После минутной активности король снова впал в оцепенение и принялся разглядывать кружащую вокруг лампы моль. Легаты высказались по три раза, а командующий всё никак не удостаивал решением. Ивор хлопнул ладонью по столу.

— Это король Британии? — спросил громко. — Не верю!

Он был прав, но давить на короля сейчас не следовало.

— Ивор, ты, верно, ещё не привык к военным советам, — проворковала Немайн, — да и от спёртого воздуха кровь к голове приливает. Выйди-ка, подыши свежим.

— Тут у нас не воздух спёртый, тут мысли спёртые…

Увлёкся. По хорошему не понял.

— Господин легат, ты слышал приказ командующей. Походи по улицам. А лучше в городской сад, там свежей всего, — тут на лицо сиды вспорхнула озорная улыбка, которой после битвы пока не видали. — Вот именно: иди в сад. Ясно? Исполнять.

Лицо Ивора стало одного цвета с сапогами парфянской юфти. Но — ушёл. Снова молчание.

— Брат, что ты решил? — средненький из дружной семейки.

Король безмолвствует.

— Ты слышишь?

— Я ничего не решил. Не умеешь ждать — ступай, проветрись.

— В сад, — добавила Немайн.

Скоро в комнате сидело трое. И молчаливый ирландец — умница — всё понял, встал.

— Хранительница, мне тоже в сад?

— У тебя и так много дел. Ступай. Нам с королём с глазу на глаз поговорить придётся. Не при гражданах и подданных.

И вот — вдвоём. Молчание понятней упрёка. И всё-таки… Сперва скрип стула, шаги. И только потом объяснение:

— Ты обещала помочь. А сделала хуже!

Взлетевшие брови, пожатие плеч. Смешно, но король сам занял позицию неуспешного руководителя, нервничающего перед лицом эксперта-«пожарника». Сколько таких на памяти Клирика бегало, потело, мялось. Бывало, и упрекали. Бывало — нависали сверху вниз.

— Я не обещала, что всё выйдет быстро и просто. А ты, видимо, ждал идиллии? Вспомни, я говорила, что Кейндрих примчится на помощь, если любит? Она здесь. Радуйся!

Гулидиен только зубами скрипнул.

— Хороша радость.

— Привыкай к семейной жизни. С Кейндрих тихо и спокойно не будет. Может, поищешь кого поспокойней? Позабитей? Кейндрих — единственная наследница отца. Всю сознательную жизнь — единственный ребёнок в семье. Последние годы она практически правит королевством. А потому привыкла, что государственные интересы — и есть её личные. Привыкла, что добивается всего, чего ни пожелает. Пойми, она по-прежнему хочет быть первой! Представь: мчится она на выручку нам, перед глазами — изнемогающее от борьбы диведское войско, и ты, признающий что на ней жениться и при её главенстве почётно. Это её мечта. А что вышло? Вышло, что счастья нет. Из-за рыжей да ушастой. Которая мало того, что распугала саксов, мерзавка — это можно и простить, так ещё и совещаться к чужому милому по ночам шастает!

Ушки к плечам свесила и вздохнула.

— Вот так она тебя любит, будущий мой король. А как любишь ты её? Тоже, верно, хочешь одеяло малость на себя натянуть?

— Нет!

— Тогда — признай её правоту! Целиком и полностью. Королём Британии тебе после этого, конечно, не бывать. Диведа — тоже, кланы взятую кровью добычу не простят, соберут Совет Мудрых и отстранят. Поставят, скажем, Риса. Годится он в короли?

— Годится…

— Ну вот. Выделит брат тебе манор — и ладно, зато ирландка рада будет! Как поймёт, на что ты за её правду пошёл — за уши от тебя не оттянуть будет. Хочешь такого счастья?

Тут явился рыцарь-телохранитель.

— Мой король, пришла Кейдрих, требует впустить её.

У городской ночи глаз достаточно: ирландке доложили. Даже разбудить не поленились.

— Ну, вот и повод всё выяснить, — обрадовалась Немайн, — зови! Скажем, что со мной посовещался, да и решил, что она во всём права. Тебе жёнин каблук, мне подружка! Хотя и ревнючая…

Собралась, примчалась — в сердце стучит надежда, что всё не так, что сейчас её пригласят посовещаться, спросят, как она саксов дальше бить собирается… А тут возле порожка легаты переминаются. И даже родственники королевские.

— Сдаётся мне, что сад этот — всё те же лес, луг, болото да торфяник. Только более обходительный.

— Ну почему так сразу? Неметона, она же садам покровительствует. Привыкла, наверное, что ждут её там. Да и успокоение. На улице-то и кузня надымит, и бочка поганая мимо проедет…

— Так что, и правда идти смотреть на голые ветки?

— Приказ есть приказ. От нас не убудет. А вот ещё в Ирландии есть обычай по весне в садах, кто любовным томлением болен, страсть свою утешать. И это грехом не полагается. Один день в году.

— Это весной. И в Ирландии.

— Сида ведь тоже ирландка… Доброй ночи прекрасной дочери Риваллона! Что здесь ищет принцесса, ужасная в битве?

— Короля вашего ищу. Посовещаться надо.

— Не совещательное у него настроение… И у хранительницы тоже.

Тут дверь распахнулась.

— Вы что здесь делаете? Вам куда приказано? Все в сад, — объявил Гулидиен. — А я чем могу служить тебе, Кейндрих?

Та быстренько повторила, что нужно согласовать планы, и попыталась внутрь зайти. Но путь преградила рука Гулидиена.

— Ты пока не часть моей армии. А потому о наших планах знать права не имеешь. Вдруг на общем совете выдашь за свои? Скажешь, вот чего я, умница-разумница, напридумала, подчиняйтесь мне. Мы, конечно, ещё что-нибудь изобретём. Только зачем лишний раз голову ломать? А хочешь присоединиться — согласись, что армией командую я. Ничего зазорного: Немайн вон богиня войны, и то признала. Не хочешь? Тогда извини.

И ушёл. К рыжей сиде. Неправда, что в Ирландии нет змей — а как же сиды? Она там короля с глазу на глаз охмуряет, а тот и уши развесил. Как же, признала главным… Ещё бы не признать! Страшилищу-то, от которой все мужчины тысячу лет бегают!

Вот тут Кейндрих дверью хлопнула. Изо всей силы. Чтоб грохот дурака до сердца достал, и оно заставило — выбежать, догнать… Ничего.

Король и Хранительница мрачно молчали через стол, давили взглядами. Наконец, король снял с пояса флягу, отхлебнул. Протянул сиде. Та скорей губы смочила. Сидр, и довольно крепкий. Зато, обернувшись к дверям, потребовала:

— Солёных огурчиков!

Не нашлись — на тёплом побережьи ещё растут, а в Кер-Ниде не вызревают. Пришлось хрустеть репой. Посмотрев на дёргающиеся в такт поглощения закуски уши, на прищуренные от скромного удовольствия глазищи, король против воли испытал приступ умиления.

— Не смог, — повинился, — вот хотел, поверь — а не смог.

— Тогда начинай исповедаться, — сообщила сида. — Сам не понимаешь, к чему стремишься — так я разберусь. Учти — меня твои грехи не волнуют, на то духовник имеется. Мне сейчас нужно душу твою на кусочки разложить, да посмотреть, что к чему. Я в таких делах не дока, но попробую ничего не сломать…

Говорили — до утра. Сида-то своё отоспать уже успела. С поздним рассветом собрали легатов — все дела разрешились за минуты. Гулидиен превратился в прежнего себя, деловитого и неунывающего. Оставалось заключить — что бы с ним сида ни утворила, для армии это к лучшему. Правда, от дерзких планов становилось не по себе.

— Воюя медленно и размеренно, — объяснял король, — мы дождёмся поражения. Хвикке попросту больше. Пока они не подняли всех, от сопливых мальчишек до стариков, из которых песок сыплется, и не выставили на каждого из нас по десять воинов, нам нужно лишить их самой возможности собраться вместе. Я понимаю, мой план — игра в зернь. Но я не собираюсь играть с врагом честно ни партии! У меня свинец в костях.

Рыжий «свинец» застенчиво улыбался. Потом убежал. Кому идти первой, у той хлопот больше всех.

Кейндрих до утра так и не заснула. Пыталась себя успокоить. Гулидиен — не единственный благородный жених в Камбрии! Но — свет клином сошёлся. И как ни ругай ушастую разлучницу, на душе легче не становится. А поутру выплыли и королевские планы. Отправить рыжую и младшего брата вперёд — за славой, пока сам будет хоронить убитых да ждать сенатского решения. Чтобы перечеркнуть всё, что северная армия уже сделала, и что она ещё только может сделать. Когда пойдёт вперёд.