Иногда он просто-напросто сидел и смотрел на далекий круг горизонта. Вот когда его гнев доходил до белого каления: их предки странствовали по континенту от побережья до побережья, а они тут, как рыбы в озере, ограничены участком в триста квадратных миль.

Он разыскал пузырек и налил в него теплого молока для ребенка. Мать проснулась и покормила девочку, а он смотрел на них. Мать теперь казалась крепче; жар у нее прошел, и кашляла она не так часто. Пока ребенок медленно пил, она смотрела на Уиллиса.

— Тебе нужно идти дальше?

— Да, нужно. Я хотел убедиться, что вам стало лучше. Горло очень болит?

— Немножко, но мне гораздо легче благодаря тебе.

Мать посмотрела на девочку.

— Она тоже выглядит неплохо, — сказал он.

— Да. Я не знаю, что бы мы без тебя делали.

Он спросил, как все это случилось, и она сказала, что их с девочкой почти одновременно и неожиданно бросило в жар, и у нее и у дочки заболело горло, потом начались кашель и головные боли, да такие сильные, что пришлось лечь в постель. Он сказал, что в детстве он болел дифтеритом и потому запомнил некоторые симптомы болезни и методы лечения.

Она улыбнулась ему и сказала:

— Это было божественное провидение, что ты случайно оказался здесь.

Он поинтересовался, часто ли ее муж отлучается так надолго, и она ответила, что всегда, когда этого требует работа, поскольку муж знает, что она может сама позаботиться о себе и о ребенке.

— До этого случая, — улыбнулась она.

Он спросил, сможет ли она проглотить немного супу, и она сказала, что попробует. Он принес ей супу и сел у окна, пока она пила. Это была красивая молодая женщина с круглым лицом и длинными светлыми волосами. В перерыве между маленькими глотками она спросила его, откуда и куда он идет. Он соврал, что направляется работать на какое-то мексиканское месторождение золота. Она сказала, что неплохо бы ему остаться до возвращения ее мужа, который, видимо, уже находится на пути домой и сможет отблагодарить его. Но что, если он не останется, она тоже поймет.

В другое время и в другом месте он был бы не против того, чтобы задержаться в комнате один на один с белой женщиной. Он слышал о многих индейцах, которых в таких случаях обвиняли во всем — от попытки изнасилования до терроризирования беспомощной женщины. Но здесь между ними было только дружелюбие. Какое-то чувство родства, которого он раньше не испытывал ни к одному белому. Это заставило его вспомнить о словах, которые он прочел в гостиной.

Он видел, что женщина все еще слаба; он убрал бутылочку и миску и сказал, что побудет еще немножко, пусть она получше отдохнет. Она устало улыбнулась и сказала, что это очень мило с его стороны и что она не знает, как отблагодарить его. Он снова занял свой пост у окна и принялся внимательно разглядывать прерию.

Чем больше он сидел, тем беспокойней становился. Он стал думать о временах, когда его народ страдал от белых в основном из-за того, что слишком им доверял. Один из его дядей очень рано научил его поговорке: «Доверяй белым, но держи свой нож острым». Возможно, эта женщина — после всего, что он для нее сделал, — не причинит ему вреда, но муж — дело другое. Он вышел наружу и подумал, как же ему все-таки быть.

Пытаясь составить план, он успел подоить корову, наколоть дров, покормить цыплят и помыть кастрюли, которыми пользовался. Потом принес несколько ведер воды из колодца за домом и только тогда вернулся в спальню взглянуть, проснулась ли она. Она дремала, и он взял стул и стал ждать.

Был почти полдень, когда она проснулась, зашевелилась в постели. Он улыбнулся ей, когда она обернулась, и сказал:

— Чувствуете себя лучше?

— Да, намного.

— Я думаю, что, приготовив вам с девочкой ленч, я мог бы уйти.

— Конечно, мы и так тебя слишком задержали. В самом деле, мне кажется, что я могу уже встать.

Она попыталась сесть, и он подошел к ней.

— Рановато, — сказал он. — Поешьте еще немного супу и отдохните несколько часов. К вечеру вы станете покрепче.

— Может быть, ты и прав. — Она снова легла. — Здесь ты врач.

Он вернулся на кухню и приготовил суп. Она покормила ребенка, съела немного сама, сказав при этом, что должна каким-либо образом отплатить ему за всю его помощь. Он пытался протестовать, но она настаивала.

— Твоя лошадь отдохнула и сыта? — спросила она.

Когда он сказал, что у него нет лошади, она предложила:

— Вот ты и возьмешь нашу запасную лошадь.

— Я бы не смог воспользоваться таким подарком, — сказал он.

— Но ты должен.

— Это очень мило с вашей стороны, но я не могу взять вашу лошадь.

Некоторое время она продолжала настаивать, а он отказываться. Он очень хорошо представлял себе, что может случиться, если его поймают с лошадью белого. Снова усевшись у окна, он заметил клубы пыли вдали. Слушая ее, он видел, как они разрастаются, и вот, наконец, уже можно было различить фигуру человека на коне. Заметив, что он смотрит в окно, она спросила:

— Кто-нибудь едет?

— Да, — сказал он.

— Это, должно быть, Джим, мой муж. — Она, наверное, догадалась о его чувствах, потому что добавила: — Я так рада, что он вернулся раньше, чем ты ушел. Я расскажу ему обо всем, что ты для нас сделал.

Он слушал, как она говорит об их намерении перебраться поближе к городу, и время от времени бросал взгляд на приближающегося всадника. Вскоре он услышал стук копыт, и вот уже человек проходит через калитку в заборе и направляется к дому.

— Это он, я узнаю по звуку, — сказала она. Когда на крыльце послышались шаги, она села в постели и крикнула: — Джим, я тут! — И мужчина вошел в спальню.

Тут он и увидел Уиллиса, сидевшего у окна. Он остановился и уставился на индейца.

— Это мистер Начоби, — сказала ему женщина. — Если бы он не пришел вчера, я не знаю, что бы ты сегодня здесь нашел.

Пока ковбой испытующе смотрел на индейца, она рассказала ему все, особенно подчеркнув то, как Уиллис с помощью таких грубых инструментов, что были в наличии, трудился как врач, чтобы спасти и ее и ребенка. Ковбою было около тридцати, он был высокий и тонкий, с жестким взглядом человека, который проводит много времени в седле, У него была светлая кожа и светлые глаза, которые смотрели и сурово и в то же время мягко. Теперь они казались дружественными, когда он сказал:

— Многим тебе обязан. Чертовски хорошее дело ты тут сделал.

Уиллис кивнул головой и ждал.

— Я сказала мистеру Начоби, что он должен взять Дейзи в уплату, — продолжала женщина. — У него нет своей лошади, и это самое меньшее, что мы можем дать. Правда?

— Конечно, — сказал ковбой. — Тут и думать нечего, мы так ему обязаны.

Он склонился над младенцем, внимательно его осмотрел и поцеловал в головку. Потом он погладил женщину и снова взглянул на Уиллиса.

— Он как раз собирался уходить, когда ты приехал, — сказала женщина.

— Очень рад, что ты дождался меня, чтобы я смог тебя поблагодарить, — ответил он.

— Но, мне кажется, ему уже надо отправляться, — продолжала она.

Ковбой вопрошающе повернулся к Уиллису, и тот сказал, что это правда.

— Что ж, я оседлаю Дейзи для тебя.

Уиллис попрощался с женщиной и вышел за мужчиной на задний двор. Он смотрел, как ковбой вывел кобылу и накинул на нее седло. Подтянув подпруги и похлопав лошадь, он повернулся и внимательно оглядел индейца.

— Ты Черный Кот, не так ли?

Теперь голубые глаза были холодными и вызывающими. Уиллис сказал, что да.

— Я так и подумал, как только увидел тебя. — Помолчав, ковбой продолжал: — За то, что ты сделал, мне никогда не рассчитаться с тобой. Такого я никогда не видел. Немногие белые поступили бы так. — Снова долгая пауза. — Мы получили сообщение о тебе на прошлой неделе. Иоргенсена, человека, которого ты убил, мы тоже нашли. — Их взгляды встретились. — Ты знаешь, что я не могу отпустить тебя, правда? — сказал ковбой.

— Знаю, — кивнул Уиллис.

— Так. Но за спасение моей жены и ребенка я могу дать тебе день.