Литмир - Электронная Библиотека

— Балуется? Со стеллажом для писем?

— Понимаешь, у милиции возникло подозрение, что кто-то использует наш почтовый стеллаж для скрытых передач.

Сейчас лучше всего помолчать, дать ей почувствовать и осознать новость. Она повернулась к нему. Дернула плечами, будто отмахиваясь.

— Скрытых передач? Глупость какая-то. Каких скрытых передач?

— Во-первых, Ганочка, это совсем не глупость. А во-вторых, и это самое важное, ты должна запомнить: о нашем разговоре никто не должен знать. Это очень важно. Никто.

Она надменно поджала губы. Нахмурилась.

— Ну, само собой, Андрей. Ты мог бы мне этого и не говорить.

«Само собой. Ты мог бы мне этого и не говорить». Золотая девушка. Просто золотая девушка. Она опять посмотрела ему в переносицу.

— Так что? Что вообще тебе нужно?

— Умница, Ганочка. Умница, что поняла. А нужно мне совсем немного. Во-первых, как я уже говорил, никто не должен знать о нашем разговоре. Это первое. Второе. Каждый день, утром и вечером, мы с тобой должны проверять свежую почту. Понимаешь? Проверять, чтобы выяснить, не появилось ли в одной из ячеек нужного нам письма. Понимаешь? С незнакомой фамилией. Понимаешь?

— Понимаю.

— Объясню, почему я сказал «мы с тобой». Те, кто использует стеллаж, не должны знать или даже просто подозревать, что этот почтовый ящик под наблюдением и что мы с тобой будем его проверять. Значит, всю эту проверку нам нужно делать очень незаметно. Крайне незаметно. Ты поняла?

— Да, конечно.

Кажется, накачивать ее больше не нужно. А вообще — вообще она вполне даже ничего девушка. Вполне ничего.

— Отлично. Значит, по утрам ячейки могу проверять я. Прихожая в это время пуста. А вот дневную почту — другое дело. Как раз все приходят с занятий, толкучка. Ну и, если я начну копаться во всех ячейках, сама понимаешь. Все это увидят.

Ровнин услышал шум шагов. Он успел только переглянуться с Ганной, как дверь открылась и вошла Варвара Аркадьевна.

— Ну что, обвыкаем? — улыбаясь, спросила комендантша.

— Обвыкаем, Варвара Аркадьевна. Вот уточняем со старостой общежития инвентарный список.

— Я смотрю, ты скоро прямо меня заменишь. — Комендантша сняла халат и надела плащ. — Я в учебный корпус, Андрюш. Если кто спросит, я там.

— Хорошо, Варвара Аркадьевна.

Комендантша ушла.

— А что, если я такое письмо увижу? — спросила Ганна. — Что тогда делать?

— Очень важно, что тебе в этот момент делать. Поясню. Когда будут приносить дневную почту, я всегда буду находиться тут же. За столом или в дежурке. Каждый день, ты поняла?

— Что, и в воскресенье?

— И в воскресенье, даже особенно в воскресенье. Потому что в этот день здесь самая толкучка. Поэтому в воскресенье тебе придется проверять и утреннюю почту, чтобы опять же на меня не обратили внимания. Ты поняла? В воскресенье и утреннюю. Как, не трудно тебе это будет?

— Не трудно.

Он оценил ее взгляд. Да, его выбор оказался точен. Такая не проговорится.

— Значит, Ганочка, если такое письмо появится и я в это время буду сидеть у входа за столом, та подойдешь и чуть тронешь телефон. Аппарат на столе. И все. Тронешь телефонный аппарат и можешь заниматься своими делами. В остальном разберусь я.

— Так. А если ты будешь в дежурке?

Она все поняла. И прежде всего поняла разницу между «за столом» и «в дежурке».

— Умница. Значит, если я окажусь в это время в дежурке, подойди к столу и незаметно позвони, коротко, четыре раза. Знаешь, где кнопка?

— Знаю. И все?

— И помни, Ганочка, хорошо помни, проверять ячейки каждый раз надо незаметно. Очень незаметно. Лучше, чтобы в это время никого не было рядом. А если кто-то стоит, делай вид, что ищешь письмо для себя. На всякий случай я дам тебе свой домашний телефон. Но помни, звонить по нему можно только в самом крайнем случае. Ну, допустим, неожиданно принесли почту поздно, когда я уже ушел. Или меня нет, а ты вдруг заметила в ячейке письмо с незнакомой фамилией. Тогда сразу звони мне. Ясно?

— Да.

Теперь каждый его день начинался и кончался одинаково. Он вставал в полшестого, делал зарядку, принимал душ, варил геркулес и крепкий чай и, наскоро позавтракав, ехал в общежитие. Дорога занимала полчаса; обычно он входил в прихожую ровно в половине восьмого. Первое, что он делал, — незаметно оглядывал стеллаж, затем садился за стол у входа. Теперь он уже знал в лицо и помнил имя и фамилию каждого проходящего — до последнего человека. Всех девушек, которых было сто двадцать три, и шестнадцать парней. Его тоже все знали. В начале десятого почтальонша, которую звали Лизой, хотя ей было далеко за сорок, приносила первую почту. Лиза, полная, колченогая, с хмурым, неподвижно-недовольным лицом, войдя в прихожую, обычно кивала Ровнину — быстро, наспех, будто стараясь скорей отделаться от ненужной обязанности. Сначала она отдавала ему все газеты, потом шла к стеллажу. Письма Лиза раскладывала умело и ловко. Она вынимала их веером, держа между пальцами так, чтобы были видны фамилии. Всмотревшись, поднимала руки и точными скупыми движениями сверху вниз распределяла конверты по ячейкам.

Когда Лиза уходила, Ровнин по ее движениям уже примерно знал, сколько и в какие ячейки пришло писем. Он подходил к стеллажу и просматривал все, что поступило; постепенно он научился проверять ячейки за десять-пятнадцать секунд. Там, где лежали одно-два письма, хватало взгляда; там же, где писем было больше, — легкого движения руки.

Потом наступала протяженность — протяженность дня, который надо было чем-то заполнить. До начала четвертого — появления почтальонши и конца занятий — общежитие оставалось почти пустым, и он должен был найти себе какую-то работу или занятие, желательно — находясь при этом недалеко от входа. В первые дни работа еще была: Ровнин вычистил, замазал и заштукатурил все щели, вставил стекла, навел полный инвентарный порядок в кладовках, переписал все до одного списки. Все это было сделано довольно скоро; потом уже ему оставалось находить и придумывать занятия самому. Обычно он просто сидел за столом или в дежурке, выслушивая новости от тети Поли, тети Вали или комендантши. Теперь он знал буквально все о дочерях и внуках тети Поли, знал об одинокой жизни тети Вали, знал, что главная забота и смысл жизни Варвары Аркадьевны — удержать собственного мужа, который хочет ее бросить и которого она любит. С комендантшей ему приходилось говорить особенно часто: она считала Ровнина человеком, хорошо знающим жизнь, и уже несколько раз спрашивала совета, как ей быть с мужем. Если ж никого не было, то после первой почты Ровнин просто сидел один и просматривал газеты. В два часа, к обеду, дежурная обычно заканчивала варить на кухне суп и жарить котлеты. После обеда было легче; в три кончались занятия, приходила вторая почта. После четырех до самого вечера прихожая уже не пустовала. Кто-то вредил и выходил, кто-то кого-то ждал; иногда здесь просто стояли и разговаривали — свои и те, кто ждал девушек, как их называла тетя Валя, «пришлые». В воскресенье прихожая оживала с утра до вечера и именно за счет пришлых, которые иногда приходили с двенадцати. Обычно это были парни лет двадцати — двадцати двух. Они или вызывали кого-то, или оставляли дежурной документы и проходили к знакомым, или просто стояли в прихожей и ждали. Ровнин постепенно пригляделся к ним и в основном знал всех в лицо. Однако он понимал, что искать лопоухого среди пришлых впустую. «Маленький» (или кто-то еще) может появиться здесь только один раз, чтобы взять письмо и уйти. Торчать здесь, изображать любовь и мозолить всем глаза ему ни к чему.

Ровнин уже лег спать, когда раздался резкий звонок телефона. Не поворачиваясь, он нащупал в темноте трубку.

— Алло, вас слушают.

Трубка молчала. Он посмотрел на часы — половина одиннадцатого. За время работы сотрудником ГУУР Ровнину много раз приходилось жить в гостиничных номерах и чужих квартирах, и почти в каждом номере и в каждой квартире раздавались вот такие звонки, без ответа. Ровнин знал, что эти безымянные, неизвестно как возникающие звонки почти неизбежная участь любого места, где есть телефон. И вот сейчас такой звонок впервые раздался здесь, в квартире на Средне-Садовой. Мембрана тихо, едва слышно шипела. По звуку фона Ровнин понял, что неисправность линии или аппарата здесь ни при чем. В трубку просто молчали. Значит, кто-то или шутит, или очень хотел бы услышать его голос. А может быть, ни то и ни другое.

19
{"b":"132321","o":1}