Поэтому те, кто принимает таинство, не поклоняясь ему (то есть делают так, как предписано Господом), уверены, что ни в чем не отступают от заповеди Божьей. Такая уверенность - наилучшее утешение, которое мы только можем иметь в любом начинании. У нас есть пример апостолов: они не поклонялись таинству, стоя на коленях, а сидя брали и ели его. И есть пример Апостольской Церкви, о которой св. Лука передаёт, что члены её общались не в поклонении, но в преломлении хлеба (Деян 2:42). Наконец, есть апостольское учение, которым св. Павел наставлял коринфскую Церковь, заявив, что принял его от самого Господа (1 Кор 11:23).
36. Всё это в конечном счёте побуждает христиан задуматься о том, насколько опасно блуждать в наших собственных фантазиях в отрыве от слова Божьего, когда речь идёт о столь возвышенных и важных вещах. Но сказанное до сих пор должно освободить нас от сомнений. Мы показали, что если христианин хочет должным образом стяжать Иисуса Христа в Вечере, то ему надлежит вознести разум и душу к Небу. В самом деле: коль скоро назначение таинства - укрепить немощный разум человека, дабы он мог подняться к высотам небесных тайн, то довольствующиеся внешним символом уклоняются от прямого пути, на котором следует искать Иисуса Христа. Кто же станет отрицать, что преклонять колена перед хлебом, поклоняясь в нём Иисусу Христу, значит предаться злостному суеверию? Нет никаких сомнений в том, что Никейский собор имел целью устранить подобное зло, когда запретил христианам сосредоточиваться смиренными помыслами на видимых знаках (Никейский собор (325), с. 20 (Hefele-Leclercq. Op. cit., v. 1, p. 618 s.) Этот канон, на который, по-видимому, ссылается Кальвин, просто предписывает (без какого-либо указания на евхаристию) молиться стоя, и то лишь по воскресеньям.).
Установление древней Церкви, предписывающее диакону громко и ясно взывать к народу перед освящением даров, также имеет целью помочь каждому христианину обратиться сердцем к видимым вещам. И Писание не только подробно изображает вознесение Господа нашего Иисуса, но и при всяком упоминании о Нём побуждает нас помышлять о горнем, дабы отвлечь нас от любых плотских помыслов (Кол 3:1-2). Следуя этому правилу, скорее надлежало бы духовным образом поклоняться Христу в небесной славе, чем изобретать столь опасную форму поклонения, берущую начало в грубой и более чем плотской фантазии о Боге и об Иисусе Христе.
Поэтому те, кто выдумал поклоняться таинству, не только измыслили это от себя, помимо Писания, где об этом не сказано ни слова (что не было бы упущено, если бы такое поклонение было угодно Богу). Они также вопреки Писанию в целом создали себе нового бога по собственному усмотрению, покинув Живого Бога. Ибо что есть поклонение дарам вместо Дарителя, как не идолопоклонство? В этом они дважды согрешили против Бога. Во-первых, они отняли честь у Бога, перенеся её на тварь. А во-вторых, нанесли Богу бесчестье тем, что запятнали и осквернили Его дар и благодеяние, превратив его священное таинство в омерзительный идол. Мы же остерегаемся упасть в ту же яму и поэтому всецело сосредоточиваем наш слух, зрение, сердце, помыслы и язык на пресвятом Божьем учении. Оно является для нас школой Святого Духа - превосходнейшего Учителя. Будучи наставлены в ней, мы не нуждаемся в дополнительных наставлениях. А всё то, что не содержится в этом учении, должно быть добровольно нами отвергнуто.
37. Но суеверие, однажды преступив границы, не знает конца. Наши противники впали в ещё большее заблуждение, выдумав обряды и церемонии, абсолютно несообразные Вечери и преследующие лишь одну цель - почтить символ, словно самого Бога. Если мы упрекнём в этом наших противников, они ответят, что почитание воздаётся Иисусу Христу. Но, во-первых, если бы это имело место во время Вечери, я всё равно сказал бы, что истинное поклонение подобает обращать не к символу, но к Иисусу Христу, сущему на Небесах. А так как они предаются этим нелепым затеям помимо Вечери, какие у них основания заявлять, будто они почитают Иисуса Христа, заключённого в хлеб? Ведь у них нет даже никаких обетований на этот счет. Они освящают свои жертвенные дары, чтобы пронести их в процессии, торжественно выставить, подвесить в дароносице - и всё для того, чтобы поклоняться дарам и взывать к ним. Я спрошу своих противников, в силу чего, по их мнению, освящаются дары? Они сошлются на слова: «Сие есть Тело Моё ...» Я же отвечу, что следом сразу же говорится: «Приимите, ядите», - и буду прав. Ибо ввиду того, что обетование сопряжено с заповедью, я утверждаю: оно таким образом заключено в заповеди, что в отрыве от неё утрачивает силу. Это станет понятнее из сходного примера. Так, Господь дал нам заповедь: «призови Меня» и тут же обетование: «Я избавлю тебя» (Пс 49/50:15). Однако если кто-нибудь вздумает сослаться на это обетование, призывая св. Петра или св. Павла, не сочтут ли такого человека безумцем? Но разве не точно так же поступают те, кто отсекает обетование Вечери: «Сие есть Тело Моё ...» - от приданной ему заповеди и прибегает к действиям, совершенно чуждым установлению Христову? Вспомним о том, что это обетование было дано тем, кто соблюдает заповедь Иисуса Христа. И наоборот: люди, произвольно изменяющие способ применения заповеди, отлучаются от слова Божьего.
До сих пор мы говорили о том, каким образом таинство причастия служит исповеданием нашей веры перед Богом. Однако посредством этого таинства Господь не только напоминает нам о преизбытке своей благости, но как бы даёт нам эту благость из рук в руки (о чём было сказано выше), побуждая нас принять её. В то же время Он призывает нас не быть неблагодарными к подобному благоволению, но возвеличить его подобающими хвалами и прославить благодарением. Поэтому Господь, давая установленные таинства, велит апостолам следовать Ему в воспоминание о Себе (Лк 22:19). Св. Павел называет это «возвещать смерть Господню» (1 Кор 11:26). Другими словами, это значит публично и всенародно, как бы едиными устами, исповедовать, что вся наша надежда на жизнь и спасение заключена в смерти Господней, исповедовать, чтобы прославить Его и побудить других людей также воздавать Ему славу. Здесь перед нами опять-таки раскрывается цель таинства: упражнять нас в памятовании о смерти Иисуса Христа. Ибо заповедь возвещать смерть Господню, пока Он не придёт в Судный день, означает наш долг исповедовать устами то, что вера узнаёт в таинстве: что смерть Иисуса Христа есть наша жизнь. Таково второе предназначение Таинства Вечери, касающееся внешнего исповедания.
38. В-третьих, Господь пожелал, чтобы это таинство стало для нас как бы призывом, ибо оно сильнее, чем любое другое средство, пробуждает в нас ревностное стремление к любви, миру и единению. В нём Господь сообщает нам своё тело таким образом, что оно всецело становится одним с нами, а мы - одним с ним. Но так как есть лишь одно тело, причастниками которого делает нас Христос, мы обязательно, в силу этого причастия, также должны образовать в совокупности единое тело. Единство этого тела символизирует для нас хлеб, предлагаемый в таинстве. Подобно тому как хлеб состоит из множества пшеничных зёрен, смешанных и слившихся воедино до полной неразличимости и нераздельности, - так и мы должны через согласие воль сопрячься и соединиться таким образом, чтобы не иметь между собой никаких раздоров и разделений. Лучше всего эта мысль выражена у св. Павла: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор 10:16-17).
