Дядя Гарик протягивает Глебу мороженое и говорит:

— Возникла неглупая идея. Автор ее — твой старший брат, Дмитрий Зайцев. Сходить на набережную и прокатиться на катере. Мне, например, она нравится. А тебе?

Это очень здорово — прокатиться по реке на катере! А если выйти на нос, чтобы ветер в лицо, и не на берега, а вперед смотреть, то совсем нетрудно вообразить, что и не река это вовсе. И не маленький прогулочный катер-тихоход, а громадный океанский лайнер. А если шторм еще придумать — такой, как однажды на море видел!..

Неспокоен океан. Все сильнее ветер, все яростнее и выше волны. Белеют от страха лица пассажиров. Испуганно вцепилась в борт соломенноволосая девочка с прозрачными глазами. Но напрасно все они беспокоятся. Не знает страха и сомнений мужественный капитан, твердой рукой сжимающий штурвал. Спокойно смотрят вдаль из-под козырька капитанской фуражки с крабом его стального цвета глаза. И только затвердевшие скулы да глубокие, упрямые складки в углах крепко стиснутых губ говорят о напряжении. Девочка смотрит на это героическое лицо и сразу успокаивается. Этому сильному и уверенному человеку можно смело доверить жизнь. И еще ей делается очень стыдно. За то глупое слово с неправильным ударением, которое она ему когда-то сказала. Она подходит к капитану, хочет попросить у него прощения. Но тот даже не глядит на нее. Есть у него время разговаривать с девчонками, которые играют в куклы и шьют им разные нелепые платья! И вообще, это уже не океанский лайнер. Это легкая серебристая ракета с красными звездами на боках, стремительно летящая в черном межзвездном пространстве. И вот уже видна прекрасная планета, над которой восходят четыре солнца. Ее голубые жители приветственно машут приземляющейся (нет, не приземляющейся. А как же тогда? Прилабиолещеву… щейся… Ладно, это не так важно.) космической посланнице Земли. Смешно прыгает к нему на ножках-стебельках один такой знакомый лабиолец…

— Ну, о чем задумался, Глеб? — доносится до него голос. И моментально гаснут все четыре солнца.

— Не поеду я на катере, — говорит Глеб. — Домой пойду.

— Что ж так? — удивляется дядя Гарик.

— Я… я уроки пойду делать.

— С ума сойти можно! — Дима даже рот раскрыл. — Что это с тобой сегодня, Глеб? Голова не болит?

— Ничего у меня не болит, — хмуро отвечает Глеб. И тут же придумывает подходящее объяснение: — Я быстренько уроки сделаю, а когда все соберутся, мне и делать ничего не надо будет. А ты будешь над уроками корпеть. Понял?

— Это твое последнее слово? — спрашивает дядя Гарик.

— Это мое последнее слово, — отвечает Глеб. Ему очень нравится, что у него есть его последнее слово.

— Ну что ж, — медленно говорит дядя Гарик, — вообще-то, ты рассуждаешь резонно, не пойму только… Ладно, до скорой встречи, мы не задержимся.

Глеб бежит домой и совсем не жалеет, что отказался от прогулки на катере. Даже с дядей Гариком. Зато он сейчас включит телевизор, найдет седьмой канал, и на экране появится Лог.

В подъезде он столкнулся с Вовкой.

— А я у тебя был, — говорит он. — Звоню, звоню — никто не открывает. Ты почему в школе задержался?

— Так, — неопределенно отвечает Глеб. — К нам в гости папин товарищ приехал, я ему наш город показывал.

— В футбол сыграем? Сейчас пацаны должны собраться.

Вот ведь как получается! Вовка в футбол поиграть приглашает, а ему не хочется. Если бы ему совсем недавно сказали, что он будет стараться отделаться от Вовки — не поверил бы.

— Я сейчас не могу, — отводит глаза в сторону Глеб. — Мне уроки делать надо.

— Уроки? — удивляется, как Дима недавно, Вовка. — Ты ведь только из школы пришел. Отдохни полчасика. Я тоже еще не садился. А у нас, сам понимаешь, не первый класс. Знаешь, сколько задают?

— Нет, я пойду. Нам тоже много задали. Потом выйду, — с трудом выговаривает Глеб и почти бегом устремляется прочь от буквально остолбеневшего Вовки.

Хитрый нижний замок на этот раз не хотел поддаваться, сколько ни колотил Глеб по двери коленкой. А тут еще Чуня по ту сторону двери размяукалась. Что это с ней? Может быть, из-за утренней кутерьмы ее забыли покормить? Глеб еще раз дал двери пинка, и ключ наконец-то повернулся. И только он потянул на себя дверную ручку, как на площадку выскочила Чуня…

Кошка жила у них второй год, совсем маленьким котенком взяли, и ни разу еще не выходила из квартиры. Это участь многих кошек, живущих в больших, многоэтажных домах. Не водить же их гулять на веревочке! А если выпустить во двор, на восьмой этаж они уже вряд ли поднимутся. Глеб это хорошо знал. Перед Чуней у них жила кошка Фроська, пушистая и ласковая. Она кричала перед дверью до тех пор, пока папа ее не выпустил. Больше Фроську не видели. Несколько дней после этого всей семьей, во главе с виноватым папой, ходили по ближним улицам, заглядывали во все дворы и подъезды, расспрашивали — но безрезультатно. Фроська, вероятнее всего напуганная лавиной машин и многоголосым шумом города, забежала со страху так далеко, что вернуться уже не смогла. Чуня тоже порядком отравляла жизнь своим криком, особенно по ночам. Но с этим приходилось мириться. История с Фроськой еще не забылась…

Чуня выбежала на лестничную площадку, помедлила в нерешительности, а затем стремглав кинулась вниз по лестнице.

— Стой, Чуня! Куда ты? — закричал Глеб, сбросил ранец и побежал за ней.

На площадке между седьмым и шестым этажами он уже почти настиг ее. Но Чуня, испуганная непривычной обстановкой и топотом Глебовых ног, помчалась еще быстрее. Внизу, у входных дверей, она заметалась, не решаясь выскочить на залитую светом улицу. Но, оглянувшись на Глеба, кричащего и размахивающего руками, шмыгнула в раскрытые двери подъезда. Глеб помчался за ней. Краем глаза увидел невдалеке Вовку и с ним еще двух пацанов.

— Вовка! — успел он крикнуть на бегу. — Держи Чуню!

Чунин хвост мелькнул уже за углом. Совсем, видно, потеряв от страха голову, кошка понеслась наискосок через площадь. Глеб летел как ветер. Вот уже почти настиг Чуню. Пытается схватить, но в самый последний момент она меняет направление, и он только касается пальцами ее шерсти. Чуня делает еще несколько прыжков, уже не таких стремительных, и Глеб, пользуясь ее замешательством, падает на нее и накрывает сверху. В пылу погони он даже не заметил, что находится уже на проезжей части улицы. И тут же раздается визг и скрежет тормозов. Глеб успевает повернуть голову — и видит летящую на него с высоты чудовищную, многотонную груду металла. И хотя длилось это падение не больше секунды, много событий и много лиц пронеслось в его стынущей от ужаса памяти. В том числе — глазастое лицо Лога на телевизионном экране.

— Лог! — беззвучно прошептал одними губами Глеб, и тяжелая обморочная темнота разом обрушилась на него, не оставив места ни для чего другого…

Последнее, что он услышал — громкий, неестественно громкий и протяжный крик: «Гле-е-еб!!!»

…Вовке потом никто не верил. Да вскоре он и сам уже начал сомневаться: не привиделась ли ему от страха эта невероятная картина? Но не раз еще потом возникала она у него в памяти: лежащий на дороге Глеб с подмятой под себя кошкой и вздыбленный над ним автобус. Именно вздыбленный, как резко осаженный конь. Его передние колеса, вертящиеся с бешеной скоростью, зависли в воздухе. И какой-то дяденька с седыми волосами прыгает и выхватывает Глеба из-под приподнятого днища автобуса…