Надо было заняться небольшим расчетом. Спектакль Чесни начался, грубо говоря, около пяти минут первого. Лампа была включена и горела еще, когда в двадцать пять минут первого прибыла полиция. После этого вы помните? – ее выключили. Это дает нам для начала двадцать минут. Затем ее ненадолго включили на то время, когда полиция бегло осматривала кабинет перед тем, как туда вошли вы, профессор. Через несколько минут – не больше пяти, во всяком случае – ее выключили. В третий и последний раз лампу зажгли, когда прибыли врач и фотограф. Можно прикинуть, что и в этот раз прошло около пяти минут, прежде чем лампа перегорела.
Хотя все это приближенные прикидки, ясно, что лампа перегорела, проработав в общей сложности около получаса. А ведь Стивенсон заверил меня, что эти лампы должны выдерживать больше часа работы.
Лампа перегорела через полчаса, потому что ею уже пользовались – в тот же день, но только раньше.
Это простое соображение пришло мне в голову, когда я нашел коробку от лампы. Мисс Вилс купила эту лампу утром и оставила ее в ящике. Она ею не пользовалась, поскольку от служанок мы знаем, что она с утра отправилась в гости к профессору Инграму и пробыла у него до вечера; к тому же нам хорошо известно, что она никогда не интересовалась фотографией.
Казалось бы, надо сделать вывод, что лампой не пользовался никто до того, как без четверти двенадцать Памела получила приказ найти и принести ее. Однако как я только что показал, так быть не могло. Есть и еще одно соображение. Мы нашли картонную коробку в ящике стола. Если бы Памела нашла лампу в еще запечатанной упаковке, она принесла бы ее вместе с коробкой. Однако она принесла одну только лампу. Это означает, что коробка была уже распечатана: лампа лежала отдельно или в раскрытой коробке.
Можно считать несомненным, что Чесни, Эммет и Хардинг тщательно прорепетировали свой спектакль. Все должно было пройти без сучка и задоринки. Когда же это было сделано? Очевидно, около полудня. Утром Чесни попросил купить лампу, после этого мисс Вилс ушла из дома, а поскольку вы, доктор, не живете на вилле, опасаться было некого. То, что Хардинг был здесь, мы знаем от служанок.
Вот какой должна была быть последняя шутка Чесни, предназначенная для зрителей! Он собирался обмануть их еще раз уже после окончания спектакля. Заготовив вместе с Хардингом пленку, на которой был заснят спектакль, но спектакль, который в некоторых деталях, совершенно отличался от настоящего, он спрятал в рукаве козырного туза. Он сказал бы: "Отлично, вы ответили на мои вопросы. А теперь посмотрите, что происходило в действительности. Кинокамера не может лгать". Камера, однако, может солгать: на пленке роль "Немо" исполняет Эммет, а Чесни произносит совершенно другие слова. Подозреваю, что последний трюк был проделан в мою честь. Как вы знаете, Марк собирался продемонстрировать когда-нибудь свой спектакль и мне. Потом он сказал бы и мне: "А теперь посмотрите пленку, которую мы сняли в свое время с этого же спектакля". И, вероятно, я тоже был бы обманут, а он хохотал бы про себя, говоря мне с экрана: "Вы мне не нравитесь, доктор Фелл". Слова его письма "Покажите им потом все черным на белом и они поверят, что так оно и было, но даже тогда неспособны будут правильно истолковать виденное" полностью оправдались бы.
Трюк с двумя пленками был хорош, но попытка включить его в свой сценарий – решающая ошибка Джорджа Хардинга. У него, само собою, было две одинаковых камеры. Одной снимал Эммет, а нам он любезно подсунул другую с другой пленкой. Вероятно, вы рады будете услышать, что Боствик нашел в его комнате эту другую камеру; пленка, на которой заснято преступление, не была даже засвечена и это еще одно проявление тщеславия приведет Хардинга на виселицу.
Решение проблемы двух пленок дало нам окончательный ответ на все вопросы. Меня довольно долго интриговал в глубине души вопрос: только ли из-за желания находиться поближе к двери в сад Хардинг расположился так сильно слева? Была и другая причина. Момент появления "Немо" в дверях кабинета не мог появиться на пленке, потому что его нельзя было заснять днем, не разоблачив весь трюк. Ведь, когда снималась первая пленка, за открытыми "Немо" дверьми был яркий, солнечный день. Камеру пришлось установить сбоку и то же самое должен был сделать Эммет во время ночного спектакля. Когда инспектор Эллиот, наведенный на след моими вопросами о лампе Фотофлад, понял, что же происхдило на самом деле, он сразу дал решение и проблемы "слишком левого расположения фотографа" – и тогда правда предстала перед нами ясно и очевидно.
Эллиот смущенно хмыкнул. Фелл, трубка которого успела погаснуть, отхлебнул глоток из своей кружки пива.
– Давайте теперь подведем итог всего этого достаточно невеселого дела.
Хардинг еще несколько месяцев назад хладнокровно задумал целую серию преступлений, стремясь добиться одного единственного – денег. Прежде всего он решил продемонстрировать всем, что, кем бы ни был убийца, появившийся в Содбери Кросс, он не может быть Джорджем Хардингом. Метод не новый, его не раз применяли и прежде. Здесь многократно в связи с этим делом упоминался случай Кристины Эдмундс. Я сам сказал Эллиоту, что из ее истории следовало бы сделать некоторые выводы. Только не вывод: будьте осторожны с неуравновешенными и влюбленными женщинами – вывод, который сделали некоторые из нас. Нет, берегитесь того, кто отравляет наудачу невинных людей только для того, чтобы доказать, что он-то не может быть отравителем. Именно это делала Кристина Эдмундс и это сделал Джордж Хардинг.
Его раздутое тщеславие, не уступающее тщеславию Пальмера или Притчарда, заставляло его верить, что Марджори Вилс полностью подчинена его воле. Согласен, что у него были основания верить в это. Женщину, готовую оплатить расходы по многомесячной заграничной поездке своего возлюбленного, можно по праву назвать слепо влюбленной и, если это может служить для него утешением, он до тех пор, пока палач не отправит его в мир иной, будет законным мужем богатой женщины.
Марк Чесни был очень богат, а мисс Вилс была его наследницей. Однако, до смерти Чесни (а здоровье у него было отличное) Хардингу нечего было надеяться на его деньги. В этом отношении Чесни не оставил ему никаких сомнений. Хардинг совершенно искренне стремился довести до конца разработку своего нового метода гальванопластики, он считал себя великим человеком, который "вынужден так поступить", а, значит, Марка Чесни надо было убрать с дороги.
Подозреваю, что эта мысль возникла у него, как только он познакомился с Марджори. Именно поэтому он известным уже вам способом заставил верить, что в Содбери Кросс появился отравитель. Короткий визит в магазинчик миссис Терри дал ему представление об этом заведении и о том как расположены коробки конфет; в следующий визит он подменил коробки. Стрихнином он воспользовался намеренно: это один из тех немногих ядов, которые в промышленной химии не используются. Мы не знаем пока, где он раздобыл его, но винить в этом полицию не стоит – ведь она и не помышляла о Джордже Хардинге.
– Спасибо и на том, – проворчал майор Кроу.
– Мы не знаем, каким образом он собирался ликвидировать Чесни первоначально. Однако ему представилась возможность отравить Чесни при помощи и сотрудничестве самой жертвы. К тому же после того, как Чесни догадался о том, как были отравлены конфеты, Хардингу надо было спешить. По иронии судьбы Чесни ни на минуту не заподозрил Хардинга, но нельзя было допустить, чтобы Чесни зашел слишком далеко – как-никак, человек он был неглупый и проницательный. Хардинга беспокоила и еще одна вещь. В данном случае ему нужен был яд, действующий как можно быстрее и парализующий голосовые связки жертвы так, чтобы она не могла заговорить. Это означало, что необходимо прибегнуть к одному из цианистых соединений, но Хардингу приходилось работать с цианистым калием и подозрения немедленно обратились бы к нему.
