Во всяком случае, Кент предполагал, что они идут в сторону луга. Он впервые оказался в этой озадачивающе тревожной обстановке совершенно непроглядной и не нарушаемой никакими звуками английской ночной деревни.

Мы небрежно пользуемся определениями. Даже немногочисленные улицы затерянного в глуши городка даже в самый глухой час ночи никогда не бывают без единого лучика света и без какого-нибудь движения. Всегда кто-то бодрствует. Ночь в южноафриканской степи светлее и более шумная, чем сердце этого населенного пункта, этой деревни. Осмельтесь войти туда один после полуночи, и вы никогда не догадаетесь, что вы уже в ней, пока не окажетесь в самом ее центре. Дом выглядит таким же пугающим, как привидение. У вас появится впечатление, что с наступлением ночи все жители впали в наркотический сон. Даже когда паб остается открытым до десяти часов вечера, шторы на его окнах так плотно задернуты и свет так слабо пробивается сквозь них, что он кажется таким же мертвым, как и остальные дома.

Шагая рядом с инспектором, Кент слышал хруст своих шагов по мерзлой земле, догадываясь, что оставляет следы. Ночь стояла холодная и туманная, и можно было чувствовать туман, не видя его. Позднее должна была появиться луна. Эхо их собственных шагов опережало путников, разносясь над лужайкой. «Кажется, в Норфилде нет ни единой собаки», — подумалось Кенту.

Вместо того чтобы пройти мимо церкви по теряющейся в темноте дороге, инспектор Таннер тихонько открыл калитку, ведущую на кладбище. Кент последовал за ним на аллею, окруженную высокими тисовыми деревьями. Кочерга в его руке поблескивала изморозью. Он слишком сильно сжимал ее и решил засунуть в глубокий карман пальто, прижав рукой. Они шагали по занесенной снежной пылью каменистой дорожке вокруг церкви. Там было так темно, что они были вынуждены продвигаться на ощупь, вытянув вперед руки. Затем мужчины вошли на кладбище, усеянное лабиринтом плоских надгробий.

— Куда теперь?

— Дальше вниз. Смотрите внимательно!

На фоне темного неба внезапно возникли черные силуэты огромных вязов. За ними тянулась стена с железными воротами. Кент увидел слабый свет. Очевидно, в «Четырех входах» кто-то еще не спал.

Кент, в котором еще жил детский страх перед кладбищем, запрещающий наступать на могилы, постоянно сворачивал, чтобы не наткнуться на них. Как только они дошли до конца кладбища, свет в доме погас. Но его глаза уже немного привыкли к темноте. Ощущение, подобное тому, что возникает, когда пробираешься к своему месту в театре при погашенном свете, постепенно исчезало. Железные створки ворот поблескивали в темноте. За ними ясно виднелись белые рамы окон и задняя дверь дома. Он даже различал очертания дымовой трубы.

Часы на церковной колокольне пробили четверть часа.

Он машинально облокотился на стоящий вертикально надгробный камень. Постепенно предметы выступали из полной тьмы. Кент разглядел лестницу у задней двери, мусорный контейнер. Везде, где была белая краска, она излучала сияние. Он только пожалел, что не захватил перчатки. Пальцы замерзли, и дрожь пронизывала все тело. Он испытывал точно такой же суеверный страх и дрожь, как если бы ходил по могилам.

Тем не менее…

Что происходит в этом доме? Кто должен выскользнуть из двери в час, когда лишь часам дозволено говорить? Кент положил надоевшую кочергу на траву возле надгробия. Нагнувшись вперед, он удостоверился, что задние ворота остались незакрытыми. Они тихонько скрипнули, и он тут же отпрянул назад. Кажется, все согласны с тем, что опасности не было. Но опасность таилась где-то внутри дома, иначе полиция не окружила бы его своими людьми. Если бы Кенту позволили пройти к Франсин, ему было бы спокойнее. Но роли поменялись. Те, кто находился в доме, окруженные толстыми прочными стенами, подвергались опасности. Люди снаружи, одинокие и не имеющие укрытия, были в безопасности.

Потрогав навесной замок на воротах, он снова пригнулся к надгробию. У него заболит спина, если он долго пробудет в таком положении. Присесть? Это было бы самым легким. Влажный надгробный камень, изъеденный временем, был сверху покрыт резьбой, подобно той кровати в комнате, где убили Родни Кента. Он коснулся камня рукой, когда наклонился за кочергой. Но ее не было на месте.

Кочерги не было на траве. Он пошарил рукой по снегу. Присел на корточки, расставил руки пошире. Он четко помнил, где положил ее, но там ее не было.

— Что за черт? — прошептал Кент напарнику.

— Она у меня, — прошептал тот.

Кент с облегчением повернулся на голос. Его напарник стоял на том же месте, которое занял, когда они становились на пост, по-прежнему неподвижный и огромный. Привыкшие к темноте глаза Кента не различали подробностей. Он видел темную куртку, тускло поблескивающие серебряные пуговицы… и еще кое-что.

Это был не инспектор полиции, который шел вместе с ним через кладбище.

Человек пошевельнулся. Кочерга со свистом разрезала ледяной воздух и с силой ударила по надгробию, будто наносила удар по голове. Кент не уклонился, он окаменел. Во всяком случае, так он вспоминал позднее. Он услышал, как его колено ударилось о землю. Кент повернулся и вскочил на ноги, как каучуковая кошка, когда кочерга поднялась и снова упала. Потом они стояли, тяжело дыша, по обе стороны могилы.

Казалось, прошло много времени. На самом деле, видимо, несколько минут, прежде чем было сделано еще одно движение. Больше всего требуется времени, чтобы освоиться в новой ситуации. Перед ним на расстоянии вытянутой руки находился тот, кого они искали. Не важно, как он здесь оказался. Вопрос в том, что делать. Кент даже не подумал закричать, позвать на помощь. И вовсе не от смелости. Он перепугался до смерти и слышал, как что-то внутри его неуемно колотится. Он не позвал на помощь потому, что не было времени на размышления. Он стоял и смотрел на противника, которого застилало облачко пара от собственного дыхания.

— Опустите ее, — прошептал Кент. — Кто вы такой? Положите кочергу.

Тот не отвечал и начал огибать могилу.

— Бросьте…

Будь орудие противника длиннее, Кент попытался бы ухватиться за него. Но оно было слишком удобно для убийства с короткой дистанции. Будь удар более точным, он разнес бы череп Кента вдребезги. Когда неясная фигура двинулась вокруг могилы, Кент отпрянул назад. Противник слегка вращал кочергой, как боксер, готовясь нанести удар. Затем он опять размахнулся и обрушил ее на Кента — и промахнулся.

Оба повернулись одновременно. Большой палец правой руки Кента жгло, затем он стал горячим и онемел. Могила, покрытая скользкими, обнажившимися корнями трав, прервала бросок противника вперед. Он наткнулся всем телом на надгробье. Поскользнувшись, убийца искал ногами опору. Чуть не рухнув Кенту на грудь, он упал головой на надгробье. Кочерга звякнула по нему, когда он попытался ею взмахнуть. Движимый отчаянным страхом, Кент нанес удар, вложив в него всю свою силу. Он ударил кулаком сзади, по шее неизвестного, и тот упал на камень надгробья, как железо на наковальню.

Он услышал, как кочерга упала и покатилась по спутанной траве, затем послышался частый хруст мерзлой травы под чьими-то стремительными шагами. В сумраке под обнаженными вязами появились трое мужчин, у двоих были фонарики. Он слышал их дыхание. И он узнал густой, не очень ровный голос шефа полиции Хэдли.

— Не надо, не проклинайте меня, — говорил Хэдли. — Я не спускал его на вас. Я и не знал, что он где-то здесь. Этот негодяй опередил нас…

Он замолчал, тяжело дыша. Кент закашлялся.

— Как бы то ни было, — сказал он, — но на этот раз я, кажется, совершил убийство. Мне ничего не оставалось делать. Посмотрите, не оторвалась ли у него шея.

Фигура соскользнула вниз и покатилась, как кочерга. Хэдли перевернул его. Послышались тяжелые шаги, и натужно свистящий доктор Фелл присоединился к ним.

— Нет, с ним все в порядке, — удовлетворенно произнес Хэдли. — Скоро он придет в нормальное состояние, чтобы его шею отделили от туловища другим способом. Но он получил примерно то, что сделал со своими жертвами. Ладно, ребята, обыщите его и проверьте, чтобы из его карманов ничего не вывалилось.