Мы проехали через Бараньи ворота, добрались до бойни и там попрощались с нашими попутчиками. Я уже ездила по этой дороге и знала, как попасть к дому мэра. Вот и он — внушительная резиденция в стороне от маленьких домов на узких улочках.

Когда мы подъехали к дому, сердце мое забилось: из дома выходил Ланс Клаверинг.

Увидев меня, он остолбенел от изумления.

— Кларисса! — воскликнул он.

Я уже и забыла, какой он красивый. Он великолепно выглядел в своем вышитом мундире с обшлагами, отделанными розовато-лиловым и голубым самых нежных оттенков. Его жилет был сплошь в рюшах; бледно-голубые чулки кончались чуть выше колен, что, как я узнала, соответствовало последней моде. Сверкающие черные башмаки на высоких каблуках были украшены пряжками. Широким жестом сняв свою треуголку, он низко поклонился.

— О, Ланс! — воскликнула я. Ланс взял мою руку и поцеловал.

— Как?.. Что это значит?

Он посмотрел на Дикона, который уставился на него как на чудо, словно не веря, что это сверкающее видение действительно существует.

— Это, э-э… — я помедлила, испугавшись. Опасность еще существовала, и я должна была соблюдать осторожность, чтобы не выдать Дикона. — Это Джек Торли, — выпалила я. — Он привез меня сюда.

— Добрый день, Джек Торли.

— Это сэр Ланс Клаверинг, — сказала я. — Друг моей семьи.

Не было необходимости что-то объяснять. Я уже говорила Дикону, что мой дядя Карл и Ланс Клаверинг сопровождали меня до Йорка. Ведь именно по этой причине меня держали в плену.

— Вам лучше войти в дом, — сказал Ланс. — Тогда вы все нам и расскажете. Мы думали, что вы в Хессенфилде. Должен вам сказать, мы очень беспокоились из-за того, как обернулись дела. Давайте сведем ваших лошадей на конюшню. — Он шел рядом со мной. — Я удивлен, что ваш дядя позволил вам уехать из Хессенфилда.

— Надо многое рассказать вам, Ланс. Дядя Карл здесь?

— Он будет сегодня вечером. У него полно дел. С тех пор, как мы расстались, кое-что произошло.

— Я знаю.

Дикон все это время молчал. Я догадалась, что он не знает, как ему теперь поступить, после того как он благополучно доставил меня и сдал на попечение Ланса Клаверинга. Наверно, он прикидывал, разумно ли будет покинуть нас немедленно.

— Вы приехали одни? — спросил Ланс. — Только вдвоем?

— Ну… мы путешествовали с попутчиками, — уклончиво ответила я.

Ланс взглянул в сторону Дикона:

— Надеюсь, прогулка была неплохая.

— Да, благодарю, — сказал Дикон. — Все благополучно.

— Вы, вероятно, утомились. Вам дадут еды и постель на ночь. Думаю, вы хотите вернуться в Хессенфилд как можно раньше.

— Я должен вернуться, — ответил Дикон.

— С вами ничего не случится. Мы выгнали этих проклятых шотландцев. Какая наглость! Представляете, они дошли до Престона. Теперь они по ту сторону границы — те, которые успели.

Я увидела, как Дикон поморщился.

— Безнадежно! — продолжал Ланс. — Не могу понять, о чем они думали. Что же случилось, Кларисса? Вам так захотелось домой?

— Пора было возвращаться. Ланс громко рассмеялся.

— Это решительная молодая леди! — сказал он Дикону. — Думаю, в Хессенфилде это заметили!

Дикон кивнул.

Когда мы вошли в дом, Лаура Гарстон, жена мэра, тепло встретила нас, выразив свое удивление при виде меня.

— Молодые люди совсем выбились из сил, — сказал Ланс. — Кларисса потом все нам расскажет. А пока им надо помыться, поесть и отдохнуть. Это Джек Торли, молодой человек из Хессенфилда.

Ланс сразу отметил благородство манер Дикона. Сначала он принял его за грума, но уже спустя несколько секунд, будучи светским человеком, стал относиться к Дикону как к равному. Я была благодарна ему за это, и несмотря на то, что я беспокоилась о Диконе, для меня было огромным удовольствием опять находиться в веселом обществе Ланса.

В доме нам приготовили комнаты, и мы смыли с себя дорожную грязь.

Как только мы справились с этим нам подали обед, во время которого я и Дикон имели возможность обменяться несколькими словами.

— Я не могу здесь остаться, — сказал он. — Мне надо ехать.

— Мы еще увидимся?

— Обязательно. Мы не можем не увидеться. Я что-нибудь придумаю.

— Они отошлют меня домой. Нас будут разделять мили.

— Я сказал тебе, что найду способ. Если я останусь здесь… если они узнают, кто я…

— Да, да. Ты здесь в такой же опасности, в какой я была в Хессенфилде. Эти глупые, глупые люди! Я так сердита на них.

— Сейчас не время для гнева. Я немедленно должен уехать.

— Да, я понимаю. Когда дядя вернется, когда начнут задавать вопросы…

— Тогда они не будут столь дружелюбны ко мне. О, Кларисса, почему ты должна быть с ними? Ты же наша.

— Я принадлежу сама себе и держусь в стороне от этих дурацких свар. Мне все равно, за кого ты — за Георга или за Якова. Ты знаешь это.

— Я люблю тебя, — сказал Дикон.

— Я люблю тебя, — ответила я. Мы улыбнулись друг другу.

— Эти дни в мансарде… Я никогда не забуду их, — сказал он.

— Я тоже. Я бы хотела вернуться туда. Хотела бы быть еще в пути, очутиться на галерее «Ночлег на одну ночь».

— О, Кларисса, Кларисса… — повторял он мое имя, заставляя меня трепетать. — Я вернусь за тобой. Что бы ни случилось, клянусь, я приду.

— Да, знаю. А теперь ты должен ехать, Дикон. Ты очень рискуешь, и чем дольше ты здесь, тем опаснее это для тебя. Я буду думать о тебе, пока ты будешь в пути и вернешься домой… Ты поедешь в Шотландию? О, Дикон, не надо! Пусть они ведут свои глупые войны, если это им нужно, но ты… только не ты… Давай подумаем, как нам соединиться!

— Когда все кончится, и истинный король будет на троне я приеду за тобой и буду просить твоей руки. Я увезу тебя к себе… и мы заживем счастливо.

Мы посидели молча, держась за руки. Потом Дикон поднялся и сказал:

— Теперь я пойду к нашей хозяйке. Я скажу ей, что должен уехать рано утром. Так лучше. Когда я уеду, ты можешь сказать им правду о том, кто я… Так будет проще.

Я потерянно кивнула.

Эту печальную ночь мы провели каждый в своей комнате. Он делил комнату с одним из старших слуг, потому что других не было. У меня была своя маленькая комнатка. Я лежала, думая о нем и знала, наверняка, что и он думал обо мне.

На рассвете я спустилась в конюшню. Мы бросились друг к другу и несколько мгновений стояли, не в силах разжать объятия. Его последние слова были:

— Я вернусь. Помни об этом. Я вернусь за тобой, Кларисса!

Я стояла и смотрела, как он удалялся в свете раннего утра.

Надо было очень многое объяснить, и когда дядя Карл и Ланс услышали мою историю, они пришли в ужас.

— Как лорду Хессенфилду пришло в голову отправить тебя таким образом! — воскликнул дядя Карл.

— Разве он мог держать ее там? — спросил Ланс. — Он правильно сделал. Господи! Что было бы с ней, окажись она сейчас в руках Френшоу!

— Они считали, что я шпионка, — объяснила я.

— Хорошенькое дело! — сказал дядя Карл. — Теперь надо решить, что делать с тобой. Ты же знаешь, что происходит. Страна в состоянии напряжения. Тот факт, что эти горцы дошли до самого Престона, всех нас потряс. Кто бы мог поверить, что это возможно? Север — это рассадник измены.

— То же самое они говорят о юге!

— А! — воскликнул Ланс. — Они сделали из вас маленькую якобитку?

— Конечно, нет! Я вообще думаю, что все это глупости. Какая разница?..

Ланс взял мою руку и поцеловал ее.

— Ваша женская точка зрения, несомненно, мудра, — сказал он, — но мужчины никогда этого не поймут. Они будут продолжать вести войну, и с этим ничего не поделаешь, Кларисса. Кроме того, Яков не годится. Он не сможет объединить народ. Он ханжа.

Он принесет в страну католицизм, а из-за костров Кровавой Марии и поскольку наши моряки познакомились с испанской инквизицией, англичане этого не потерпят. Может быть, Георг не совсем то, что нам нужно, но он мирный человек и не слишком вмешивается в дела своего народа. При нем будет процветать торговля, вот увидите. Вот чего мы хотим — славного «Германского мужика», а не безудержно романтичного ханжу Шевалье.