В просветах меж горбатыми дымными шапками было видно, как бородач метался по краю, что-то кричал, указывая на мужиков, готовившихся к отъезду.

Огонь неторопливо охватил осоку на сотню саженей, набрав силу, уже не скакал по кочкам, а лениво, но безостановочно наваливался, пожирая сухую траву, широкими полосами проскальзывал меж осыпями, тянулся вверх, к противоположному краю оврага.

Хромой конь, спокойно бродивший во время стрельбы по дну оврага, громко заржал и подался вправо к песчаному откосу, где огню не было пищи.

Вавила смотрел на дело своих рук как заколдованный. Губы его кривились в злой ухмылке.

— Подай-ка пистоль, Федор. Чай, не все разрядил.

Огонь широкой лентой раскатился по краю оврага, где недавно стояли и лежали разбойники. А им было уже не до погони. Они бегали в дыму, ловя коней, некоторые уходили в степь рысью.

Федька протянул Вавиле пистоль.

— Держи.

Вавила, не оборачиваясь, взял его, расставил ноги и, ухватив оружие обеими руками, повел ствол за бегущим вдоль огня разбойником.

Тот остановился над одним из убитых и принялся шарить у пояса… Вот он выпрямился, держа в руках кошель. Вавила выстрелил. Тать обернулся, выронил кошель, шагнул к краю обрыва и упал головой в огонь.

Вавила зло сплюнул, смахнул со лба пот и срамно выругался. Хрипло дохнув, сказал:

— Ей-богу, волки!.. Хуже волков. Их только огнем и выжигать! — И опять сплюнул.

Демка и Ярема уже были в седлах.

— Федор! — позвал Демка. — Давай ко мне!

Федька глянул на статного вороного мерина — этот двоих вынесет! — и прыгнул на круп коня позади Демки. Конь чуть присел на задние ноги, но выдержал.

Вавила забрался на своего коня.

На той стороне огонь добрался до лысого бугра и, охватив его с боков, полз дальше.

Ярема подъехал к краю обрыва: тут огонь подбирался к брошенной телеге. Озабоченно рек:

— Кабы сюда не перекинулось. Вон тут кругом трава да еще и кусты, все сухое.

Вавила плюнул на палец, поднял его над головой и ответил:

— От нас тянет-то. И вроде бы как прохладой веет. Поди, к вечеру или после полудня дождик будет.

Из оврага вставала широкая волнистая стена дыма.

Едва заметный ветерок качнул ее и обдал лица мужиков упругим жаром…

— Гойда! — крикнул Вавила.

Кони рысью пошли к дороге.

Возы стояли в версте от оврага, за придорожными кустами. Представляя себе самое плохое, Аким не знал, что и делать, когда Трофим прискочил на возу и указал рукой назад.

— Гляньте-ко, дым!

Дашка оправила платок, прищурилась.

— Откуда там дыму-то быть?.. — И увидела: — Господи, будто деревню запалили!

Аким согнал хмурь с лица и впервые, как отъехали от оврага, улыбнулся.

— Хорошо мужики сделали. Верно!

— Дак ведь, поди, траву зажгли? — Трофим округлил глаза и перекрестился. — При такой суши вся степь выгорит.

— Ништо, ветру большого нету, — успокоил Аким. — Огню широко не разойтись. К вечеру падет роса и пожару конец. А может, и дождь прибежит. Вона как облака-то затяжелели.

Дед подхватил приятные для него слова:

— И правда, что-то холодком потянуло… — Встал на телеге — Уж не наши ли едут? Трое!.. Как трое? Ай, Демка-то с Федором на одном коне сидят. Все живы, слава богу! — Дед радовался так, словно ждал сыновей с тяжкой битвы, и, завидев их, захлебнулся словами, умолк, только губы что-то шептали…

Аким замахнулся спросить, да Вавила опередил его:

— Что с Гордеем-то?

— Легше ему, легше! — затараторил дед. — И всего-то чуть бок задело, а кости целы. Дарья ему подорожничка призязала, к вечеру боль-то и утихомирится…

— Оно и хорошо, — пробурчал Вавила. И к Акиму: — Куда теперь?

Аким отвечал не очень уверенно:

— Тут недалеко сельцо должно быть. К нему бы и править…

— А говоришь так, будто сомневаешься.

— Как же не сомневаться? Мне туда дорога ведома. Дак и лихие, верно, туда же явятся… У них теперь зла на нас… Ведь не отвяжутся.

— И я так мыслю. — Вавила оглянулся назад.

— А ежели догонят… — начал было Аким.

— Встретим как положено! Зелье и пули еще есть.

Аким снова посомневался:

— А ежели не хватит?

— Саблями до смерти будем биться! — Вавила резко запрыгнул в седло.

Всем стало ясно, что говорить больше не о чем.

Ярема с Демкой сели на коней. Дашка устроилась рядом с Гордеем, туда же забрался и Аким. Федька и Трофим оказались на телеге, где было колесо с пушками.

Обоз из двух телег и трех всадников покатил навстречу неведомой, вполне возможной опасности…

И катили без остановок до самого вечера. Лишь раз придержали лошадей, когда Дашка углядела невысохшие листья подорожника. Она соскочила на ходу, набрала полные горсти и уже на возу обмыла их водой и сменила повязку на ране Гордея. А тот на боль и не жаловался, лежал тихо и смотрел в небо. Вроде вздремнул немного и лишь однажды поморщился, когда переезжали неглубокую ямину и телегу слегка тряхнуло.

— Потерпи, уже недолго, — молвил при этом Аким, вглядываясь в бледное лицо брата, И правда, скоро, примерно в версте, мелькнули соломенные крыши. Мелькнули и скрылись, потому как обоз покатил в низину. А когда выехали, перед глазами распахнулось ржаное поле.

Только не радовало оно, как радует ухоженное, обещающее обильный урожай поле, будь оно засеяно рожью или пшеницей. Это поле было наполовину вытоптано, наполовину спалено. Горькая гарь тошным запахом плыла над нивой, отдаваясь болью в сердцах у тех, кто ехал по обожженной с двух сторон дороге.

Приблизились к селу, увидели и другое: пяток покосившихся низких изб, сараи, вправо на горке — рига, на месте десятка других изб — головни да кучи камней от развалившихся печей. Над пожарищем кружили и каркали вороны, пустые и мертвые избы казались могилами. И даже солнце, тянувшееся к закату, стало серым и беспомощным.

Остановились.

— Куды править-то? — спросил Трофим.

— В избах-то, чай, пусто, дак нам туда без нужды, — сказал Аким и поскреб в бороде: не ожидал он увидеть такого, ох не ожидал… — И когда же село-то успели сжечь?

Эти слова Акима дед понял так, что отвечать надо ему, и, принюхавшись, ответил:

— Дождика тут не было, а дух-то от гари не шибко свежий. Дак, поди три дня назад, не меньше, пожгли село-то.

— Правь к тому месту.

— Да чего там зреть-то, пепелище одно, и все…

Подъехали к пепелищу. Аким, сойдя с телеги, ковырнул сапогом черную слежавшуюся пыль.

— Сюда, стало быть, спешили-то? — спросил дед и не дождался ответа. И так все было ясно. И снова спросил: — Теперь куда?

— Теперь-то? — Аким поднял голову. — А вон к риге-то и правь.

Демка, бывши на коне справа от возов, взялся за повод, чтоб скакать напрямую. Аким досказал:

— Правьте через село, а уж там и повернем.

Нехитра уловка, а следок-то сбивала. Понял Демка, что чужой глаз будет смотреть на обманную колею: вона на пыли-то, как на снегу, все отметится. И погоня прежде будет должна через все село проехать. От риги же и за дорогой приглядеть удобнее, да и место там открытое, пустое, знать, никто тайком не подберется.

Невелика рига, да надежно укрыла от чужих глаз вдвое уменьшившийся обоз. И верховые кони убрались, и людям хватило места, чтоб сгрести пыльную соломенную труху в кучу к середине стены и, укрывши солому холстиной, устроить лежанку.

Перед закатом с простора потянуло прохладой, в низинах белесым пологом лег туман. А когда солнце убралось совсем, туман возрос, как на дрожжах, уплотнился и пополз, — огибая горки, остужая и поя влагой нагретый воздух. Синий купол прохудился от колючих ярких звезд, потерял свежесть, остыл.

В сумерках мужики проверили оружие и сложили на возах так, чтоб и в потемках знать, где брать. Перед сном пожевали хлеба с солью да запили водой. Дашка приложила к ране Гордея свежих листьев и увязала их чистой тряпицей.

В сторожа Аким определил себя и Федьку, Демка напросился сам. Аким указал ему быть у ворот, что открывались в сторону дороги, и сидеть безотлучно. Им же вдвоем ходить вокруг и поблизости.