Робин. Да, потребности детей — не что иное — толкают мужчин и женщин к разным ролям, вынуждают рассчитаться «на первый — второй». Ребенку, как мы выяснили, нужен кто-то, близкий по эмоциональной настроенности, чтобы с радостью лелеял его, без устали заботился, подолгу не отходя. Это «номер один» при ребенке. Кто бы ни «подключился» к ребенку — он в какой-то мере «отключается» от суровой реальности внешнего мира. Совершенно очевидно, что в примитивных условиях такое «отключение» — риск, если нет еще кого-то, кто бы сосредоточился на внешних делах и внешней угрозе, кто мог бы позаботиться о «номере один», чья прямая забота — ребенок. «Второй», в отличие от «первого», должен уметь воевать и добывать пищу, значит, ролью ему «назначены» физическая сила, агрессивность, предусмотрительность. Поскольку ребенка вынашивает и вскармливает грудью женщина, естественно, что она будет играть при нем «первую» роль, а мужчина — «вторую».

Джон. Значит, в прошлом мужчин и женщин с раннего возраста готовили к разным ролям, чтобы они могли «сыграться» с ходу, когда появлялись дети. Роли «отрабатывались», вошли в общественную привычку, крепнувшую век за веком. Хорошо, но ведь со всем этим более или менее согласятся и «освободительницы» из женского движения — разве нет?

Робин. Они действительно усматривают в отношении полов своего рода приспосабливание, считают, что в значительной степени мужчины и женщины приучены к разному поведению, — и тут они правы. Но они не хотят замечать очевидной цели, которой служит — по крайней мере, служило в прошлые времена — это приспосабливание. А цель — выживание и благополучие детей. В чем феминистки совершенно неправы, так это в выводах относительно преступного сговора мужчин. Мужчины обучаются своей роли, как и женщины своей, — в силу обстоятельств; система не давала сбоев потому, что оба пола обучены удерживать друг друга на «своем» месте.

Джон. Все как в системе под названием «семья», которая противится любой перемене, «затеянной» кем-то из членов семьи. Откуда и настоятельная необходимость лечить семью целиком — налаживать систему, а не выбирать одного, «за всех» виноватого; кто-то один отвечает за неполадки в системе в той же мере, что и остальные. Наверное, самым воинственным «освободительницам» надо бы хорошо запомнить Ваше заключение опытного врача: Вы не раз повторяли, что, обвинив кого-то одного, только помешаете выздоровлению семьи как системы!

Робин. А в системе, называемой «общество», до сих пор действовал свой отрегулированный механизм: мужчины удерживали женщин внизу — они так обучены. Женщины — они обучены так — удерживали мужчин наверху, чтобы мужчины могли удерживать их внизу. Круг. Не размыкаемый на «причину» и «следствие».

Джон. Понятно, почему большинство женщин, как Вы отметили раньше, внутренне испытывают сопротивление, если надо осадить мужчину… И, знаете, меня радует, что теперь, научившись у Вас, я скажу: «Ищите систему!» — вместо известной французской фразы, когда нужно найти виноватого в такой, примерно, ситуации:

Женщина. Ты, мужское создание, мне не нравится твоя выходка.

Мужчина. А ты, женская твоя суть, что натворила?

Женщина. Но послушай, ты большой, сильный, могущественный, поэтому ты свободен: что захочешь, то и сделаешь. А я слабая, приниженная, затоптанная, я не выбираю. Делаю, что должна, на что толкнули. По этой причине и не несу ответственности.

Мужчина. Значит, я отвечаю за то, что делаю, а ты за то, что делаешь, не отвечаешь.

Женщина. Долго же до тебя доходило!

Робин. Ну, мужчины не лучше. Вспомните про мужа-подкаблучника, постоянно удерживающего жену в боевой готовности. Он расписывается в собственной беспомощности, он требует от нее снисхождения.

Джон. Вы правы. Значит, нам следует смотреть на общество как на систему и не вступать в отдающую паранойей конфронтацию двух полов, которые выискивают на противоположной стороне заговор. Но, возвращаясь к теории о «чрезвычайном положении» родителей… Если отличие мужчин от женщин обусловлено потребностью вырастить потомство, тогда, конечно, все проясняется, тогда понятно, почему девочки и мальчики во младенчестве такие похожие, почему, подрастая, расходятся каждый в свою сторону.

Робин. Даже обособляются в отдельные группы. Будто на учебных сборах в двух лагерях! Больше всего — это верно — мужчины и женщины разнятся, так что порою с трудом понимают друг друга, сделавшись молодыми родителями. Хотя еще совсем недавно, до появления первого ребенка, верили, что очень близки.

Джон. Но когда дети подрастают, покидают дом?.. Если верить Гаттмэну, различия должны сглаживаться.

Робин. Именно так и происходит. Под шестьдесят некоторые супруги даже меняются «дорожками».

Джон. Да ну?

Робин. Разве не замечали? На шестом, седьмом десятке женщины становятся активнее, общительнее, увереннее, честолюбивее, чем были прежде, а мужчины — мягче, утрачивают прежнюю суровость, обнаруживают в себе чувства и чувствительность, «открывают» природу, их тянет покопаться в саду. Сначала мужчины и женщины все больше похожи, затем — все больше несхожи, но теперь конфликт полов «вывернут наизнанку». Женщина могла всю жизнь жаловаться, что мужчина не разделяет ее чувств, эмоционально далек от нее. Когда же мужчина, наконец, готов «приблизиться» и «разделить», ей не до него с его чувствами, она торопится поймать мэра, она опаздывает на занятия в Открытом университете. А мужчине, прежде вечно недовольному домоседкой, теперь бы хотелось, чтобы она осталась с ним дома.

Джон. Странно, я замечал такое, но не вдумывался, возможно, отложил пока за «ширму», потому что наблюдение не соответствовало моему взгляду на вещи… Значит, теория Гаттмэна неплохо работает — верно?

Робин. Да, и должна прийтись по вкусу тем, кто в женском движении, потому что обнаруживает: поведение полов до крайности изменчиво, даже если каждый пол снабжен некой важной «программой» врожденного, биологического характера.

Джон. Подводим итог. Психологи до сих пор не ответили на вопрос, в чем отличие полов, не могут четко разграничить «мужское» и «женское» поведение.

Робин. Нет. Дефиниций нет.

Джон. Тогда скажите, как лучше вести себя друг с другом людям, живущим вместе, пока вы, психологи, не разберетесь с тем, что у вас в головах, и не дадите нам, наконец, ответ на этот насущный вопрос?

Робин. Хорошо, что Вы требуете практического совета. Людям — всем нам — лучше слушать, что подсказывает жизнь, и избавиться от предубеждений. Это, кажется, идеальный рецепт для счастливого супружества. Так мы на самом деле сможем увидеть друг друга. А значит, понять друг друга, помочь друг другу развиться в интересную, разностороннюю личность — уйти от стереотипов.

Эдипов комплекс

Джон. Где там наш «ходунок»… К трем годам, если все нормально, мальчик перешел по мосту реку и оказался на отцовском берегу, а девочка осталась на материнском. И если каждый держится берега, они, по Вашим словам, признали свою принадлежность к мужскому и женскому полу… Хотя никто и не может ясно растолковать, как быть мужчиной и как — женщиной.

Робин. По крайней мере, они усвоили, прежде всего благодаря родителям, как должны вести себя мальчики и как — девочки. А родители руководят, ведут и указывают, «куда» и «как» вести себя, во многом автоматически: по-разному одевая их, по-разному обращаясь, разговаривая, играя с ними, даря разные игрушки и так далее. Добавьте сюда еще биологические — что бы ни крылось за этим словом — отличия!

Джон. И они безошибочно чувствуют, к какой из двух команд принадлежат…

Робин. Чувство принадлежности крепнет в них не только благодаря своей команде, которая зовет: «Будь с нами, будь как мы!» Но и благодаря чужой, подчеркивающей, что она для «других».

Джон. Теперь, когда мальчики и девочки на разных берегах, они могут обернуться и разглядеть родителей противоположного пола — на «том» берегу.