За разговором Эйлет забыла под ноги смотреть — и на первом же шаге споткнулась. Хорошо, начальник охраны за здоровый локоток ухватил, помог на ногах устоять.

— Что это? — по полу, сколько видно, сухая трава разбросана.

— Сено. Мужу так привычнее. Да и спится лучше… Запах!

Спится, может, и лучше. Только за пару дней сено затопчут, оно вберёт в себя всякую пыть и грязь — и само станет ни чем иным, как сором. Да и не напасёшься сена на такие подстилки. Сели за трапезу. Хозяин плеснул из чаши на пол пивом, в честь кого-то из своих богов. Эйлет, по примеру сестры, прочла молитву, краем глаза заметила — хозяйка повторяет за ней, а косится на раненую руку гостьи. Спросил, наконец:

— А что, верно, на дорогах шалят?

И что говорить? Наплавной мост — тоже в известной степени дорога. Уж лучше молча ковырять очередной шарик. Похуже, чем у Гвен — но уж всяко лучше вяленой говядины. А желающие поговорить отыщутся. Отозвался один из рыцарей:

— На дорогах, как беженцы прошли, мёртво. На тех, что войску не по пути. Разбойники или сами в ополчении, или боятся. Даже в Поуисе. Ну да там сейчас всё нескладно. Мытарей на границе выставить некому. Впрочем, по их дорогам и в мирное время ездить дураков мало. Камень посдирали, умники… Не будь войны, и мы б через Гвент ехали.

Не будь войны — никуда б не ехали. Сидели б в «Голове», да к свадебке готовились с нелюбым женихом, что батюшка подобрал. А теперь, вон, жениха присмотрела — да тот, как от чумной, убегает. И ведь не скажешь, что по нему томление какое. Но злоба берёт, что не повезло. А Эмилию, и верно, калека не нужна. Видно — воин опытный. Не стоявший в ополчении, пусть и со старшиной, а именно живший мечом. Купеческое дело, что ли, в Африке опасное такое? Одно ясно — ему жена нужна, способная спину прикрыть. А чего возьмёшь с однорукой?

Задумалась. Чуть ложку не откусила. Скользкий от соуса шарик прыгнул в горло, перебил дыхание. Девочка воспользовалась, постучала «принцессу» по спине.

— Вспоминают тебя, — сказала, — постарайся припомнить, кто.

— А кому я нужна? — вздохнула Эйлет. — Ну, маме. Сёстрам. Своему королю да графу вашему, по их делам еду. Кажется, всё…

И снова подавилась. Нечего языком болтать, не дожевав. И нечего жаловаться: разве перечисленного мало? А ещё есть клан. Клану она нужна — детей рожать можно и вовсе без рук. Клану и Камбрии нужны воины. И умные головы — а на плечах не просто штука, в которую нужно есть. И это не самомнение, это Майни говорит, что Эйлет умная. Мудрей сиды — и не придумать, ей видней. Да и лгать сиды не умеют, так что это не лесть…

Один из камбрийских рыцарей всё-таки успел нашептать хозяевам, где сиятельная повредила руку, и чем это закончилось для врагов. Так что, когда небольшой отряд снова тронулся в путь, жена украдкой перекрестила повозку воительницы. А муж громогласно пожелал благосклонности Тора-громовика, что любит честь и отвагу. И всегда помогает Мерсии и её друзьям: то-то Пенда все победы одержал в поле, а его враги — на поле тайных козней.

Всю дорогу до столицы графства у Эйлет в голове крутилась новая, странная, мысль: «Есть — бритты. Есть — англы. Есть саксы. Есть христиане и есть язычники. А ещё есть мерсийцы, и этим всё сказано!»

Так что Роксетер разочаровал её любопытство. Слишком пыжился казаться более британским, чем оставался на деле. Это было хорошо политически, но скучновато.

Разве красные крыши со старой римской черепицей напоминали: здесь — не Дивед. Да ещё бороды воинов. Во всём прочем город из улиц выворачивался, так прятал английское! Получалось плоховато: мерсийцы-то все эти годы считали солью земли себя. Зато теперь их жёны позадирали носы, а мужчины-бритты, что уцелели в давней бойне — разогнули спины. Оказывется, рано поддались отчаянию! Старая слава жива, и кто кого — не решено по-прежнему. А мерсийцы сбавили заносчивость. Хотя бы оттого, что их дети-полукровки теперь не менее охотно играли в Немайн и Гулидиена, чем в великого Пенду. А невесты вдруг начали вспоминать, что такое равный брак. На большее наглости пока не хватало.

И поделать тут было нечего: граф в походе, а на хозяйстве — жена. Дочь прежнего короля. И уж она-то погрузилась в старые добрые времена с радостью воспоминаний о детстве. Совершенно безобидным, хотя и чуточку расточительным способом: устроила «настоящий римский» пир. Чем надеялась угодить гостье-героине.

Эйлет же, увидев низенькие столики для возлежания, скромно попросила подушку — и устроилась за трапезой по-старинному. Тут все и вспомнили: если Роксетер теперь наполовину саксонский, то Кер-Мирддин — наполовину ирландский.

— Это и наша старина! — оправдывалась Эйлет. — Немайн иначе и не сидит.

— Она тоже ирландка! Да это неважно всё. Бритты, саксы, ирландцы… Мы цивилизованные люди, и это главное! — Завёрнутая в паллу, с причёской из мелких соломенных локонов, жена Окты полностью соответствовала римскому понятию о женской красоте. Эйлет, с рукой на перевязи и вплетёнными в косы стрелами, казалась древней ирландкой. А кругом сидело настоящее, жрало солёные устрицы руками. Самые лучшие, собранные в октябре, с риском для жизни.

Да, англы ещё не цивилизованы, облагораживаться только собираются. Но хотя бы моют руки после каждой перемены блюд. А ещё чинят стены, и сам комендант, показывая пример, таскает здоровенные камни. И пока эти грубые ребята живы, прекрасный и хрупкий город, понемногу ставший — их городом, врагу не взять!

Конечно, их жёны умело расправляются с раковинами ножом и ложкой. А разговор пойдёт и с теми, и с другими. Так же, как и подарок, который приготовила городу Неметона, пригодится всем. Вместо красивых безделушек — рассказ, как сделать полезную вещь. Очень полезную и нужную! Особенно нужную там, книзу по течению Северна.

Полевая кухня-скороварка. Всей сложности — приладить котлу с крышкой зажим, чтоб пар не выходил. Кожаную прокладку — чтоб пар не убегал. Да клапан, чтоб не разорвало. Два клапана — один может забиться. И пружин не нужно: пусть затычка давит на котёл своим весом. А притереть — не проблема. Зато еда будет готовиться в несколько раз быстрей. Любая хозяйка оценит. И небогатый горожанин — когда посчитает, сколько сэкономил на дровах. А ещё больше — оценит голодный солдат, который получит обед или ужин на полчаса раньше: котёл водрузить на железную печку, печку на одноосную колесницу. Пусть едет и варит!

Впрочем, кухни — не единственная забота, в одночасье свалившаяся на город. Нужно спускать на воду барки. Грузить их продовольствием — и особенно фуражом. А заодно — разными хитрыми штуками, за которые уже взялись кузнецы. Триболы. Стрекала. Железные скобы для укрепления деревянных построек. И каменных. А ещё — лопаты! Деревянные долго не живут — хотя на первых порах вниз повезут и их.

— А сида очень напоминает крота, — улыбается один из офицеров, — так же любит землю рыть.

— Но видит сестра хорошо, — улыбается Эйлет. Впереди много работы. Но главное, ей здесь хотят помочь. Значит, всё должно получиться.

А поговорка в голове снова перевернулась и пополнилась: «И есть мерсийцы, которые совсем не против того, чтобы стать бриттами!»

За некоторым исключением. Итамар, епископ Роксетерский был саксом, и саксом намеревался оставаться. Человек немолодой и, судя по тяжёлым мешкам под глазами, нездоровый, совершенно не напоминающий ни аскета Дионисия, ни богатыря Теодора, искренне скорбел об усобице между родственными народами Мерсии и Уэссекса.

— Всё от того, что короли наши — язычники, — сокрушался он. — Только в Нортумбрии христианин — так этого же мало! Вот отец Кенвалха был христианин, и подданных окрестил очень многих. Так Уэссекс и прославлялся победами!

— Над христианами Корнуолла… Впрочем, моё дело — передать тебе послание. И не одно.

На губах, которыми пришлось целовать волосатую лапищу, возник солёный привкус. Словно причастилась кровью… Или прокушенную губу разбередила? А письма весёлые. От Дионисия да от Окты. И если первый сумел обуздать ярость и прислал увещевание, то второй кратко заключал: дальнейшее подчинение его епархии Кентербери невозможно. Как это ни печально для коренного кентца, свара между саксами ширилась, а бритты, напротив, соединялись. Это был пока не монолит, но на кулак их силы вполне уже тянули.