В углу, под портретом мужчины, строго глядящего в объектив фотоаппарата — рыболов какой-то со странной рыбиной в руках, — шептались парень и девушка. Парень о чем-то просил ее, убеждал. «Бу-бу-бу...» — настойчиво, назойливо гудел его низкий, басовитый голос, а девушка весело мотала головой: «Ноу-ноу-ноу!» — И смеялась.
— Так это же профессор Смит, — сказал Русов, прочитав надпись. — Помнишь про редкостную рыбину, целлаканта, добытую в пятидесятых годах возле берегов Намибии? Считалось, что «Старина четвероног», как Смит называл рыбину, вымер пятнадцать миллионов лет назад, а местные рыболовы нет-нет да и тягали целлакантов на удочки и их шкурой зачищали прорванные велосипедные камеры! Так вот, сэр Георгий, мистер Смит бывал в этом кабачке, о чем и гласит его собственноручная надпись на портрете.
— Да-да, мистер Смит часто бывал в моем «Золотом штурвале» и сидел именно за этим столиком, где сейчас сидите вы, — сказал, услышав, видно, слова Русова, бармен. Он поставил перед ними два стакана с пепси-колой. Спросил, вежливо наклонив голову: — Откуда, господа?
— Из России, — ответил Жора. — Далековато забрались, а?
— Из России?! — удивился бармен и оживился, окликнул девушку: — Джил, подойди сюда, эти парни из России, ты слышишь? Я тут двадцать четыре года и впервые вижу русских. Джил, ты заснула?
— Россия? — спросила девушка, подходя к столику; она выгнула бедро, подмигнула Жоре. — А разве есть такая страна, папа?
— Есть, моя дурочка, есть. Это в Азии, или в Сибири, в общем, где-то возле Северного полюса. Если господа русские позволят, то можешь даже их потрогать.
— Там, наверно, так холодно, — проворковала девушка и, потрепав Жору по голове, плутовато сощурила синие глаза: — А ты мне нравишься, моряк.
Вошли мужчина и женщина, бармен подвел их к соседнему столику и, понизив голос, сказал:
— Именно за этим столиком, где я вас посадил, любил пить пиво знаменитый мистер Смит. И вот что еще, господа, мой «Золотой штурвал» — единственный бар, в котором бывают самые настоящие русские... Да-да, вот же они сидят рядом с вами!
Покачивая бедрами, Джил вернулась на свой стул, а бармен кому-то тихо говорил в телефонную трубку:
— У меня русские. Двое. Да-да, самые настоящие. Приходите, такое еще вряд ли когда увидишь...
Русов поднялся, подошел к стойке, отдал двадцать центов, и бармен выдал ему жетончик для телефона-автомата, кивнув на дверь кабинки. Жора удивленно поглядел, но Русов махнул ему рукой: сиди, не волнуйся, достал из кармана рубашки визитную карточку капитана «Принцессы Атлантики», отыскал в табличке, прикрепленной к стене кабинки, код города Людериц и набрал номер телефона ранчо Юнатас: 634724.
Длинные гудки. Отчего-то Русов волновался, он чувствовал, как гулко билось сердце. Что тревожило его? Вдруг показалось, что никакой «Принцессы Атлантики» не было, что все это ему приснилось, капитанская каюта, женщина с пулевым ранением под розовым соском левой груди... Гемма, Руди Шмеллинг?.. Да-да, все это ему приснилось, пригрезилось!
— Алло? — раздался в телефонной трубке низкий женский голос. — Я вас слушаю. Это Макс?
— Простите, это ранчо Юнатас, принадлежащее Руди Шмеллингу? — спросил Русов. — Ингрид?
— Да. А с кем я разговариваю?
— Видите ли, я старпом русского танкера. Мы обнаружили в океане покинутое командой судно, «Принцессу».
— Вот как? И вы видели там моего мужа?!
— Нет, я его не видел, но...
— А эту его девку, Гемму, видели?
— Видел. Она была мертва...
— Туда ей и дорога. Да и ему тоже! Подлец, три года с ней путался, болтал какую-то чушь, будто однажды прямо в море она вдруг появилась в его каюте, вы представляете? Вот так взяла да и появилась! Говорит: мол, инопланетянка она, представляете? То ему русские мертвые мерещатся, то... Шлюха, пробравшаяся на судно, вот кто она. Ну да черт с ней и с ним! Неделю назад я получила сообщение от Кейптаунской службы спасения, что «Принцесса» затонула...
— Приношу свои...
— Ничего не надо приносить. Вот если бы этот болван оставил завещание и вы, побывав на «Принцессе», взяли бы его да привезли его мне, я бы вас отблагодарила по-королевски. А то у меня настоящая домашняя война, представляете? Дети рвут ранчо на части, каждый требует свою долю. Ужас! Правда, есть тут один добрый человек, сосед, мой старый друг, который помогает мне, но... Алло! Вы меня слушаете?
— Так он утверждал, что Гемма — инопланетянка?
— Утверждал! Он жил с ней, козел старый. Мне бы, дуре, сообщить в Агентство мореходных прав, что он не в своем уме, но я его видеть дома не хотела, черт с ним, пускай плавает, путается с этой девкой. Уплыл, ха-ха, на дно морское, туда ему и дорога. Алло! Слава богу, мир не без добрых людей, вот сосед, Френк Джюно, пришел мне на помощь в трудную минуту. — Женщина шумно вздохнула. — Еще что-нибудь хотите узнать?
— А кто-нибудь из команды ее, Гемму, видел?
— Никто. Все же не в своем он уме, видимо, был, вот и мерещилось.
— А мы ее видели. И я, и врач, матросы.
— Значит, так ловко прятал эту девчонку у себя в каюте.
— Простите, еще вопрос. Руди воевал на востоке? Под Ленинградом?
— Да. На каком-то ужасном, ледяном Ладожском озере. Он был там командиром лыжников-диверсантов. Их звали «белыми привидениями» и «снежными волками»... Они там убивали русских. Всех, кто ни попадется: солдат, женщин, детей. На какой-то «Дороге смерти».
— Мы эту дорогу называли «Дорогой жизни».
— Нет-нет, на «Дороге смерти», так он называл ту дорогу. Они там убивали русских, и русские убивали их. После каждого набега кто-то из его бойцов оставался там, на той дороге, представляете? А потом, уже после войны, ему постоянно мерещились убитые. Какие-то девчонки-регулировщицы с перерезанными горлами, дети... Однако мы заболтались, спасибо, что позвонили. Будете в Людерице, посетите ранчо, если, правда, от него что-нибудь останется. Я с ума сойду от этой дележки! Всего вам доброго, счастливого возвращения домой, незнакомый мой корреспондент.
— И вам всего доброго, — ответил Русов.
В баре послышался шум, топот ног, громкие голоса. Русов повесил трубку и вышел из кабинки. За столики возле эстрадки, шумно переговариваясь, сдвигая столики в один, устраивались американские матросы в белых, похожих на шапочки врачей пилотках-колпачках.
— Бармен! Виски и музыку! — громко выкрикнул один из моряков, высокий, широкоплечий парень, и кинул серебряный доллар на стойку. И тотчас, следуя ему, моряки, кто просто кинул, кто ловко стрельнул пальцем серебряные монеты. Они звонко посыпались на стойку. Бармен, что-то выкрикивая, ловил монеты. А парень крикнул девушке: — Хеллоу, красотка, шевельнись!
И серебряные монеты звонким дождем посыпались на эстрадку.
Джил пружинно вскинулась со стула и с неожиданной стремительностью закружилась в каком-то странном танце. Взметнулись волосы, колоколом вздыбилась юбка. Будто сильный поток воздуха дул откуда-то снизу. Юбка поднялась выше колен, обнажились бедра, юбка взметнулась еще выше, а потом легко соскользнула.
— Стрип! Стрип! — заорали матросы. Они хлопали ладонями по крышкам стола, кто-то свистнул, загоготал: — Стрип! Стрип!
На эстрадку упала кофточка и лифчик. Бармен ставил на стол бутылки с виски и стаканы. Сыпал в них лед. Девушка кружилась на эстрадке, кукольное ее личико было полно вдохновения. Серебряные монеты, крутясь, мелькали в воздухе, похожие на мотыльков, стремительно взмахивающих серебряными крылышками. Конечно же, не только ради того, чтобы взглянуть на портрет мистера Смита, посещает публика «Золотой штурвал».
В конце улицы Королевы Елизаветы Русова и Жору догнала военная патрульная машина. Зеленый «виллис» вначале проехал мимо, но потом остановился, из него вылезли двое военных в легких, со многими карманами комбинезонах серо-песочного цвета, и один из них, козырнув, попросил документы. Оба очень долго изучали паспорта Русова и Жоры Куликова, пропуска, тихо о чем-то переговаривались, потом один из военных, тот, что попросил документы, сказал:
