Приказом тайных дел была арестована масса лиц, близко или отдаленно имевших отношение к царевичу. Всех их жестоко и много раз пытали, и многие были подвергнуты мучительнейшей казни: колесованию (ломали руки и ноги и всовывали их в колесо, а колесо клали плашмя на землю — лежа в таком положении, казненные мучились несколько дней, прежде чем умереть). Однако никакого серьезного материала к обвинению царевича Алексея найдено не было.
Уже совсем не для того, чтобы найти обвинение против царевича, было наряжено следствие над его матерью, несчастной женой Петра, с которой он давно развелся, приказав постричь ее в монахи (кстати сказать, что игумен и иеромонахи Суздальского монастыря были подвергнуты жестоким пыткам за то, что отказались постригать Евдокию против ее желания). Евдокия не имела никакого влияния на сына, так как юн был отнят от нее и воспитывался у Петра, и жила она безвыездно вдали от столиц. Теперь Петр воспользовался случаем, чтобы насытить свою старую неприязнь к законной жене. Производя следствие о ее жизни, Петр узнал, что у нее есть друг майор Глебов. Глебова подвергли пыткам, но ничего дурного за ним не нашли. Все-таки царь приказал посадить его на кол на Красной площади. (Очевидно, только за связь с бывшей царицей Евдокией.) Испытывая невыразимые мучения, Глебов был жив целый день, затем ночь и умер перед рассветом, испросивши св. тайн у одного иеромонаха. Сохранилось известие, что ночью Петр приезжал посмотреть, как мучается несчастный.
Тогда же был колесован епископ Досифей (Ростовский) за то, что утешал Евдокию, говорил ей, что Петр опять сойдется с ней и снова она будет царицей.
Итак, сколько ни мучили людей, не могли доказать виновность Алексея. Тогда и он подвергся пытке, чтобы наговорил сам на себя. Пытали сначала тайно на какой-то мызе (уже после смерти Алексея трое крестьян были осуждены на казнь за то, что были свидетелями, как на мызу повели царевича, в сарай и оттуда были слышны его стоны и крики). Когда Алексей под пыткой по требованию отца письменно себя обвинил (нужно же было иметь материал!), Петр приказал своим собутыльникам (выразимся так) по всепьянейшему собору судить сына. И пытками царевич.был замучен до смерти.
Тело убиенного ждало погребения с 26-го июня до 30-го. Как же проводил это время сыноубийца царь? На другой день после убийства пышно праздновал годовщину Полтавской битвы, обедал в почтовом саду и, как сказано в летописи, “зело веселился”. Через день праздновал свои именины, обедал в летнем саду, вечером занимался любимым развлечением: пускал фейерверк; веселый пир длился до глубокой ночи. Утром хоронил сына. Вспомним здесь, что Иван Грозный четыре дня просидел не пивши и не евши у изголовья убитого им сына в глубочайшем горе и сознании своей вины.
История с сыном произошла через 20 лет после свирепых неистовств над стрельцами, произошла в самый расцвет Петрова царствования. Отличием ее от стрелецкого времени было то, что здесь подверглись пыткам и казням уже ни в чем неповинные люди — масса людей. И казни были утонченнее: там просто рубили головы, здесь колесовали (тоже заимствование из Европы).
Вот свидетельство, что никакого внутреннего роста в этом человеке и христианине не было: как был злодей, так и остался злодеем, до конца жизни, не сознавая себя преступником.
Новый бог, которому поклонился Петр I, нисколько не мешал ему быть злым. Напротив, служением ему оправдывались преступления, бездушное государство — вот этот бог, идол. Ему был принесен в жертву родной сын и многие другие — оттого и не было раскаяния.
“Про Петра же знайте, что ему жизнь не дорога, была бы жива Россия”. Под Россией разумеется не собрание живых людей, а отвлеченное понятие — государство; отныне не христианская вера, как в Древней Руси, а новый идол будет единить русских: Российская империя. Под влиянием этого идола христианские понятия будут вырождаться в зверино-языческие.
Новое сознание — служение государству — не сразу появилось у Петра. Оно пришло незаметно со стороны, казалось бы, неожиданной: началось с детских забав в войну. Это было самое любимое занятие Петра.
Ставши единоличным царем, он всё управление предоставил матери (женщине недалекой) и близким, ей людям (не выше, чем она), и Наталия управляла царством (несомненно гораздо хуже, чем София с Василием Голицыным) до своей смерти (1794 г.). Во всё время правления матери Петр совершенно не интересовался ведением государственных дел, он продолжал играть в войну. От матери, как правительницы, он требовал всевозможных материалов для усложнения своих игр. Мать без памяти любила сына, и Петр с детства привык ни в чем не терпеть отказа, не знал никакой сдержки своему нраву. Всё его поведение было такого духа, что умная его сестра Софья называла Петра и его товарищей: Преображенские озорники. Нелады у Софьи были только с царицей Наталией и ее близкими, Петра она не опасалась, так как видела, что государственная власть его нисколько не интересует.
И это была правда, так как даже и после смерти матери Петр, “понуждаемый, как пишет его современник, вступить в управление царством, однако ж труда того не хотел понести и оставил всё правление другим лицам”. Сам продолжал играть в войну, от правителей же требовал незамедлительного исполнения всех нужных для его забавы вещей и людей, смотрел на государство, как на свою обширную военную кладовую.
К этому нужно добавить: получением царства Петр воспользовался, чтобы расширить до грандиозных размеров, как выражается энциклопедический словарь, свои увеселения. Если при матери он несколько стеснялся, злобно не кощунствовал, то теперь безобразиям и кощунствам всепьянейшего собора — пародии на церковную иерархию — нет предела. Достаточно привести два факта, чтобы характеризовать эти издевательства (продолжавшиеся до самой смерти Петра): всепьянейший папа-патриарх благословлял членов собрания чубуками (курительными трубками), держа их крест-накрест. — На свадьбе папы (Зотова) в храме ящик с водкой сделан был наподобие Евангелия (эта свадьба состоялась в конце царствования Петра). Свадьба была в Архангельском соборе в Москве, присутствующие на венчании были наряжены в шутовские платья. Вокруг церкви приказано было бить в медные тарелки, свистеть, в свистки, трещать в трещотки.
Военные игры продолжались без всяких серьезных намерений и планов использовать их как дело государственное. На суше давались потешные сражения с десятками убитых и сотнями раненых: так, под Кожуховом были введены в “бой” две армии, насчитывающие по 15 тысяч человек в каждой.
Удовлетворяя свою страсть к кораблестроению, Петр отправился к морю, в Архангельск, где соорудил флотилию из нескольких кораблей и радовался, что у него не только потешная армия, но и флот. Однако Архангельск не был особенно годен для военного дела: вследствие частых бурь Петр несколько раз терпел кораблекрушение. Тогда он решил свою морскую базу перенести на теплое море. К Азову было направлено сравнительно большое войско.
Но что Петр в эту пору нисколько не связывал свои потехи с делом государства, свидетельствует его письмо к адмиралу Апраксину (назначенному адмиралом флота в отместку за его нелюбовь к навигации): “шутили под Кожуковом, — пишет. царь, — а теперь едем играть под Азов”. Позднее историки, тщащиеся везде открывать причинную связь (в противоположность историческим событиям, обыкновенно не имеющим решительно никакой последовательности),— историки будут говорить о великом деле Петра, продолжающего движение России, начатого его отцом Алексеем, к Черному морю. Как видим из слов Петра, он совсем не предполагал о величии своих игр. Кстати сказать, русский Азов по Прутскому миру был разрушен.
Быть может, чтобы пристыдить тех, кто за всякое дело безмерно превозносит Петра, от Азовского похода осталось одно отвратительное воспоминание, именно, дело голландца Янсена. При сдаче крепости турки выговорили себе право выйти с ручным оружием и со своими семействами. Петр согласился, но с условием выдачи голландца Янсена, инженера, который, очевидно, чем-то обиженный, убежал от Петра в крепость. Прибывши в Москву, царь устроил там никогда еще не виданный праздник — въезд победителей через триумфальные ворота. В шествии участвовал и Янсен, его везли на телеге, одетого для поругания по-турецки, под виселицей с петлей на шее в цепях. Потом Янсена долго били и израненного, с изломанными членами, всенародно колесовали среди празднеств по поводу победы, т. е. колесо, на котором он несколько дней умирал, украшало площадь, где веселился царь с народом.
