Я возвращаюсь в вагон. Маша наклонилась над Лехой. Курт пытается подняться сам.

Ментовка. Мы сидим на стульях напротив поста дежурного.

— Извините, вы давно скорую вызвали? — напоминаю я сержанту.

— Не бойся, сейчас приедет. Ты лучше еще раз расскажи, как все было. И документы приготовьте…

— Я сказал уже, документы остались в рюкзаках, а эти их выкинули в окно…

Из-за стола встает второй мент, тоже сержант, подходит к стеклянной перегородке, отделяющей пост от коридора.

— Слушайте, а может, вы сами виноваты? Мешали им, на гитарах своих дрынчали?

— У нас — электрогитары. На такой не сыграешь, как на обычной, если не подключена. Ничего не будет слышно вообще.

За окном ментовки рассвело. Сержант кладет телефонную трубку, встает, подходит к нам.

— Короче, можете быть свободны. Мы данные ваши проверили, там все правильно. Если что, мы вас вызовем. Только вряд ли этих найдут. Как вы описали, так здесь все пацаны ходят: стрижены налысо, черные куртки… Так что… Ну, короче… давайте.

— А во сколько электричка на Москву? — спрашивает Маша.

— Не знаю. Я тебе здесь не справочное бюро. В кассе узнаете.

Мы выходим из ментовки — я, Маша и Курт. Коляна и Леху увезла скорая. У Коляна подозрение на сотрясение мозга. Лехе сломали руку и нос. Мы отделались легче: у Курта разбита губа, и несколько синяков на лице, у меня разбит нос и болит в боку. Может быть, сломали ребро.

— Ну что… — говорит Курт. — Будем ждать «собаку»?

— Ты — как хочешь, а мы — пешком, — отвечаю я. — Ты как, в состоянии? — Я поворачиваюсь к Маше.

Она кивает.

— Что, по шпалам до Москвы? — спрашивает Курт.

Я пожимаю плечами. Мне все равно.

— Ну, счастливо. Созвонимся.

— Давай.

Мы жмем руки. Маша целует Курта в щеку. Он идет к зданию станции.

Я и Маша идем по шпалам, взявшись за руки. Солнце только что взошло. Оно блестит, отражаясь в рельсах. По обе стороны путей желтеют одуванчики. Где-то на деревьях, а может, в небе, щебечут птицы.

Сзади приближается поезд, дает гудок. Мы спускаемся со шпал на насыпь. Мелькают зеленые вагоны.