Они сражаются за Тарима и величие нашей страны. Но есть среди моих подданных те, кто не видит величия этой войны. Горе затмило их разум — ведь в траур оделись многие и многие семьи. А сколько трудностей и несчастий несет война даже тем, чьи близкие остались живы и невредимы. Но я снова обращаюсь к вам: вспомните слова Тарима. Пророк говорил: о сильном человеке узнают не только по многим друзьям, но и по многим врагам. Чего стоит человек без врагов? И чего стоит государство без войн?
Ради всех вас я провозгласил этот праздник — день героев. Это торжество должно вселить новый боевой дух в ваши сердца. Я надеюсь, что мои подданные будут меньше требовать от страны, а спросят себя, что они дали ей. Ведь судьба каждого из нас зависит от судьбы страны. А теперь, — рука короля потянулась к услужливо поднесенному кубку, — для тех, у кого под рукой бокал или кубок, я хочу провозгласить тост! — Йилдиз поднял руку, приветственным жестом обвел гостей, стражу и остановился на помосте для виновников торжества. — За героев Конана, Юму и за всех героев, служащих королевству в Вендии и других дальних странах!
Йилдиз поднес ко рту кубок и пригубил вино. Или же только сделал вид, опасаясь яда, а затем вновь махнул рукой в сторону героев:
— А теперь — жертвенное возлияние!
Король оглянулся вокруг и, не решаясь испачкать вином ступеньки или костюмы охраны и подданных, не нашел лучшего решения, чем плеснуть вином в землю у корней подарочного дерева. Затем король вернулся к трону.
Хор голосов эхом повторил тост, хотя возлияний не последовало. Разве что несколько поднятых особенно высоко кубков перевернулись, залив вином ближайших соседей. Конан услышал, как десятки голосов прокричали его имя и имя его друга. Вообще казалось, что публика близко к сердцу приняла слова короля. Красноречием Йилдиз не был обделен, и его слова явно настроили многих в его пользу и одновременно рассеяли напряжение в зале. Пожалуй, впервые во дворце Конан почувствовал некоторое спокойствие и облегчение.
— А теперь, — Его Величество продолжил свою речь, — пусть герои соблаговолят подойти к трону, чтобы мы могли вознаградить их за подвиги…
По сигналу Семпрониуса Конан и Юма перешагнули ограждение помоста и направились к ступеням трона, слушая продолжающуюся речь Йилдиза.
— Генерал Аболхассан держит в руках знаки отличия, которыми мы наградим достойных этой чести… Но что это? Что случилось? Не чудо ли это?
Возглас Йилдиза застал Конана в тот момент, когда он внимательно рассматривал Аболхассана, шагнувшего к трону, держа в руках бархатную подушечку с двумя сверкающими орденами. Обернувшись на взволнованный крик, Конан с удивлением заметил, что вендийское дерево странно оживилось. Оно двигалось, извиваясь всеми ветвями, и на глазах увеличивалось в размерах. Казалось, что судороги, пробежавшие по ветвям, были следствием дикой боли, пронзавшей растение от неестественно быстрого роста. Конан только успел разинуть рот от удивления, а дерево уже удвоилось в размерах, накрыв своей тенью Йилдиза и его наложниц, и, не останавливаясь, протягивало ветви к солнцу, пробивающемуся из-под купола.
Неестественно быстрый, невиданный рост дерева сопровождался треском в стволе и Толстых ветках и резкими Хлопками лопающихся почек, обнажающих девственно-чистую зелень новых и новых листьев. Появляющиеся побеги походили на слепых, извивающихся червей. Но по сравнению с этими безмозглыми существами дерево вело себя подозрительно целеустремленно и разумно. Очень скоро несколько ветвей нависли над остолбеневшим королем, и вдруг резко вырвавшиеся из гущи листвы свежие побеги крепко обхватили Йилдиза и одну из его спутниц. Это произошло так быстро и неожиданно, что разинутый рот монарха не успел даже пошевелиться. Вторая девушка спаслась только тем, что быстро упала на пол и, пользуясь всем опытом гибкой танцовщицы, изгибаясь и уворачиваясь от цепких зеленых пальцев, метнулась прочь от страшного растения.
Захватив первые жертвы столь резким броском, дерево словно решило передохнуть, медленно опутывая несчастных новыми побегами, постепенно закрывая им лица и передавливая горло. При этом оно не переставало расти как вширь, так и в высоту.
Оглянувшись вслед проскользнувшей мимо него девушке, Конан увидел, что не только Йилдиз оказался захвачен зелеными дьяволами: почти все стражники бились в судорогах, опутанные по рукам и ногами ветками, не дававшими солдатам воспользоваться алебардами. В этот же момент Аболхассан, отбросив подушечку, выхватил ятаган и яростно рубанул по ближайшей тянущейся к нему ветке. Повинуясь какому-то внутреннему приказу, Конан почувствовал, что и сам он, с саблей в руке, направляется вперед, к пульсирующему стволу страшного дерева.
Не успел он сделать и двух шагов, как был вынужден вступить в бой, отсекая извивающиеся на его пути ветки. Опытный солдат джунглей, Конан умело орудовал саблей, держа ее как длинный вендийский нож для прокладывания тропы в зарослях. Но беззвучные коварные противники обошли его сзади. Вскоре первые побеги сомкнулись вокруг его тела и протянулись к рукам. Их объятия оказались неожиданно цепкими, и Конана прошиб холодный пот, когда он понял, что больше не может двинуть рукой, держащей саблю. А дерево не унималось, опутывая киммерийца все плотнее и плотнее.
Неожиданно над его ухом просвистело тяжелое лезвие, и Конан почувствовал, что хватка на руке ослабла. А невидимый клинок все продолжал рубить ветки, освобождая киммерийца.
— Проклятое дерево! — раздался над его ухом голос тяжело дышащего Юмы. — Надо же, привезли подарочек королю! Ничего себе подношение вендийских союзников, переданное через губернатора!
Резко дернувшись, Конан оборвал одну из последних держащих его веток, бормоча скомканные слова благодарности Юме.
К его изумлению, в следующий миг он увидел Иридию, с видимым усилием орудующую тяжелой алебардой, которую она наверняка успела схватить у одного из задушенных стражников. Задыхаясь, женщина все же продолжала рубить наступающие ветви.
— Что ты здесь делаешь, женщина? — заорал Конан, выхватывая из ее рук более подходящую ему по размеру и весу алебарду.
— Что? Спасаю тебя, неблагодарная свинья! — быстро подобрав отброшенную киммерийцем саблю и снова вступая в бой с тянущимися к ней ветвями, с ухмылкой ответила Ирилия.
— Слушай… шла бы ты… — Но прежде чем Конан придумал более или менее приличный адрес, где Ирилия могла бы быть а безопасности, он понял, что вряд ли ей удалось бы добраться туда или даже выбраться из зала. Все пути к отступлению были перекрыты извивающимися, жадно шевелящимися ветками.
Дерево дотянулось уже до всех углов огромного зала. О его высоте Конан мог только догадываться, потому что потолок был уже почти скрыт зеленым зонтом, как небо в джунглях. Многие из приглашенных на церемонию, особенно сидевшие в первых, самых почетных рядах, оказались схваченными похожими на змей ветвями. Изрядно подвыпившие придворные даже не успели повскакать со своих подушек. Теперь они корчились и извивались в цепких объятиях, словно насекомые, попавшие на липкий лепесток хищного цветка или в паутину гигантского паука.
Была ли эта смерть страшней, чем судьба тех, кто оказался задавленным в столпотворении у дверей, — этого Конан обдумать не успел. Рубанув по очередному подползающему к ним побегу, киммериец крикнул:
— Юма, вставай рядом! Ирилия, прикрывай нас сзади! Надо прорываться к стволу. Мы свалим это чудовище, подрубив его снизу!
Дело не обещало быть легким — ствол дерева увеличился в толщину пропорционально росту. Крошечная кадка, в которой подарок был привезен в Аграпур, давно разлетелась на куски. Теперь подобный котлу ствол покоился прямо на полу, а толстые, словно слоновий хобот, корни вонзились в стыки между мраморными плитами и, видимо пробуравив фундамент дворца, стали, пульсируя, выкачивать из земли воду и силы, необходимые для такого чудовищного роста.
— По крайней мере, мы — воины из джунглей — лучше управимся с ролью лесорубов, чем городская стража или короли степей — кавалеристы! — сказал Конан, прорубаясь к стволу и поглядывая на Йилдиза и его подругу. Лица обеих жертв посинели, но по крайней мере их рты все еще судорожно втягивали воздух. Обрубив несколько ветвей, тянущихся к королю, Конан понял, что большего ему сделать не удастся, и вернулся к ушедшему вперед Юме.
