Стоя у плетня перед открытой дверью, он залюбовался, как умелые руки — закопчённые и жилистые — делали своё дело. Парнишка с восхищением поглядывал на вдохновенное лицо кузнеца, слегка озарённое светом раскалённого, теперь уже остывавшего железа. И это лицо, и мерный задорный стук молотка, и весёлый звон наковальни, и терпкий запах курного угля — все говорило о приходе мирного времени, все тут радовало малолетка, видавшего жестокую войну. Поднимавшееся из-за сада солнце решительно подтверждало, что теперь на Суходоле все будет хорошо — и люди перестанут гибнуть, и зерна в колосьях будет, конечно, больше, чем думают люди, хлеба хватит на целый год, а значит, и голода не будет…

— Ну, давай… что там у тебя? — спросил Лаврен Михайлович, все ещё постукивая молотком. — Ты ж теперь остался на два двора и за косаря и за пахаря.

…Когда Вадимка возвращался домой с готовыми косогонами, он заметил, что в хуторе происходит что-то неладное. Люди, и на улице и во дворах, всматривались в поле — оно начиналось недалеко от хутора — показывали в ту сторону, были явно встревожены. Вадимка остановился и тоже стал смотреть. По дороге во весь опор скакали всадники. Сколько их — в пыли не разберёшь. Вот они уже у Ветряков, вот они влетели на улицу, ведущую на майдан. Суходольцы хлынули туда же. Вадимка, забросив косогоны через плетень Алёшиных, во всю прыть помчался вместе со всеми. На хуторской майдан к сельсовету стали сбегаться люди.

— Бандиты, — крикнул кто-то.

У ворот сельсовета стояло десятка два осёдланных, потных, запылённых, сильно загнанных коней, их стерегли коноводы. Бандиты с остервенением винтовочными прикладами вышибали окна в курене сельсовета; во дворе жгли сельсоветовскую «канцелярию». Слышался звон разбиваемого стекла, треск оконных переплётов, густая ругань разносилась по майдану.

— Хватай, бей, жги! — кричал рябой бандит, выбрасывая из выбитого окна папки.

Клочки серой «сахарной» бумаги разлетались по ветру. В рябом Вадимка сразу узнал своего знакомца. Роман Попов!

— Гуляй, Всевеселое войско Донское!

— Наводи полный порядок!

— Делай, ребята, на совесть, ничего не оставляй для другого разу!

Из ворот сельсовета вышел Яков Чугреев, вскинув ремень винтовки на плечо.

— Гости во двор, а хозяин со двора! Смылся, подлец! Кто видал Алёшку Кудина? — спросил он у хуторян.

— Да ты его лучше, лучше поишши! — ответил ему насмешливый голос.

— Мы его найде-ем! Он у нас долго не пробегает! Я спрашиваю — где председатель? Ну?

Толпа молчала.

— Как в рот воды набрали, сволочи!

Яков сел на коня и поскакал к своему двору.

— Черта с два они будут Спиридоныча искать. Они же знают, что у него винтовка. Пока они его возьмут, так из ихнего брата ляжет не один… А их и так не очень густо, — тихонько говорил все тот же насмешливый голос.

— Председатель нам ишшо пригодится! — послышалось где-то рядом.

Подождав, пока догорал небольшой костёр из папок и бумаг, бандиты ногами стали разбрасывать пепел.

Потом они всей гурьбой вышли на улицу. Распоряжался высокий человек, выделявшийся своей выправкой и повелительным голосом. Вадимка обомлел. Он узнал полковника Мальцева. Тот снова был, как и раньше, в военной форме защитного цвета, только теперь без погон, в начищенных сапогах, в его лице тоже ничего не изменилось, у него вновь отросли пушистые и длинные усы. Полковник вёл себя так, будто и не было новороссийского разгрома белых. Вадимке вспомнилось, как, уже идя в толпе пленных, переряженный в дырявую шинель, этот злыдень вовсе не считал себя побеждённым. А теперь он снова воевал с советской властью. Только зачем ему такие усы? По ним можно сразу его узнать, а теперь это ему совсем ни к чему.

Вадимка не мог отвести глаз от полковника, он видел только его. Вот Мальцев, окружённый своей «свитой», подошёл к толпе суходольцев, которая все время росла. Он, кажется, будет говорить речь.

— Казаки! — начал он своим командирским голосом. — Перед вами один из сражающихся отрядов. Таких отрядов в Донецком округе много. Они борются под единым командованием, они входят в состав Донской повстанческой армии. Наша боевая задача — расчистить дорогу доблестной и многострадальной армии генерала Врангеля. Мы объявили всеобщий сполох на Дону. Мы прибыли к вам, чтобы покарать изменников и призвать вас в свои ряды. Уверен, что наш голос не останется без ответа. Кто с нами? Отзовитесь, казаки!

Полковник Мальцев умолк и выжидающе водил глазами по толпе.

— Ну! Кто первый?

Суходольцы угрюмо молчали.

— Кто служил в Лугано-Митякинском полку, тот должен хорошо меня знать!

— Хорошо знаем, — ответило несколько голосов.

— Так в чём же дело, казаки?

Суходольцы молчали.

Полковник помрачнел.

— Учтите! Кто сегодня не с нами, тот против нас… А за это придётся ответ держать перед батюшкой Доном.

Суходольцы молчали.

— Э-э-э, да это ты, приятель! — раздалось из «свиты». Вадимка повернул голову на знакомый голос и увидел рябого, который на него смотрел. — Плохо ж ты, братец, несёшь службу… Я ж тебе приказал передать вашим казакам…

— По ко-о-ня-ям! — скомандовал полковник.

Отряд быстро вскочил на коней и вслед за Мальцевым поскакал по улице. Вадимка слышал, как, пуская коня вскачь, Роман Попов крикнул хуторянам:

— Теперь с вами разговор другой будет! Не прогневайтесь!

Суходольцы смотрели вслед поскакавшим. Каждому захотелось многое сказать. И они заговорили. Все сразу.

— Все сначала? Не-ет… Пора к берегу прибиваться…

— Подумаешь, военно-полевой суд — карать приехали…

— Видали мы твои дела! Господин полковник Мальцев!

— Катись с богом!

— Не-ет, дураки перевелись. Мальцев нынче тут, а завтра его нету. До лесу далеко, а до советской власти близко.

На улице было видно, как бандиты остановились около кузницы. Несколько человек, спешившись, вытолкали Лаврена Михайловича на дорогу, поставили перед Мальцевым.

— Выручать Лаврена! — и суходольцы всей толпой рванулись с места. Когда они уже подбегали к кузнице, увидели, как Мальцев махнул рукой, один из бандитов выстрелил, и Лаврен Михайлович упал на дорогу. Толпа ахнула, раздался пронзительный женский крик. Казаки плотным кольцом окружили убитого, начался невообразимый шум, вопли, ругань. Вадимку притиснули совсем близко к Мальцеву, сидевшему на коне. Хуторяне кричали:

— Что вы делаете?

— За что человека убили?

— Сволочи!

— Благодетелями называются!

— Казаки, да что ж это такое?

Полковник спокойно достал из кобуры револьвер. Крики оборвались.

— Молчать! — скомандовал он. — Так будет с каждым, кто помогает красным. Запомните, изменникам убирать хлеб мы не дадим… Да и убирать вам, кажется, нечего! Сам бог против красных! За мно-ой!

И отряд поскакал с хутора, снова оставляя за собой длинный хвост знойной пыли. Последним скакал Яков Чугреев.

Но все заглушили женские причитания.

— Да к кому ж мы теперь пойдём в нужде, в го-о-орюшке…

— Да на кого ж ты нас поки-и-инул…

— Хватит, бабы! Его ж домой надо! Казаки, взяли! — скомандовал кто-то.

Протиснувшись между женщинами, казаки подняли убитого и понесли по улице. За ними двинулась вся толпа. Плач, разносившийся по хутору, медленно двигался к куреню Лаврена Михайловича.

Вадимка был совершенно ошеломлён происходящим. Он хотел пойти вместе со всеми, но вдруг увидел Настю. Она стояла у плетня возле кузницы и словно окаменела. Вадимка бросился к ней.

— Пойдём домой!

Но она его не услышала, продолжала молча смотреть вслед уходящим.

— Ну, пойдём, что ли? — взял он её за руку.

Настя вздрогнула, посмотрела на него с удивлением, словно не узнала, потом вдруг опомнилась и беззвучно заплакала, уткнув лицо в Вадимкино плечо. Её било, как в лихорадке.

Парнишка растерялся.

— Настюшка, не надо… Понимаешь, не надо, — повторял он, сам еле сдерживая слезы. Ему хотелось погладить её по плечу, но он не решился. — За что убили человека? — дрогнувшим голосом сказал он. — Не надо плакать… За что убили?