– И именно поэтому ты хочешь пойти прямо к ней в лапы? Да? – он повернулся и с интересом посмотрел на меня.

– Если я приду сама, то возможно будет все иначе… Но я больше не могу так… Не могу жить в постоянном страхе. Это даже не жизнь… Мне никогда не было так страшно… И я больше не могу бояться… Я устала.

– Лар… – Рыжий встал и обнял меня. – Пойдем спать. Завтра будет день и будет все иначе.

Иначе не будет. Я знала это точно. Я понимала страхи Рыжего, только не понимала, почему ему так сложно понять мои. Теперь я боялась ходить по улице, боялась спать, боялась принимать душ, боялась всего, каждого звука, каждого шороха. Каждую секунды затылком я чувствовала ее взгляд. Иногда краем глаза я ловила резкое смазанное движение стройной фигурки, резко поворачивалась, но там либо никого не было, либо был кто-то другой. Теперь я точно знала, как сходят с ума. Это происходит постепенно, и ты сама начинаешь сомневаться в здравии рассудка. Когда ты не можешь точно сказать – что тебе показалось, а что было на самом деле. Когда любой незнакомый звук моментально приобретает форму в твоем воображении, и ты точно так же не уверена, а был ли звук вообще или ты его придумала.

Одним из достоинств Рыжего был беспробудный сон. Вот и в этот раз он, умаявшись со мной, спал как младенец. Или, может, он надеется на мое благоразумие? В любом случае… зря. Я тихо прикрыла дверь и, скользнув по коридору, вышла в подъезд.

Теперь мне не было страшно. Я знала, куда и зачем я иду. Больше никаких привидений или непонятных звуков. Никаких кошмаров и криков. С этим надо покончить раз и навсегда. Если она меня ждет, то я уже иду.

Я тихонько толкнула дверь. Дом встретил меня пыльной усталостью и темнотой. С некоторых пор я стала бояться темноты и всегда включала свет. Вот и сейчас моя рука остановилась на полпути к выключателю. Это мой дом. Поруганный чужими ботинками и руками, с вывернутыми полками и шкафами, с разбросанными вперемежку с пылью вещами… это все равно был мой дом. И в нем я не боюсь ничего, а значит, и свет мне не нужен. Не разуваясь, я прошла на кухню. Занимался рассвет. Солнца еще не было, но небо уже окрашивалось в розово-желтые цвета восхода, отгоняя мрак и тени ночи.

– Долго же ты гуляешь. – от звука голоса я вздрогнула. Хотя я и готовила себя к тому, что найду ее у себя дома, все равно страх моментально вернувшись сковал меня с головы до ног.

– Л-л-лешка… – просипела я.

– И я рада тебя видеть… снова.

Она отделилась от косяка и сделала шаг ко мне. Я невольно сделала шаг назад.

– Тебе страшно? Ты боишься меня?

– Вовсе нет. – я постаралась взять себя в руки. – Что ты тут делаешь?

– Тебе страшно. Я чувствую запах твоего страха. Я долго тебя ждала.

– Извини…

– За что? – рассмеялась Лешка. Этот смех на мгновение швырнул меня в мои кошмары, именно его я слышала, как только закрывала глаза.

– За то, что меня так долго не было. – как удивительно спокойно звучит мой голос.

– Ты была у него?

– Неважно… Теперь я здесь. И нам нужно поговорить.

– Ненавижу эти слова!!! Ненавижу, как они звучат, и то, что происходит после того, как они слетают с губ!!! Почему бы тебе просто не сказать, что любишь меня? А?

– Я…

– Но ты не любишь. – припечатала она. – Ты просто не любишь!!! И поэтому чаще молчишь!!! Хочешь уйти? Да? К нему? Или кому-то еще? Сколько их у тебя???

– Лешь… я…

– Что ты блеешь, как овца? Куда пропало все твое гребаное красноречие?

– Прекрати орать на меня!

– Что? – она вдруг успокоилась. – Прекратить орать?

Лешка задумчиво покачала головой.

– Не любишь и не любила… Играла… А теперь хочешь выйти из игры…

– Я не играла… я…

– Помнишь, я сказала, что ты не будешь принадлежать никому, кроме меня? Ты помнишь? – она не отводила от меня глаз, наклоняя голову и рассматривая меня, так как будто увидела впервые. От ее слов веяло опасностью. Я кивнула.

– Ты думаешь, я врала? Врала как ты? Нет. Я говорила правду. А ты врала. И я не могу простить тебя. Понимаешь? Это так больно… Я не сделала тебе ничего плохого… Зачем ты так со мной?

В свете наступающего утра я увидела две мокрых дорожки слез на ее щеках. Ее взгляд вдруг потерял всю свою ярость и злость, теперь в них плескалась боль.

– Лешка! – Я рванулась к ней, в три шага преодолевая разделяющее нас расстояние. Я хотела обнять и прижать к себе, сказать что-нибудь, что успокоит боль… Как я могла бояться ее? Ведь это Лешка…

– Нет. – ее тихий возглас сопроводился легким прикосновением холодной стали к моей груди. Я непонимающе, опустила глаза на то место, где возникла боль.

Нож. Огромный. Стальной. Холодный. Блестящий. Не знающий страха, сомнения и боли. Несущий избавление от Жизни.

Мои глаза не могли оторваться от холодной стали ножа в тонких изящных пальчиках. Мне было страшно и одновременно как-то очень спокойно.

– Что это? – спросила я.

– Это то, что теперь между нами. Тебя больше нет. Есть он и я. А тебя нет. И я не хочу, чтобы то, чего нет, прикасалось ко мне.

Я кивнула и послушно сделала шаг назад. По груди, в том месте, где нож коснулся меня, медленно кралась теплая струйка, я смахнула ее пальцами.

Острый.

– И что дальше? – прошептала я.

– А я расскажу тебе… потом! – она прыгнула на меня.

Я увернулась.

Сталь рассекла воздух в миллиметре от меня. Сделав еще шаг назад, я уперлась поясницей в подоконник. Все. Дальше отступать некуда. Только окно. Мое любимое окно. Моя свобода от мира и путь к нему.

– Лешка! Лешка, перестань, я тебя прошу! Перестань! Не нужно! – откуда я знаю, что нужно говорить в таких ситуациях?

Я боюсь ее, и не боюсь одновременно.

Я люблю ее и ненавижу.

Она во мне и вне меня.

Мне ее жаль…

Я просто сжимаюсь от жалости к ней.

Она останется тут, а меня не будет…

Мне жаль ее.

– Лешка, не надо. Пожалуйста. Не делай этого. Я очень тебя прошу.

– О чем ты просишь? О чем? Чего мне не нужно делать? А что мне нужно делать? Я была с тобой, я любила тебя… Но тебе было мало. Мало меня? Ты вся такая правильная. Сидишь дома, пьешь паршивое вино, вся в своих умных возвышенных мыслях. Ты даже не видишь того, что происходит у тебя под носом. Сидишь вся чистенькая и не выходишь в мир, потому что боишься запачкаться в нем. Тебе не интересен мир и все кто живет в нем. Ах, какая трагедия, – она рассмеялась, по-звериному закинув голову назад. – тебя не поняли… А ты? Кого ты поняла в этой жизни? Тебе было мало меня? Мало моих откровений? Ты полезла глубже. Как же ты решилась? Ты же боишься всего, что может тебя огорчить, или чего ты не понимаешь…

Я молча слушала. Одновременно с этим мой взгляд сканировал расстояние от нее до меня, от меня до двери, от двери до нее. Пока она говорит, это шанс…

Господи, шанс на что?

Я рванулась к ней, мимо нее к двери… Но она была быстрее…

Нож вошел в меня, как в масло. Мне даже не было больно. Я даже ничего не почувствовала. Я видела только темные, безумно-темные глаза близко-близко от моего лица. Только по тому, что я могла разглядеть свое отражение в этих почти черных дырах зрачков, я поняла, что она поймала меня. Я дотронулась рукой до ручки ножа. Моя ладонь стала мокрой и горячей. Я подняла руку.

Кровь.

Моя кровь.

Все-таки она красная.

И горячая.

Как у всех.

В голове зашумело, и ноги стали как ватные. Неудержимо захотелось спать.

Лечь.

Сейчас.

Здесь.

Не важно.

Спать.

Я стала сползать на пол, глазами держась за свое отражение в её зрачках. Хотелось моргнуть, но почему-то казалось, что если я закрою глаза, то навсегда потеряю связь…

Связь с кем?

С чем?

Бешенство в черных глазах стало сменяться ужасом. Неужели ей страшно оттого, что она сделала? Я хотела усмехнуться в это искаженное смесью ужаса и бешенства лицо, но внезапно поняла, что мне лень делать даже это. Я опустилась на пол и закрыла глаза.