Это значение работы духовных (настоящих и единственных работников церкви, внутренне возрастающей во Христа) свидетельствует ап. Павел так: “Я сделался всем для всех, чтобы спасти некоторых”, - не сказал, чтобы спасти всю церковь - привести ее в дивную гармонию, а только спасти некоторых. Значит, тот, кого сам Христос посылает на Свою работу в церковь, ограничивает ее спасением некоторых братий, которых он в состоянии по своим силам спасти; других спасают другие по указанию Христа.
Итак, прежде чем обращаться к Юстиниану и показать, что он принес своими декларационными положениями и своей деятельностью в церковь, мы должны ясно созерцать, в чем заключается жизнь церкви. Ее внутренняя жизнь заключается в благоустроении себя каждым ее членом (духовном перерождении) , чему способствуют духовные - посланные Христом в помощь Его домостроительству. Помогают этому также таинства, совершаемые рукоположенными священниками. Внешнюю же жизнь, распорядок в церкви предоставлено ведать самому обществу Христианскому, собору: - в общинах собранию общины; в более крупных объединениях: собору выборных от отдельных общин. Сами общины выбирают себе начальников – иерархов всяких степеней, которые совместно с народом ведают внешней жизнью общин и их объединений. Характерной чертой епископов первых столетий было то, что каждый акт приложения церковно-правительственной власти совершался епископом публично при ближайшем участии всей его паствы и сам епископ рассматривался не только как начальник, но и как излюбленное, доверенное лицо общины. В свою очередь каждый член общины - по слову Христову каждая душа драгоценность Божия - представлял собою значимую величину, имеющую всегда и во всем право голоса. (См. сравн. у Болотова, “История древней церкви”).
Эта тонкая и свободная организация Христова - церковь, конечно, могла бы потерпеть очень большой ущерб, если бы какое-нибудь отдельный член ее вздумал узурпировать в ней власть, ссылаясь на то или иное вымышленное им священное право. Таковыми всегда были лжеапостолы, лжепророки, лжеучителя, которые в противоположность избранникам Божиим (наставляемым Духом Святым: быть при всей своей силе как бы низшими среди братий) - захватывали власть и овладевали душами ближних, внося великое смятение и разрушая любовь.
Таким узурпатором ворвался в церковь и Юстиниан, объявив свою императорскую власть священной, дарованной Богом. До сих пор Христианские императоры считали себя простыми членами Христова общества, равными среди равных и, таким образом, берегли хрупкую организацию Христианского общества, основанную на великом значении свободы всякого члена церкви и участии всех без исключения братий в жизни общины (до какой степени ценно это участие каждого, доказывает Учение ХII апостолов, умоляя всех и каждого члена церкви не уродовать тело церкви своим отсутствием на собраниях).
Юстиниан присваивает своему величеству то, о чем должна заботиться вся церковь, все члены ее без изъятия. Он утверждает, что император имеет долг и право пещись о чистоте догматов, соблюдении канонов, о достоинстве священства. Он развивает в этом отношении кипучую деятельность, ни с кем не советуясь, а, напротив, всем навязывая свою волю. Причем все свои предписания снабжает бесчисленными цитатами из священного писания (преимущественно Ветхого Завета), доказывая своим подданным, что он всегда прав.
История пятого вселенского собора, как нельзя ярче, изображает нам деятельность Юстиниана в церкви.
Однажды Юстиниан издал указ, в котором произносилась анафема на лицо и сочинения покойного Феодора Мопсуетского, на некоторые сочинения Феодорита и письмо Ивы*. Император хотел придать этому указу общецерковное значение. С этой целью он потребовал, чтобы под ним подписались все представители церковной власти - патриархи и епископы.
* Мотивом этого указа было желание примирить церковь с монофизитами (которым покровительствовала очень любимая Юстинианом его супруга Феодора). Монофизиты упрекали, что церковь не осудила (на Халкидонском соборе) этих трех лиц, писавших в духе Нестория (конечно, это было ничто иное, как повод опорочить Халкидонский собор, осудивший их самих (монофизитов).
Сначала все отказывались. Первое лицо, от которого император потребовал подписи, был патриарх Константинопольский Мина. Последний находил, что осуждение трех глав грозит опасностью авторитету предыдущего (Халкидонского) собора, ибо собор этот не осудил Феодора, хотя и знал о нем. Однако, по настоянию царя, Мина подписал, но с оговоркой, что возьмет подпись обратно, если папа римский не согласится с указом. Тоже патр. Зоил Александрийский отказывался, но после понуждений со стороны Юстиниана подписал. Патр. Ефрем Антиохийский объявил себя врагом указа, но опасность. лишиться своей кафедры побудила его согласиться. Патр. Иерусалимский Петр объявил перед Иерусалимскими монахами, что, кто подпишет указ, тот враг Халкидонского собора. Но, наконец, и он согласился исполнить волю императора. Остальные епископы Востока так или иначе последовали за патриархами. Однако Запад во главе с папой решительно отказался присоединиться к пожеланию Юстиниана. Но вот что произошло с папой Вигилием. Юстиниан, чувствуя, что его желание анафемствовать трех глав не вызывает сочувствия во церкви, вызвал папу Вигилия к себе в Константинополь. Здесь сначала папа повел себя совершенно независимо и отлучил патр. Мину от церковного общения на четыре месяца за его подпись под указом императора. Однако проходит время, и папа Вигилий тоже оказался не в состоянии противостоять духу, царившему при дворе Юстиниана, и согласился на осуждение.
Болотов говорит: “Юстиниан умел, как немногие, производить давление на епископов, и никогда еще римские папы не стояли в такой зависимости от Константинопольского двора, как в его время”.
Возмущение папой Вигилием на Западе было огромно: считали отступником от веры, и даже среди сопровождавшей его свиты нашлись некоторые, обличавшие своего начальника. Однако согласие Вигилия не было, очевидно, искренним. Когда через шесть лет после его приезда в Константинополь (он все еще продолжал здесь жить) открылся собор - пятый вселенский собор 553 г. - то он под разными предлогами отказался явиться в собрание. И собор состоялся без его участия, а также и без участия западных епископов. Только много времени спустя уже из Рима папа Вигилий прислал письмо патр. Константинопольскому, где высказывался за присоединение к собору. Вообще же только через 50 лет все на западе присоединились к собору.
Что, собственно, отвращало всех от осуждения трех глав?
Мы имеем драгоценное свидетельство представителей африканской церкви, которая, в особенности, восстала против указа Юстиниана: еп. Понтиака, ответившего от лица африканской церкви Юстиниану, Ферранда, написавшего послание в Рим по просьбе папы Вигилия (оно сделалось руководящим для римской церкви) и еп. Факунда в его сочинении: “В защиту трех глав”.
Понтиак писал: из вашего последнего указа мы узнали, и это нас сильно смутило, что мы должны осудить Феодора, сочинения Феодорита и письмо Ивы. Сочинения их нам мало известны. Если они дойдут до нас и мы прочтем, а равно и другие сочинения, противные правой вере, то мы осудим их, но не самих авторов, уже умерших. Они подлежали бы справедливому осуждению, если бы были живы доселе и отказались бы осудить свои погрешности. Но к чему нам вести войну с умершими? Они перед лицом Судии истинного, выше которого нет другого судии. Оставь, государь, мир церквам.
Феранд говорил: (I) на предыдущем Халкидонском соборе не высказано было осуждение этим трем лицам, хотя собор имел о них суждение. Высказывать осуждение теперь - колебать авторитет Халкидонского собора. (2) Умерших осуждать не должно. Что пользы вести борьбу уже с умершими или производить из-за них смуты в церкви. (3) Император своим указом производит насилие над совестью членов церкви; никто не может навязывать своего мнения другим, иначе мыслящим.
Святые, которых сам Господь через Духа мудрости призвал к научению верующих, никогда не требовали подписи под своими книгами. Благочестивый исследователь не спешит, чтобы его мысли тотчас были приняты верующими, напротив, он готов сам согласиться с теми, кто лучше мыслит по данному вопросу”.
