Бывали причины и поглубже. Ровно через десять лет после первой дуэли, по возвращении из южного похода 1676 года, все тот же неугомонный Патрик Гордон, к этому времени уже полковник, получил сведения, что драгуны его полка, недовольные своеволием командира, хотят на него жаловаться и что подбивает их к тому генерал-майор Трауернихт. Найдя генерала в доме князей Трубецких, Гордон произнес резкую и обидную речь, обвинив Трауернихта в интригах. Поначалу генерал смолчал, но на другой день послал своих солдат с челобитной на Гордона. Ссора разгорелась. Гордон стал говорить, что такие дела решают не жалобой, а оружием. Назревал поединок, посредники начали переговоры об условиях боя. Но когда Гордон узнал, что дело будет докладываться молодому царю Федору Алексеевичу, он, уже вполне владея русскими обычаями, послал думному дьяку подарок в 20 рублей. Дьяк обещал быть за Гордона; за него же был и сам воевода, князь Григорий Григорьевич Ромодановский, который при докладе объявил, что все написанное в челобитной ложь: дело в том, что Гордон содержит строгую дисциплину и не позволяет своим подчиненным воровать и бегать.

«Я говорю это, — прибавил князь, — не потому, что Гордон мне дал что-нибудь или обещал, но зная его усердие к службе царского величества». Дело было улажено. Через год воевода отправится в ответственные Чигиринские походы, бить турок, и возьмет с собой опытного и храброго Гордона.

«Тишайший» царь помер в январе 1676 года, по нашим понятиям совсем не старым, на сорок седьмом году жизни. На престол, как мы уже знаем, вступил Федор, сын Алексея Михайловича и первой жены царя Марии Милославской, болезненный четырнадцатилетний юноша. Но уже через шесть лет умер и он, успев, однако, стать крестником младшего брата Петра, к которому он относился очень тепло, как, впрочем, и к его матушке и своей мачехе Наталье Кирилловне Нарышкиной. Влиятельные Нарышкины сумели отстранить от власти среднего сына из рода Милославских шестнадцатилетнего Ивана, страдающего, как считалось, слабоумием, и провозгласили царем десятилетнего Петра, не по возрасту рослого, развитого и веселого отрока. Но тут же последовали ответные интриги царевны Софьи, князя Ивана Хованского и всего клана Милославских, вызвавшие страшный стрелецкий мятеж в мае 1682 года, избиение бояр, сторонников Нарышкиных, и возвращение на трон царевича Ивана Алексеевича.

Как сообщает Ключевский, десятилетний Петр, бывший очевидцем кровавых сцен стрелецкого мятежа, вызвал удивление твердостью, какую сохранил при этом. Стоя на Красном крыльце подле матери Натальи Кирилловны, он не изменился в лице, когда стрельцы подхватывали на копья его сторонников — воспитателя Натальи Кирилловны боярина Артамона Матвеева, князей отца и сына Долгоруких, Ивана и Афанасия Нарышкиных, Федора Салтыкова и многих других. Разъяренные стрельцы рубили тела несчастных на куски и втаптывали их в грязь. Не пощадили стрельцы и знаменитого полководца, старого князя Григория Ромодановского. Они выдрали бороду воеводе. «Помнишь, — кричали они, — какие ты нам обиды творил под Чигирином, как голодом нас морил, ты сдал Чигирин туркам изменою». Ромодановского и его сына Андрея подняли на копья.

Однако стрельцы не решились тронуть юного царевича. Более того, Ивану предоставили трон на паях со сводным младшим братом. Править же Россией стала официальная регентша «при обоих царях» (Иване V и Петре I), их старшая сестра Софья. Не следует думать, что правление регентши было, в соответствии с расхожим мнением, насквозь старомодным и даже реакционным. Историк Николай Иванович Костомаров отмечал, что из всех шести царевен именно Софья отличалась замечательным умом и способностями». А свояк и шурин царя Петра и вовсе не сторонник Софьи князь Борис Иванович Куракин, опытный и умный дипломат, посол в Риме, Лондоне и Париже, оставил в своих записках замечательный отзыв о деятельности старшей сестры «двух царей»:

«Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки почали быть восставлять латинского и греческого языку… И торжествовала тогда довольность народная».

Оба юных царя при умной и властной своей сестрице играли роль представительскую, участвовали в посольских церемониях и тому подобное. Секретарь шведского посольства Кемпфер оставил любопытное описание одного из приемов 1688 года: «В Приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно. Младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое, молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех присутствовавших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верующую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дав времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и зачастил скороговоркой: «Его королевское величество, брат наш Каролус свейский, здоров ли?»

Основное свое время юный Петр проводил в селе Преображенском, куда был сослан и он сам, и его отодвинутая от трона матушка. Там он по большей части занимался военными играми — «потехами».

Командовать батальонами «потешных» Петр призывал из расположенной по соседству Немецкой слободы молодых иностранных офицеров, смело раздавая им чины полковников, майоров и капитанов. Там же он познакомился и подружился с более зрелыми и опытными иноземцами — Францем Лефортом, Патриком Гордоном, будущими своими адмиралами. Между тем троевластное правле ние, которому насмешливо удивлялись за границей, к лету 1689 года сделалось совершенно неустойчивым. Уже женатый и, в силу этого, по русскому обычаю признанный совершеннолетним, Петр подумывал, как избавиться от опеки со стороны своей властолюбивой сестрицы, которую он называл не иначе как «третье зазорное лицо». Царевна Софья, в свою очередь, думала, как отделаться от ставшего не по возрасту воинственным Петра, к чему ее подталкивал ее новый «голант», глава Стрелецкого приказа Федор Леонтьевич Шакловитый.

Началось со слухов, что будто бы Шакловитый собирает стрельцов и делает им намеки на возможность избиения Нарышкиных и даже на убийство самого Петра.

«Шакловитый хотел было взволновать стрельцов таким же порядком, как делалось прежде, — пишет Н. И. Костомаров, — ударить в набат и поднять тревогу, как будто царевне угрожает опасность; но стрельцы, за исключением очень немногих, сказали, что они по набату дела не станут начинать. Софья ухватилась было за средство, которое ей так удалось в былые времена с Хованским.