О, Джейк Пенлайон, я еще поборюсь за твоего сына…

Дженнет не сможет хорошо ухаживать за ним. Сходство между ее ребенком и этим мальчиком было очевидно. Хотя один был светлый, а другой темный… они были сводными братьями.

Никто на гасиенде не воспрепятствовал мне, хотя и возникла некоторая натянутость.

— Они ждут, — сказала Хани, — когда вернется домой дон Фелипе.

Он приехал три дня спустя после того, как я принесла Карлоса. За это время ребенок перестал бояться, он еще ходил за мной, но больше не чувствовал необходимости держаться за мою юбку. После лечения синяки исчезли с его тела. Скоро, я надеялась, эти черные дни его прежней жизни станут лишь тяжким воспоминанием, дурным сном, который исчезнет с первыми лучами солнца. К этому я стремилась.

Все ждали, чем это закончится. Я чувствовала, все считают, что моя смелая вспышка самовыражения на этом и закончилась.

За целый день ничего не произошло. Я жила в напряжении и вздрагивала, ожидая приглашения к дону Фелипе всякий раз, когда слуга приходил ко мне.

Поздним вечером дон Фелипе прислал за мной. Он ждал меня в кабинете.

Он встал, когда я вошла, и, как всегда, бесстрастно посмотрел на меня, на его лице не было и следа гнева. Я вообще не заметила никаких чувств на его лице.

Он сказал:

— Прошу садиться.

И я села. Стены кабинета были обиты панелями, над креслом я увидела герб Испании.

— Вы проявили большое безрассудство, взяв ребенка на гасиенду. Вы хорошо знаете, кто он.

— Это ясно с первого взгляда.

— Тогда вы должны знать, что он является для меня напоминанием о трагедии. Я зло рассмеялась:

— Знаете, вы дьявольски жестоки по отношению к нему. Последние три дня ребенок был счастлив впервые в жизни.

— Это причина, чтобы не выполнять мои приказы?

— Лучшая из причин, — сказала я настойчиво.

— Потому, что он ребенок вашего любовника?

— Потому, что он ребенок. Он не ребенок моего любовника. Джейк Пенлайон не был моим любовником. Я, так же как и вы, ненавижу этого человека. Но я не могу оставаться в стороне, видя, что с ребенком плохо обращаются. — Я встала, мои глаза сверкали. Я была полна решимости оставить Карлоса. Кто-то сказал о моей матери — думаю, это Кейт, — что когда она родила ребенка, то стала матерью всем детям. Скоро и у меня должен был появиться ребенок. Я всегда любила детей, но сейчас я была готова возглавить крестовый поход за них. Карлос так привязался ко мне! И, несмотря на то, что всякий раз, глядя на него, я вспоминала Джейка Пенлайона, я хотела спасти его и хотела сделать его счастливым, чего бы мне это ни стоило.

Дон Фелипе сказал:

— Вы обручены с Джейком Пенлайоном и выйдете за него замуж.

— Я никогда не сделаю этого. Ваши планы отмщения рушатся. Мы обручились только потому, что он принудил меня к этому. Он предал бы сестру и ее мужа, если бы я не согласилась.

— Вы всех защищаете, — сказал он, и я не могла понять, сказано это с иронией или с участием.

— У этого человека нет сострадания. Он изнасиловал бы меня, как Изабеллу. Я избегала его, хотя обручение было необходимо. Позже я притворялась, что серьезно больна, до тех пор, пока его корабль не ушел. Вот мое отношение к Джейку Пенлайону.

Он удивленно посмотрел на меня:

— Как вы неистовы! Как яростны!

— Меня вынудили к этому. Но знайте, вы не должны осуждать Джейка Пенлайона. Своей похотью он разрушил многие жизни, вы же это делаете из-за своей гордыни, и, мне кажется, что это такой же грех, как и первый.

— Замолчите!

— Я не буду молчать, дон Фелипе, ваша гордыня так велика, что вы похитили из дома женщину. Вы виновны в изнасиловании. Вы наградили ее ребенком. Более того, вы причинили мучения невинному плоду похоти другого мужчины. И все это для успокоения своей гордыни. Черт побери вашу гордость… и вас самого!

— Осторожно! Вы забываете…

— Я ничего не забыла. Я никогда не забуду, что вы и Джейк Пенлайон сделали с женщинами и детьми. Вы, великие мужчины! Такие мужественные, такие сильные! Да! Когда действуете против слабых и против тех, кто не может вам противостоять.

— Я не нахожу в вас слабости, — сказал он.

— Даже когда принудили меня подчиниться вашим дьявольским желаниям?

— Скажите, а не слишком ли быстро вы смирились? Я почувствовала, как краска медленно заливает мне лицо;

— Я не понимаю вас, дон Фелипе Гонсалес…

— Тогда оставим этот разговор и вернемся к тому, ради которого я вас сюда пригласил. Ребенка необходимо вернуть назад, я не позволю ему находиться здесь.

— Вы не сможете отослать его обратно… не сейчас. Ему там будет еще хуже, чем раньше.

— Видите, что вы наделали.

Я подошла к нему и почувствовала, как на мои глаза набегают слезы, потому что представила Карлоса рядом с этой ужасной женщиной, ждущей его возвращения. Я готова была тысячу раз унизиться, чтобы спасти его.

Я положила свою руку на его. Он посмотрел на меня.

— Вы меня разочаровали… глубоко. Прошу вас, отдайте мне ребенка.

— У вас будет свой ребенок.

— Я хочу этого.

— Я никогда не оставлю его здесь.

— Пожалуйста! — сказала я. — Вы плохо обошлись со мной, и я прошу вас об этом. Это единственное, о чем я вас прошу. Отдайте мне ребенка.

Он взял мою руку, подержал ее немного, отпустил и повернулся к столу. Я вышла из кабинета. Я знала, что выиграла.

Все ждали, что ребенка отошлют назад. Этой ночью, ложась с ним в постель, я все еще боялась, но утром малыш был все еще со мной. Два дня я беспокоилась, но мои страхи были необоснованны. Дон Фелипе решил оставить ребенка на гасиенде.

Мои чувства к нему стали почти теплыми. Однажды я увидела его в саду и заговорила с ним. Карлос находился около меня. Я сказала:

— Спасибо, дон Фелипе.

Я почувствовала руку Карлоса на моей юбке, нежно взяла ее, и мы отошли.

Дон Фелипе смотрел нам вслед.

Прошло несколько недель. Моя беременность стала заметна. Эдвина уже проявляла характер — она была хорошим ребенком. Я иногда смотрела на нее в колыбели и думала: «Дорогая маленькая Эдвина еще не знает, что ее отец убит пиратами-грабителями и что ее выносили, несмотря на ужасные события, поэтому и смеется».

Карлос уже освоился в детской комнате, как будто жил там всю жизнь. У меня был небольшой тюфячок, который я принесла для него и положила в моей комнате перед кроватью. Карлосу было хорошо на нем, хотя он все еще приходил ко мне в постель по утрам, чтобы удостовериться, тут ли я.

Дон Фелипе опять уехал, и мы возобновили нашу привычную жизнь, но перед отъездом он пригласил меня к себе. Я испугалась, что он хочет изменить свое решение и отослать Карлоса из дома, но я ошиблась. Он хотел поговорить со мной о другом.

— Я узнал от Джона Грегори, что вы не преуспеваете в наставлениях.

— Мое сердце не лежит к этому, — сказала я.

— Вы глупы. Я сказал, что вам необходимо стать хорошей католичкой.

— Разве что-то может нравиться против воли? Он посмотрел на дверь и сказал:

— Говорите тише. Люди могут услышать. Некоторые здесь понимают английский язык. Вам не поздоровится, если узнают, что вы еретичка.

Я сделала нетерпеливый жест.

— Думаю, вы не понимаете, какую выгоду извлекаете из моего покровительства.

— Я не настаиваю на вашем покровительстве.

— Тем не менее, вы находитесь под ним. Я уже говорил, что есть некоторые силы, над которыми я не властен. Я прошу вас быть осторожной ради себя, ради будущего ребенка и ребенка, взятого вами под защиту — Что вы имеете в виду?

— То, что вы подвергнетесь большой опасности, если вы не извлечете пользы из наставлений Джона Грегори. У вас есть враги. За последние несколько недель их число увеличилось. За вами будут наблюдать, шпионить, и, как я предупреждал, я не смогу спасти вас. Подумайте об этом. Вы вспыльчивы. Будьте осторожны. Это все, что я могу вам сказать.

Я улыбнулась ему, он не обратил на это внимания. По-видимому, он считал мою улыбку дьявольским искушением.