлотта могли бы услышать и задуматься, отчего я все время цепляюсь к словам Карлтона и пытаюсь спорить с ним.

Я никогда не забуду свои первые впечатления от интерьера театра. В нем царила какая-то магия, и, по-моему, я была не единственной, кто ощущал это. Мы занимали ложу поблизости от сцены, что давало возможность осмотреть весь зрительный зал. Зрители собирались с шумом. В зале был партер, где находились явно не самые удобные зрительские места, поскольку над ними не было крыши, и я представляла, что здесь происходит во время дождя. Зрители, сидевшие там, должны были либо разбежаться, либо промокнуть до нитки. Места на средней галерее стоили дороже, чем на верхней, которая в данный момент быстро заполнялась.

В ложе напротив сидела весьма изысканная дама в маске, а рядом с ней — излишне крикливо одетый джентльмен. Когда мы вошли в ложу, джентльмен отвесил поклон, а Карлтон и лорд Эверсли ответили ему. Этот джентльмен — если он заслуживал такого имени — уставился вначале на меня, затем на Карлотту и вновь на меня.

— Как неприятен этот высокомерный мужчина! — пробормотала Карлотта.

— Дорогая кузина, это лорд Уэлдон, — объяснил Карлтон. — Он думает, что оказывает вам честь, глазея на вас.

— Это скорее похоже на оскорбление, — возразила Карлотта.

— Его даме это тоже не нравится.

— А кто она? — спросила я.

— О, не спрашивайте! Он меняет любовниц каждый вечер.

— Возможно, в один прекрасный день он найдет свою Шехерезаду, — предположила я.

— Чтобы удержать его, ей придется выдумать что-нибудь более любопытное, чем сказки, уверяю вас.

— Во всяком случае, она не хочет, чтобы мы видели ее лицо, и потому надела маску.

— Мода, кузина.

— Так, может быть, нам тоже следовало надеть маски?

— Вам нет нужды прятаться за ними. Вы находитесь в респектабельном обществе. Тем не менее Уэлдон обратил на вас внимание. Меня не удивит, если завтра он набросится на меня с расспросами.

— Надеюсь, вы сможете ответить ему должным образом и дадите понять, что считаете его назойливость оскорбительной для вашей семьи.

— Дорогая кузина, если вы пожелаете, я вызову его на дуэль.

— Дуэли следует запретить, — сказал лорд Эверсли. — В любом случае они незаконны.

— Согласен, дядя, но, хотя мы сами, возможно, виновны в оскорблении некоторых дам, нам не следует стеснять себя, если оскорбление направлено против наших дам.

Карлтон цинично улыбнулся, и я, отвернувшись от него, посмотрела вниз, где начали прохаживаться девушки с корзинами апельсинов, предлагая зрителям купить свой товар и обмениваясь шуточками с мужчинами. Мужчины отпускали остроты, а некоторые из них пытались ущипнуть или поцеловать девушек. Апельсины катились на пол, кое-кто пытался подхватить их, слышались визг и смех.

Зал был наполнен шумом и запахом не слишком чистых тел; но даже это меня возбуждало. Я с нетерпением ожидала начала спектакля.

Должны были ставить «Виндзорских кумушек». Карлтон сообщил нам, что это комедия. Никто не желал смотреть трагедии. Люди хотели смеха, а не слез. Слезы кончились вместе с «круглоголовыми». Люди хотели видеть на сцене шалости, а не трупы. А больше всего они хотели видеть на сцене женщин. Долгое время женские роли исполнялись мужчинами, и хотя некоторые из них, например Эдвард Кинейстон, все еще исполняли женские роли и выглядели на сцене так, что многие женщины, говорят, влюблялись в них и поджидали после окончания спектаклей, чтобы усадить их в свои кареты, все-таки главной изюминкой театра, причиной его растущей популярности становились именно актрисы.

Карлтон рассказал нам о том, как король решил посмотреть «Гамлета», где Кинейстон играл королеву, и, поскольку спектакль никак не мог начаться, Карл потребовал объяснений. Управляющий, трясясь от страха, вошел в королевскую ложу и сказал: «Простите, Ваше Величество, королева еще не побрилась».

Его Величество был полностью удовлетворен этим и, более того, пришел в особо благостное настроение, передавшееся всему театру и обеспечившее успех спектаклю.

— Его Величество, конечно, уже проявил свою особую благосклонность к дамам, — сказал Карлтон, — и его верноподданные обязаны следовать примеру монарха.

Лорд Эверсли покачал головой.

— Мне не хотелось бы проявлять нелояльность, — сказал он, — но, по-моему, его верноподданные были бы более счастливы, если бы он проявлял больше склонности к своей королеве и меньше — к этим гарпиям, которые окружают его.