Джон. Хорошо, «взвесили» все разновидности депрессии. От самой тяжелой, когда человек может «уйти» в паранойю и шизофрению, не выдержав нагрузки — жизнь окажется ему не по плечу — до случаев, когда остается какой-то контакт с реальностью, и маниакально-депрессивная личность то в безумном порыве сбрасывает груз проблем, то опять придавлена прессом депрессии, и до «самых легких» случаев, когда люди несут бремя жизни, мало ей радуясь.
Робин. Да, суть схватили.
Джон. И как же с облегчением? Как лечить самые тяжелые случаи?
Робин. Чем тяжелее случай, тем больше вы зависимы от химии — от лекарственных препаратов, которые снимут особо острый синдром. Но при этом необходимо наблюдать и семью целиком, чтобы добиться результатов.
Джон. А что касается легких случаев?..
Робин. Что касается легких случаев, психотерапевтическое лечение может оказаться весьма успешным. Только бы человек обратился за помощью. Такие люди, отметьте, — обычно из очень преуспевающих. Потребность в любви, в похвалах делает их редкими тружениками, они всем пожертвуют ради своей фирмы, ради дела.
Джон. И ради семьи.
Робин. Да, и в этом отчасти проблема! Ведь они, как Вы помните, не умеют брать себе. Прикипев к семье, к какому-то кругу людей, с которым связала жизнь, они будут преданы им, будут надежны, порой до болезненности усердны. Не умея брать себе, будут все… принимать к сердцу… Поэтому многого достигнут, заслужат немало наград.
Джон. И заработают язву. В Вашей группе, помню, все, в том числе все замужние женщины, были высшего профессионального уровня. Закрадывалось подозрение, что никто не мог позволить себе удовольствий, возможно, от чувства ответственности за свою половину (или от чувства зависимости?). В таких семьях очень цепко держатся друг за друга — да?
Робин. Да, даже если этого не показывают.
Джон. Но раз никто в такой семье не способен позаботиться о себе, «здоровым» образом взять нужное, значит, как Вы миллион раз повторяли, никто не способен дать. Что же они получают, крепко держась друг за друга?
Робин. От добра добра не ищут. С одинаковыми недостатками, споткнувшиеся на том же, они находят друг у друга понимание, какого у идущих верным путем не нашли бы. Хорошо бы лучшего, но они довольствуются тем, что есть. Семья живет, пока не столкнется с утратой, пока кто-то не выйдет из круга. Смерть, разлука, большие перемены для этой семьи губительнее, чем для здоровой, нормальной, она не так надежна, ее чаще поджидают катастрофы. Вот почему большие разветвленные семьи, ушедшие в прошлое, процветали, вот почему с современной малой «оранжерейной» семьей столько возни.
Идеальных нет
Джон. Многие симптомы депрессии, которые Вы описываете, мне знакомы по опыту. В затяжную, глубокую, как семь-восемь лет назад, не впадаю, но иногда придавит-таки слегка… Например, скажет кто-нибудь что-то обидное, а я вместо того, чтобы расслабиться и чуточку сбавить самомнение, часто чувствую: «зажимаюсь». Или, когда с работой «напряженка», не даю себе передышки — не умею «взять необходимое». Как заведенный кручусь, отчего опять «зажимаюсь», «духом» не упираюсь в тело, с полновесностью тела теряю полномерность мира. И тогда появляется чувство — больше всего не люблю в себе его — недовольства Всевышним… за то, что решил позабавиться за мой счет, понаставил всяких барьеров. Знаю: почти все мои друзья так же «депрессивно» реагируют на стресс… Это я подбираюсь к вопросу: «Ну, а Вы?..»
Робин. Когда я занялся практикой как детский психиатр, я часто шутил с коллегами: если от меня и есть толк, то только потому, что в родной семье понемногу всего увидел — что к чему прочувствовал на своей душе. Тогда я еще не оправился после типичной «болезни» студентов медицинского факультета — они находят у себя все до одного случая из учебника. Впрочем, в моей шутке было правды с избытком. Вначале я думал, что я — печальное исключение, но позже, стажируясь и посещая группу психотерапии, при ближайшем знакомстве я выяснил, что у других стажеров в семьях проблем тоже хватало. Я немного разобрался в своей душе и задним умом понял: попал в психиатрию, чтобы и себя пользовать, и других лечить. Может быть, неосознанно моя семья «пожертвовала» мною во спасение страждущих. К счастью, в моей профессии недостатки обращаются в преимущество.
Джон. А в политике — не так?
Робин. Возможно, и так. Но в моем деле, если поставили себе диагноз, сами можете себя и подлечить, как-то распутать клубок проблем.
Как-то на днях я послушал старую запись первой у нас в стране представительной конференции по семейной психотерапии. Она проводилась в 1973 году. И первый раз, по предложению приехавших из Института Акермана в Нью-Йорке американских специалистов по семейной терапии, мы занялись разыгрыванием ролей, то есть разыгрывали сценки из своей семейной жизни или вспоминали семейные истории пациентов. Разыгрывали — чтобы лучше вникнуть. Тогда-то и были посеяны семена нашей с Вами книги — вот, познакомьтесь с выдержкой из моего выступления на закрытии конференции.
«Самое, пожалуй, важное из того, что мне дала конференция, — я нашел связь со своей семьей. Я знал, что нуждаюсь в этом, но не знал, как этого достичь. И я понял, что все присутствующие здесь — моя семья, мы все время здесь наблюдали одну семью.
Всякий раз видели неуверенную мать, которая с трудом удерживает свои позиции и боится «высунуться». Она по-прежнему испытывает привязанность к своей матери и жаждет заботы мужа, детей, но, защищаясь от осознания «нужды», сама дает без меры, сама заботится обо всех подряд, не замечая чьей-то «нужды» в самостоятельности. И она в депрессии, конечно же, ведь она сама… «не взяла» этот рубеж самостоятельности.
Каждый раз перед нами отец, не ладивший со своим отцом, не сумевший вырваться из «нужды» в своей матери, он раздражен, он безволен, выбирает и… остается обойденным.
Супруги не лучшим образом удовлетворяют свои сексуальные потребности, ведь они «не доросли» до этой ступени развития, они все еще цепляются за родителей, жаждут родительской любви-опеки. А без этой опеки, которую они, конечно же, не могут проявить друг к другу в достаточной мере, они не могут порадовать друг друга в постели. Дети в семье наследуют ту же модель. В результате родители чувствуют себя до крайности бессильными, но как раз поэтому пытаются предстать всесильными и чересчур усердствуют, воспитывая детей правильно.
Я наблюдал эту модель, когда разыгрывалась семейная жизнь наших пациентов, когда коллеги «играли» свою, и подумал: а не похож ли я на человека, требующего луну с неба для себя только. Может быть, все здесь видят эту луну, эту семью — одну на всех их собственную семью. Может быть, есть лишь одна семья, семья людей — просто много способов отстать и сбиться с пути».
Джон. Наверное, резонно думать, что многие читающие нашу книгу будут узнавать себя или, по крайней мере, «механику» своей семьи, семьи друзей.
Робин. Да, многие узнают себя, может быть, увидят себя бледными копиями «образов» из этой книги.
Джон. А если ничего не увидят?
Робин. Тогда они полностью преодолели описываемую ступень, но таких незначительнейший процент.
Джон. И, конечно же, будут такие, которые считают, что все на свете преодолели, хотя на деле — нет.
Робин. Ну, они всегда узнают себя, если захотят.
Джон. Как же это?
Робин. Они разозлятся, читая книгу, и вроде бы — без причины.
Джон. Умно говорите, доктор, слишком умно. Наверное, у Вас бывали пациенты, которые приходили в раж и выставляли оборону, когда Вы выдвигали предположение, что у них есть неудовлетворенные нужды?
Робин. Фактически еще труднее с теми, которые не злятся, но ловко провоцируют вас, когда подобрались к их «печалям». Помню одного такого пациента, каждый раз, появившись, он меня заводил. Пограничный случай паранойи, он много лечился, я соглашался беднягу изредка принимать, потому что его прежний психотерапевт умер. Появлялся он с интервалом в два-три месяца, выкладывал на стол книги — «Винни Пух», «Толкование сновидений» Фрейда, «Алиса в стране чудес», «Зависть и благодарность» Мелани[9] — и принимался высказываться о прочитанном: что он понял. Я же тем временем пытался понять, «прочесть» его зашифрованную жалобу. Я обычно раздражался, чувствовал себя «несоответствующим» креслу, но он продолжал появляться у меня и, казалось, понемногу менялся в лучшую сторону. Однажды вместе с книгами он принес огромный бумажный пакет, из которого осторожно вытащил белого игрушечного зайца-гиганта трех футов росту и поместил его на столе среди книг. Заяц все время заваливался назад, я хватал с полок книгу за книгой, чтобы создать ему опору, пока, наконец, не устроил зайца, а пациент между тем повторял: «Не беспокойтесь!» А потом, заведя разговор, действительно вывел из равновесия. Я так рассвирепел, что уже порывался объяснить: напрасно, мол, отнимаем друг у друга время. Но я взял себя в руки. К моему удивлению, он уходил очень довольный. Собирая книги, засовывая зайца в бумажный пакет, он сказал: «Очень Вам благодарен за то, что Вы сделали для зайчика!»
