Владимир умер, не успев назвать законного наследника. Народное мнение склонялось к Борису. Именно по этой причине кончину князя пытались скрыть: тело выносили тайно. Но сберечь секрет не удалось. Пришлось устроить торжественные похороны, и князя погребли рядом с любимой женой Анной в церкви Богоматери. И то, чего так не желали, свершилось: на стол сел Святополк.
Карамзин, безраздельно доверявший Нестору, видел в Святополке изверга и злодея. Современные исследователи более осторожны. Вполне вероятно, что Святополк вовсе не совершал тех убийств, которые позже ему приписали. Во всяком случае, не совершал всех инкриминированных ему убийств.
Но Карамзин опирался лишь на те тексты, которые ему были известны. И для него Святополк не мог быть правомочным наследником хотя бы потому, что летописец не считал его сыном Владимира. А племянники, как известно из русской истории более позднего времени, часто оказывались замешанными в неблаговидных поступках. Им, согласно феодальному русскому праву, было трудно бороться с всесильными дядьями.
Переносить эту кальку на время ранней Руси довольно небезопасно. Право наследования в том виде, в каком оно проявилось позже, еще не существовало. Во всяком случае той «лествицы», что характерна для удельного периода Руси, еще не было. К тому же Святополк может оказаться и не племянником Владимира, а его сыном. Зная особенную любвеобильность князя, полагаться на приговор летописи, что он был зачат до брака Владимира с его матерью, опасно. Тем более нам известно, как поступил Владимир с его матерью, и что она была не женой, а только невестой его брата. В отношении прелюбодеяния у Владимира не было комплексов, он в этом находил особенную сладость.
Но даже если Святополк и оказывался племянником, он автоматически зачислялся в сыновья благодаря этому браку. Во всяком случае, польские источники называют Святополка сыном Владимира и в этом не сомневаются. Официально он был признан таковым и самим князем. По праву старшинства Святополк был безоговорочно лучшей кандидатурой, поскольку не ущемлял ничьих прав. Что же касается Бориса, то как младший брат преимущественного права он не имел. И будем считать, что Святополк ничьего престола не похитил, а занял главное место по праву. Пусть многим это и было не по душе.
Не по душе это было бы, наверное, и самому Владимиру. Причина была проста. Он женил Святополка на дочке польского короля Болеслава и выделил удел. Но Святополк, по указаниям наших летописей, желал отделить свою землю от Киева. (Ну, не так ли собирался поступить сам Владимир? Не так ли поступил Ярослав?) Вся беда Святополка в том, что он проиграл и стал кругом виноватым.
Другая причина гнева Владимира кроется глубже: он желал, чтобы молодая жена Святополка приняла веру по греческому образцу, но та привезла с собой ксендза и уговаривала мужа перейти в латинскую веру. Святополк любил жену, но к вере был равнодушен. Как дед Святослав, он больше был занят военными походами. Для Владимира такое свободомыслие в вопросах веры было неприемлемым. Так что Святополк, несчастная королевна и ксендз отправились в тюрьму. Официальная версия обвинения гласила: за измену.
Но почти перед смертью старик, по летописи, смилостивился и выпустил Святополка из заточения. Правда, забывают упомянуть, что жена и ее ксендз продолжали сидеть в тюрьме, а сам несчастный выбрался из «поруба» только после того, как Владимир испустил дух. Посмертное, что ли, было прощение?
Естественно, Святополк поспешил воспользоваться плодами такой удачи – он тут же занял место великого князя. Но это вокняжение требовало времени. Ему еще предстояло утвердиться в Киеве и склонить жителей на свою сторону. Вот почему выпущенный народом из тюрьмы (стало быть, был и народ, который освободил Святополка, считая того законным наследником?), первое, что князь сделал (и в чем его обвиняют все, Карамзин в том числе), – «созвал граждан, объявил себя Государем Киевским и роздал им множество сокровищ из казны Владимировой».
Проще говоря, наследник расплатился с теми, кто отпер для него темницу. Поступок, скорее показывающий широту натуры, нежели какое-то зло.
А вот затем, согласно летописи, Святополк приступил к планомерному уничтожению братьев. И вот тут возникает неувязка. С севера на Киев уже движется вовремя осведомленный о смерти отца Ярослав. Он желает взять власть во что бы то ни стало. С границы возвращается к Киеву Борис, тоже поставленный в известность о смерти Владимира. Остальные дети (включая Глеба) об этом событии получают известие много позже. Причем Глеба ставит в известность Ярослав.
Но летописец смешивает временной ход событий. Для него все свершается как бы в один день: и Святополк давно на свободе, и Борис получает от него весточку и спешит в Киев, и Глеб туда же рвется, и Ярослав. Ярослав-то как раз туда спешит изо всех сил. Он вынужден даже помириться с новгородцами, добрую часть коих накануне казнил и едва не лишился ополчения. Так кто у кого желает отнять власть? Ясно, что не Святополк. Это для Ярослава Святополк узурпатор и вечный «племянник», а не брат. С родственными чувствами в этой звериной стае очень плохо. Власти хотят все. Борис и Глеб из перечисленных просто имеют на нее гораздо менее прав (по старшинству). и гораздо более прав, если исходить из того, что они дети от единственного законного брака с православной царевной.
По скандинавским источникам совершенно ясно, кто убил хотя бы одного из братьев, по польским – где находился Святополк. Но ни для Карамзина, ни даже для более позднего историка Соловьева это неизвестно. У них источник один – летописный. И Соловьеву даже пришлось оправдывать Святополка, поясняя, что братоубийство после прихода к власти – явление широко распространенное по всей Европе. Ведь летопись точно называет имя убийцы, а Борис и Глеб давно внесены в святцы.
Святополку приписывают также убийство еще одного брата, Святослава, который якобы испугался и решил бежать из Деревской земли в Венгрию, но по дороге был застигнут и убит. Кто убил Святослава, наверно, и вовсе останется тайной, даже летописец говорит только о каком-то распоряжении Святополка. Что же произошло вне летописного свода, об этом можно гадать. Карамзин предпочитал гаданию текст. А из него получалось, что мучеников убил Святополк, за что получил имя Окаянного.
Но из той же летописи можно вывести лишь одно: Святополку, утвержденному на киевском столе, пришлось сражаться со своим братом Ярославом. Летопись оправдывает Ярослава, поскольку он как бы мстит за смерть Бориса и Глеба. Беда только, что войска у Святополка нет и ему приходится сначала просить о помощи печенегов (князья охотно прибегали к такому приему, но летописец упрекает именно Святополка, что он навел поганых на землю Русскую), вместе с которыми он был разбит на берегу Днепра (киевская дружина, стремясь объединиться с союзниками, пошла по тонкому льду и погибла), а затем – срочно спешить к своему тестю в Польшу за помощью. Это летописец назовет наведением ляхов на православную Русь.
Но дело было куда проще: Святополк отстаивал свой кусок пирога – Киев. Как великий князь он обязан был этим заниматься ради покоя в стране. А пока он добывал помощь, его жена с немецким епископом все так же сидели в тюрьме. Тюрьма находилась на севере, во владениях Ярослава. Для последнего это была козырная карта.
Ярослав утвердился в Киеве, но киевлянам его правление не очень понравилось. И когда подоспел Святополк с Болеславом, киевляне просто сдали город Святополку. Правда, удача недолго грела этого князя. Киевлянам не понравилось поведение поляков, и они стали их понемногу прореживать. Болеслав, понимая, что так можно и всего войска лишиться, поспешил вывести свои отряды из Киева и других городов.
Летописец, между прочим, упрекнул Святополка и в этом «прореживании»: будто бы Святополк отдал такой приказ. Но до этого начались переговоры с Ярославом. Несчастный Святополк хотел только одного: возвращения своей жены и немецкого епископа из тюрьмы. Святополк предлагал ему честный обмен: жену с епископом на сестер Ярослава, оказавшихся в Киеве.
