Понимая свою слабость, Конан решил и не пытаться открыть обитую железом дверь, затворившуюся за губернатором и его слугой. Эта тяжелая плита смогла бы удержать его и полного сил. А вот вторая — обычная деревянная панель — выглядела более доступной для того, чтобы вскрыть или, на худой конец, выломать ее. Сложность была в другом: как добраться до двери и как найти силы, чтобы идти дальше. Конан внимательно осмотрел рану на бедре. Шов не разошелся, но внутри все горело огнем, а любая попытка встать на раненую ногу вызывала дикую боль. Все больше давали о себе знать и свежие раны, полученные в бою прошедшей ночью, и ушибы, — видимо, результат не очень-то бережной последующей транспортировки в замок. Даже влажная тропическая жара, с которой Конан, как ему казалось, уже совсем освоился, вдруг навалилась на него с утроенной силой. Киммериец тяжело дышал, немногим отличаясь от выброшенной на берег рыбы. Единственное, что приносило сейчас ему облегчение, — это струйка дыма, поднимавшаяся от кальяна.
Это тлел и курился лотос. Конан вспомнил слова Фанг Луна: в этих сосудах находится конец боли и приглашение в мир грез. Почувствовав незнакомый зуд в теле, странную головную боль и непривычное ощущение нехватки чего-то, Конан удивился силе этого эффекта. Наркотик был в его теле какие-то считанные часы, а организм уже здорово привык к нему. Хотя слуги Фанг Луна наверняка вкатили ему изрядную дозу. А кроме того, поговаривали, что вендийские колдуны сумели создать такое зелье, которое делало человека своим рабом буквально за один-два раза его употребления.
Конан даже вздрогнул от такой перспективы. Но выбора у него не было. Взяв наугад один из хрустальных флакончиков, киммериец открыл его и внимательно рассмотрел содержимое. Это была розоватая, густая мазь, от одного запаха которой успокоилась мучившая Конана сильная боль в затылке. Зачерпнув пальцем немного мази, киммериец осторожно втер ее в шрам на шее. Затем, расстегнув форменную тунику, смазал рану на бедре и покрасневшее пятно вокруг нее, а также самые болезненные из ссадин и свежих шрамов.
Уже через несколько мгновений ему стоило большого усилия воли закрыть флакон и перестать втирать в тело мазь, приносившую мгновенное облегчение. Убрав флакон в один из карманов, Конан прислушался к своим ощущениям: его дыхание клокотало в груди, словно разогретое вином. Боль в ноге почти прошла. Правда, в ушах слышался непонятный шум. Зато в теле чувствовалась вновь вернувшаяся сила, а в голове — желание что-то делать, действовать. Конан попробовал встать. Состояние ноги поумерило его восторг — она была столь же слабой и почти безжизненной. Но, по крайней мере, на нее было не больно ступать, и киммериец без труда, лишь чуть прихрамывая, добрался до дальней двери. Подойдя к ней, он оперся на деревянную створку рукой и с удивлением обнаружил, что она не заперта.
«Свобода в моем доме», — вспомнил Конан слова Фанг Луна. Что ж, какая бы ловушка ни скрывалась за дверью, ждать, что удастся избежать ее, переждав в этой комнате, было бессмысленно. Киммериец осторожно надавил на дверь, которая легко открылась, скрипнув петлями.
Представшая глазам Конана комната напоминала предыдущую. Такая же большая, без окон, она была более тускло освещена несколькими лампами по углам, а часть мебели была сломана или перевернута. Комната была завалена мусором, и даже до затуманенного лотосом обоняния Конана донеслась вонь, стоявшая в воздухе. В противоположной стене киммериец разглядел вторую дверь. Оглядевшись и не увидев ничего явно опасного, он шагнул вперед.
Позади раздался странный звук. Резко обернувшись, Конан увидел, как захлопывается перед его глазами входная дверь. Некоторое время киммериец не мог понять причины этого, а затем увидел знакомую ему по джунглям лесную обезьянку, зацепившуюся за карниз невдалеке от дверного косяка. Затем рядом появилась вторая, затем — в стороне — еще одна. Следующая появилась из-за колонны… Вскоре вся комната оказалась кишащей переговаривающимися и гримасничающими животными. Они, словно пауки, носились по стенам и колоннам и каким-то непостижимым образом по воздуху переносились из угла в угол.
Присмотревшись, Конан увидел, что по всей комнате выше человеческого роста натянуты тонкие веревки, служившие отличными мостами ловким животным. Верещавшие и мечущиеся обезьяны двигались все же с меньшей суетой и с большей целеустремленностью, чем их лесные собратья. В следующий миг Конан разобрал, что на голове каждой из обезьян был маленький шлем, грудь прикрывали кукольные доспехи, а на каждом запястье сверкал привязанный кинжал с человеческий палец длиной. «Час от часу не легче, — подумал киммериец, — теперь обезьяны-воины, этого только не хватало».
Оказалось, что захлопнувшаяся дверь была сигналом к началу атаки. Три обезьяны, спустившись по Дверным косякам на пол, переглянулись и бросились вперед, сжимая свои крохотные клинки и обнажив в оскале почти такой же длины клыки.
Хороший пинок был бы лучшей обороной от этих спустившихся на землю обитателей деревьев. Но слабая, плохо сгибающаяся нога Конана не подходила для такой работы. Киммериец отступил на пару шагов и, подождав, попытался схватить ближайшую обезьяну. Однако верткое животное было не так-то просто поймать. Обезьяна увернулась от протянутой руки и даже успела полоснуть по ней одним из острых, как бритва, кинжалов. Даже когда человеку все-таки удалось схватить обезьяну с намерением размозжить ей голову об стену, та не прекратила сопротивления, а впилась в руку своими желтыми клыками. В эту же минуту на Конана налетели две другие обезьяны, ткнувшие его с двух сторон своими клинками и тут же отскочившие назад. Разделавшись с первым противником, Конан хотел заняться оставшимися, но понял, что самое худшее только начинается.
Нападение трех животных с пола, оказывается, было всего лишь отвлекающим маневром. Сверху, со стен и с веревок, на его голову и плечи одновременно прыгнула целая стая воинственно настроенных обезьян. Этот натиск не только ошеломил киммерийца, но и изрядно напугал его. С трудом опомнившись, Конан стал отмахиваться и отбиваться, тщетно стараясь уберечь лицо и руки от кинжалов и клыков.
Схватив за горло одну из обезьян, Конан стал орудовать ею как дубинкой и на некоторое время сумел расчистить пространство вокруг себя. Отбежав в центр комнаты, он отбросил бездыханное животное, чтобы расправиться с парочкой наиболее упорных его собратьев, не желавших слезать с человека. Но остальные обезьяны, не задерживаясь, вновь бросились в атаку. Веревки были натянуты на такой высоте, что, зацепившись за них лапой или даже хвостом, животные как раз доставали кинжалами до головы киммерийца, иногда даже используя его плечи как опору для прыжка на другую веревку. Слабая нога не позволяла Конану надеяться на быстроту своего движения. Он начал всерьез опасаться, что в какой-то момент обезьяны опрокинут его на пол.
Вдруг нападение прекратилось по неизвестной для Конана причине. Он перевел дух и осмотрел себя. Хотя под действием лотоса он не ощущал боли, большое количество крови, вытекшей из многочисленных порезов и укусов, не внушало оптимизма. Раненая нога гудела и была все так же полупарализована. Подволакивая ее, Конан запрыгал к дальней двери, стараясь не попадать в лужи крови и кучи обезьяньего дерьма. Он понимал, что передышка не может быть долгой и что его враги отступили только для того, чтобы перегруппировать свои силы и сменить тактику.
Так и произошло. Обезьяны собрались над ним плотным кольцом. На этот раз их кинжалы свободно болтались в воздухе, привязанные к запястьям. Словно по команде, десятки лап, похожих на человеческие руки, потянулись к Конану, схватили его за волосы, за плечи, за разорванный воротник куртки и подняли его в воздух. К своему ужасу, киммериец почувствовал, как сандалии отрываются от каменного пола. Все больше и больше обезьян хватали его, постепенно перебираясь вниз по телу и переворачивая его почти в горизонтальное положение. Через некоторое время Конан понял, что висит над полом на высоте полутора своих ростов.
