— О, невозможно начинать слишком молодым, — сказала Сабрина с мудрым видом.

Но временами ее обуревала ревность.

— Мне кажется, ты любишь этого ребенка больше, чем меня. А его еще и нет здесь.

— Я люблю вас обоих.

— Невозможно любить двоих одинаково.

— Нет, возможно.

— Одного ты должна любить больше, и это — твой собственный ребенок.

— Ты тоже моя собственная, Сабрина.

— Но ты не родила меня.

— Это неважно.

— Я не хочу, чтобы он появился. Я знаю, что это будет глупый ребенок… глупее, чем Жан-Луи.

— Но он вовсе не глуп.

— И она мне тоже не нравится.

— О ком это ты?

— О его бабушке. Мне она не нравится.

— Я думала, что тебе нравится слушать ее.

— Теперь уже нет. — Сабрина приблизила свое лицо к моему. — Она мне не нравится, потому что она не любит меня.

— Несомненно она любит тебя.

— И еще ей не нравится новый ребенок.

— Ты говоришь не правду, Сабрина.

— Это правда. Я знаю.

— Она так не говорила.

— Ее вид говорит об этом. Мне она не нравится.

Мне не нравятся Эмма и Жан-Луи.

— О, ты в скверном настроении. — Впрочем, дядя Ланс любит Эмму.

— Конечно, любит. Мы все ее любим… за исключением тебя, разумеется.

— Он любит ее… особым образом. — Она вобрала голову в плечи и напустила на себя таинственность.

— Кто тебе сказал?

— Я видела их.

— Что ты имеешь в виду?

— Я видела, как они беседуют.

— Почему бы им не беседовать?

— Я видела их. Я знала это и прежде. Он любит ее, а она любит его… и сильно.

Было глупо слушать Сабрину и ее дикие истории. Если она замечала, что они захватывают меня, то рассказывала еще более фантастические вещи. Все, к чему она стремилась, было привлечь к себе внимание, ибо ею владела идея, что теперь, с рождением ребенка она будет отодвинута им.

Я старалась быть еще более нежной с ней. Она отвечала мне тем же, но подозрительная ревность оставалась, и я чувствовала, что она растет.

После первых двух месяцев беременности я начала чувствовать недомогания. Эмма успокаивала меня. По ее словам, то же самое происходило и с ней. Она сильно болела в течение первых месяцев. Но болезнь прошла. Не лекарство ли Жанны помогло? Она обязательно спросит свою мать, так как уверена, что та его знает. Вероятно, это было хорошо известное во Франции лекарство от утренней тошноты.

Мадам Легран только обрадовалась возможности помочь мне приготовлением лекарства. Она не была уверена, что это то же самое лекарство, как и у Жанны, но этот семейный рецепт передавался из поколения в поколение, и если она сможет раздобыть нужные травы, то приготовит его для меня.

Она приготовила, и после него я почувствовала себя хуже.

— Этого не может быть, — сказала Эмма. — Оно часто вызывает временное ухудшение, но потом исцелит тебя, вот увидишь.

Мадам Легран была разочарована. Она верила, что это — надежное лекарство. Она немедленно приготовила другое, приняв которое я почувствовала себя значительно лучше.

— Я думаю, что мы попали в точку, — сказала мадам Легран. — Первое лекарство было слишком сильным. Ланс был глубоко обеспокоен.

— Тебе необходимо больше отдыхать, Кларисса, — сказал он. — Ничего другого не нужно.

Я больше не ездила верхом, но любила гулять. Ланс предложил поехать в деревню, где мне будет гораздо лучше. Я думала то же самое, но там мне не хватало бы прогулок по оживленному Лондону.

Как бы то ни было мы поехали в деревню, и Ланс сказал, что, как ему кажется, мне следует остаться там до рождения ребенка. Конечно, он должен время от времени бывать в Лондоне, но он будет сопровождать меня и останется со мной в течение нескольких недель.

Итак, мы переехали в деревню. Мадам Легран объявила, что она очарована Клаверинг-холлом.

— Как он красив, — сказала она. — Старинный английский сельский дом. Я бы хотела никогда не уезжать отсюда.

— Вы здесь желанная гостья, пока вам это по душе, — сказал Ланс с присущим ему великодушием.

— Ваш муж — безрассудный мужчина, — улыбнулась она мне. — Послушайте, что он говорит. Да ведь вы возненавидите меня через несколько месяцев.

— Я уверен, мадам Легран, что не смог бы вас возненавидеть, сколько бы ни пытался, — сказал Ланс.

— О да, он обольститель, — ответила она. Я вовсе не чувствовала себя лучше в деревне, несмотря на лекарства, которые мадам Легран продолжала готовить для меня.

Вспоминаю один случай, когда Сабрина была со мной. Она привыкла приходить и усаживаться на мою кровать, когда я чувствовала себя неважно.

— Вот видишь, как много неприятностей доставляет этот ребенок, — сказала она. — Из-за него ты должна лежать в постели. Тебе никогда не приходилось оставаться в постели из-за меня.

— Ну же, Сабрина, — ответила я. — Не надо так ревновать к этому младенцу. Ты будешь любить его так же как я.

— Я буду ненавидеть его, — сказала она жизнерадостно.

Одна из горничных внесла на подносе лекарство, и, как только она вышла, Сабрина взяла его и сделала глоток.

— О-о, какое гадкое. Почему вещи, которые приносят нам добро, всегда так отвратительны?

— Быть может, нам только кажется, что они отвратительны.

Сабрина тщательно обдумала это.

— Красивые вещи иногда тоже делают добро. Вот ты носишь свое кольцо. То, что украла Жанна. Оно принадлежало королеве.

— Это верно.

— Бабушка Присцилла говорила мне, что короли и королевы носили их потому, что люди пытались отравить их, а если положить кольцо в питье, яд впитывается.

— Что-то вроде этого.

Сабрина сняла кольцо с моего пальца и со смехом бросила его в лекарство.

— Давай посмотрим, что произойдет, — сказала она.

— Ничего не случится, ведь это не яд. Глаза Сабрины округлились.

— Предположим, он был здесь. Тогда мы увидим, что он перешел в кольцо. — Она поднесла кольцо к свету. — Я не могу ничего разглядеть.

В этот момент вошла Нэнни Керлью.

— Пора в постель, мисс Сабрина. Что вы делаете?

— Она испытывает мое кольцо, Нэнни.

— Что еще за выдумки.

— Я вижу, как яд входит в него! — вскричала Сабрина.

— Чушь. Вы не можете ничего видеть.

— Нет могу, могу.

Я взяла у нее стакан. Ни кольцо, ни жидкость совсем не изменились. Я вынула кольцо.

— Оно стало мокрое, — сказала я, — и у меня теперь нет желания пить это.

— Я принесу для вас другую порцию лекарства, миледи, — сказала Нэнни Керлью.

— О, спасибо.

Сабрина обняла меня за шею.

— Не позволяй себя убивать, — попросила она.

Я засмеялась.

— Дорогая Сабрина, у меня нет ни малейшего намерения так поступать.

Нэнни Керлью принесла полотенце и вытерла кольцо, которое я надела на палец. Сабрина ушла вместе с ней.

Чуть позднее в комнату вошла мадам Легран с новой порцией лекарства.

Нэнни Керлью объяснила мне происшедшее тем, что у мадемуазель Сабрины слишком пылкое воображение. Она искала яд в лекарстве при помощи кольца.

— Сабрине нравится драма, — рассмеялась я. — И нравится быть в ее центре, не так ли? Я понимаю эту малышку.

Я заметила, что один из молодых людей, приходивших к Лансу играть, интересовался Эммой. Не то чтобы другие мужчины ею не интересовались, но Эдди Мортон делал это по-другому. Это был высокий, если не сказать долговязый, молодой человек с очень красивыми волосами, бледно-голубыми глазами, с довольно длинным носом и слабым подбородком. Он был заядлым игроком, и я слышала, что однажды он выиграл в лондонских клубах пятьдесят тысяч фунтов за одну ночь и проиграл их в течение недели. Он был младшим сыном богатого отца, но быстро промотал свою долю наследства, и вся семья с неодобрением следила за его деятельностью. В то же время это был приятный человек, всегда в хорошем настроении, жизнерадостный и всегда готовый играть.

Я намекнула о нем Эмме, так как всегда думала, что ей неплохо бы выйти замуж. Она была молода, красива и к тому же нуждалась в мужчине, который стал бы отцом для Жан-Луи.