— Случайное знакомство, — сказал Ник.

— Да. Можно назвать и так. В то время она работала продавщицей в магазине одежды в Кенсингтоне. Она встретилась с Доррансом пять-шесть раз и влюбилась в него. Но не это главное. Чтобы прилично выглядеть, она брала из магазина вечерние туалеты, а однажды взяла меха. Все это она возвращала прежде, чем кто-либо успевал заметить пропажу. К несчастью, она попалась. Дорранс пролил полбутылки кларста на белое шелковое вечернее платье, которое стоило пятнадцать гиней. Пятно вывести не удалось, и ей пришлось во всем откровенно признаться. Сперва в магазине подняли шум, но потом проявили снисходительность. Ей сказали, что она может остаться на работе, если заплатит за платье.

Суперинтендент Хедли ничего не драматизировал. Он не повышал голос, не двигался в кресле, но выражение его глаз вызывало у хозяина дома такие же неприятные чувства, как жара и повязки.

— Девушка потеряла голову. Ей неоткуда было взять такие деньги при зарплате два фунта в неделю. Итак, она отправилась к молодому Доррансу. По-моему, у него есть квартира в Вест-Энде. Да. Так вот, он сказал, что ему очень жаль. Сказал, что его это не касается. Сказал, что если она настолько глупа, чтобы щеголять в чужих платьях, то ей следовало ожидать того, что случилось. Сказал, что, по его мнению, она просто хочет заставить его раскошелиться на повое платье.

Ник заерзал в кресле.

— У мальчика есть характер, — твердо и вместо с тем немного смущенно сказал он. — Как бы то ни было, ей следовало обратиться ко мне.

— Ах, без сомнения, он проявил завидную рассудительность. Но продолжаю. Мэдж Стерджес не нашла другой работы. Прошлой ночью она сунула голову в духовку газовой плиты.

— Вот так так! — пробормотал Ник. Теперь он был резок, бодр и серьезен. — Понято. Расследование. Это очень плохо. Вы имеете в виду, что при дознании имя Фрэнка может…

— Нет. Она не умерла. Благодаря расторопности ее квартирной хозяйки и больничного персонала она приходит в себя. А узнал я все эти подробности следующим образом: сегодня утром отдел уголовного розыска направил отчет.

Хедли встал. Он положил потухшую сигару в пепельницу, отряхнул брюки и взял со стола свой котелок. От жары, стоявшей в погруженной в полумрак комнате с закрытыми окнами, портьеры на которых трепетали, у него самого голова шла кругом. Заглушая шелест деревьев в саду, электрический вентилятор выводил свою пчелиную песню.

— Это все, что я хотел вам сказать, доктор Янг, — вежливо заключил Хедли. — Это дело не касается ни меня, ни полиции. Никакого расследования не будет: у нас и так слишком много дел, чтобы преследовать таких бедолаг за попытку самоубийства. Вам не о чем беспокоиться. Как вы сказали, мистер Дорранс не совершил ничего подсудного и, как опять-таки сказали вы, едва ли совершит. Молодой джентльмен умен, слишком умен. Но между нами, что вы сами об этом думаете?

Ник снова заерзал и помахал здоровой рукой.

— Я не хочу сказать, — продолжал Хедли, — что ему грозит смерть. Но считаю необходимым предупредить вас: его вполне могут так избить, что он проведет месяц в постели.

— Все это крайне неприятно, — встревожился Ник. — Конечно, я с вами согласен. Кстати, оставьте мне адрес этой девушки, я пошлю ей чек на небольшую сумму. А еще мы подумаем, нельзя ли найти для нее работу. Но вы же знаете, что по большому счету Фрэнк был прав. Это вполне могло оказаться обыкновенным вымогательством…

Хедли внимательно смотрел на него.

— Вы по-прежнему не желаете пригласить этого молодого джентльмена и попытаться внушить ему Божий страх? — почти грозно проговорил Хедли и добавил с надеждой в голосе, — Может быть, вы хотите, чтобы это сделал я?

Ник усмехнулся:

— Сомневаюсь, чтобы это вам удалось, суперинтендент. Мальчика нелегко запугать. У него на все готов ответ, да, таков уж Фрэнк.

— Неужто!

— Ну-ну, вы должны довериться мне. — Голос хозяина дома звучал убедительно и почти ласково. — Все в порядке. Я о ней позабочусь. К старому Нику еще никто не обращался напрасно. Думаю, вам пора? — Он взял со стола большой колокольчик и забренчал так громко, что у Хедли свело челюсть. — Мария! Будь проклята эта баба. Когда она нужна, ее никогда нет на месте, а остальные слуги отпущены. Вы сами не найдете дорогу? Благодарю вас. До свидания, мистер Хедли. Передайте мой поклон сэру Герберту и поблагодарите его за совет; но скажите ему, что Фрэнк, по моему мнению, сумеет сам справиться со своими делами. Э-э-э… вы еще что-то хотите сказать?

Хедли внимательно рассматривал свою шляпу.

— Только предупредить, — ответил он. — Кажется, у Мэдж Стерджес есть приятель.

Колокольчик яростно звякнул и умолк.

— Приятель?

— Да. Она не обратилась к нему за деньгами, потому что боялась признаться, что встречалась с другим мужчиной. Этот парень ни о чем понятия не имел, пока не прочел в утренней газете сообщение о ее попытке самоубийства. Между прочим, интересно, встречался ли мистер Дорранс с этим типом?

— Не все ли равно, с кем встречался мистер Дорранс, — почти закричал Ник. — Куда вы клоните? Кто этот человек?

— Его зовут Чендлер. Он актер мюзик-холла. Участвует в очень необычном и зрелищном представлении, которое вам следовало бы посмотреть. — Хендли помолчал. — Он обращался в отдел уголовного розыска за подробностями. И получил их. Инспектор отдела говорит, что Чендлер в таком состоянии духа, что лучше не встречаться с ним наедине в темном закоулке. Он предупредил меня, а я предупреждаю вас. Если мы вам случайно понадобимся, телефон Уайтхолла 1212. Всего доброго, доктор Янг. До свидания.

Возможно, Ник что-то ответил суперинтенденту, но слова его заглушил яростный раскат грома. Жара и нервное напряжение достигли крайнего предела. Равновесие было нарушено, решение — принято. Хедли садился в машину, стоявшую перед домом, а стрелки часов Ника стояли на четверти седьмого, когда небеса разверзлись и грянула буря.

Какая-то нелепость.

Первые несколько минут после того, как на дом обрушились потоки дождя, доктор Николас Янг сидел неподвижно. В кабинете было почти темно, рев ливня заглушал тиканье часов, и только электрический вентилятор издавал тихое злорадное жужжание.

Если бы кто-нибудь его спросил, то Ник ответил бы, что он совершенно спокоен. Но недремлющая мысль продолжала работать. Через несколько минут он обнаружил, что струйки воды текут по ковру, что портьеры намокли от дождя и отдельные капли долетают до его лица. Костыль стоял рядом с креслом. Он с трудом поднялся, неуклюже, словно механическая кукла, пересек комнату и, стоя на одной ноге и наваливаясь всем телом на оконные рамы, стал закрывать окна. Рев бури почти оглушил его; ветер слепил глаза, трепал волосы; вокруг него царила тьма, он видел, слышал, ощущал только собственные движения.

До начала бури он в течение почти получаса слышал отдаленный стук теннисных ракеток. Этот звук неизменно раздавался где-то вдали, на заднем плане, как напоминание о том, что молодые люди радуются жизни. Западные окна кабинета выходили в сад и на окруженный тополями теннисный корт, хотя самого корта и не было видно. Сейчас Ник не мог различить даже тополей, за исключением тех мгновений, когда сполохи молний освещали намокшую листву. Слева от сада обсаженная деревьями дорога спускалась к гаражу, который располагался на уровне теннисного корта. Между гаражом и кортом вилась посыпанная гравием тропа, заканчиваясь у задней калитки в стене, окружающей имение. Через эту калитку можно было выйти к расположенному неподалеку небольшому нарядному дому Китти Бэнкрофт; дальше начинались склоны Хампстед-Хит.

Ник закрыл последнее окно.

Он выключил электрический вентилятор, добрался до дивана, стоявшего рядом с книжными стеллажами, включил над ним лампу и лег, преодолевая острую боль, от которой он иногда едва не лишался чувств. Но он не признавал боли; он проклинал всякого, кто подходил близко или пытался ему помочь.