Благодаря героическим усилиям тружеников советского тыла Красная Армия с каждым месяцем стала получать все больше видов современного оружия и во все возрастающем количестве. К маю 1942 года в действующей Красной Армии насчитывалось 5,5 миллиона человек, свыше 43 тысяч орудий и минометов, 4065 танков (из них 1995 легких) и 3164 боевых самолета.

Располагая такими силами и рассчитывая на твердо обещанное союзниками открытие второго фронта, Советское Верховное Главнокомандование намеревалось, ограничиваясь активной стратегической обороной, провести в то же время частные наступательные операции по всему фронту: под Ленинградом и Демянском, на Смоленском и Льговско-Курском направлениях, в районе Харькова и в Крыму. Оценивая намерения противника, Ставка считала наиболее вероятным с его стороны удар на Москву, с обходом столицы с юго-запада. Как показали дальнейшие события, в этом Ставкой был допущен просчет.

К весне готовилось и немецко-фашистское командование. Проблемы, возникшие теперь перед ним, требовали пересмотра всей нацистской военной доктрины. Уже не могла идти речь о «блицкриге» — молниеносной войне, приходилось думать о тяжелой, изнурительной войне на истощение. Противник, которого много раз объявляли уничтоженным, нанес гитлеровскому государству такой удар, что потребовалось напрячь все силы при подготовке летней кампании 1942 года. Все же гитлеровскому военному руководству удалось к маю этого года сконцентрировать на Восточном фронте 6 с лишним миллионов солдат. В их распоряжении имелось 3230 танков, почти 3400 самолетов и около 43 тысяч орудий и минометов.

Гитлер и его окружение продолжали смотреть в будущее оптимистически. В директиве № 41 от 5 апреля 1942 года Гитлер ставил перед своими войсками задачу «снова овладеть инициативой и навязать свою волю противнику». Главный удар предусматривалось нанести «на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».

В то время как обе воюющие стороны готовились к схватке, командующий 16-й армией был прикован к койке госпиталя, находившегося в здании Тимирязевской академии в Москве.

Ранение было очень тяжелым. Своевременная операция, тщательный уход и, главное, богатырская натура Рокоссовского делали свое дело — медленно, но неуклонно здоровье его улучшалось, рана зарубцовывалась.

В долгие недели пребывания в госпитале Рокоссовский о многом передумал. Ему, никогда не прятавшемуся и не уходившему от опасности, ранение в Сухиничах казалось каким-то странным, случайным, незакономерным. Еще бы: в 1919 и 1921 годах он был ранен врагом в открытой схватке, лицом к лицу. Здесь же — комнатная обстановка, вместо шашки — в руках перо, а вот, поди же, на сколько месяцев вырван из строя! Постепенно командарм стал чувствовать себя лучше, и у него появилась уверенность, что вынужденный перерыв скоро кончится.

Улучшению самочувствия Рокоссовского способствовало и то, что он за время лечения наконец смог разыскать свою семью. Юлия Петровна и Ада сначала были эвакуированы в Казахстан, а затем переехали в Новосибирск, к родным. Секретарь Московского комитета партии Г. М. Попов, навестивший Рокоссовского в госпитале, помог его семье перебраться в Москву.

Если тревога за судьбу близких и забота о собственном здоровье теперь уже волновали Рокоссовского меньше, то дела и жизнь 16-й армии не давали покоя командарму. Он оставил армию в момент жестоких боев на рубеже Жиздры. Вот уже и март, и апрель прошли, а он все еще в постели, все еще не может ничем помочь товарищам, с которыми его связала настоящая боевая дружба.

Товарищи его не забывали. Одно за другим в Тимирязевский госпиталь приходили письма с фронта. Рокоссовский был в курсе всех событий, происходивших в войсках, и также регулярно писал товарищам. Он пишет Лобачеву: «Дорогой Алексей Андреевич! Во-первых, поздравляю Вас всех с победами и горжусь тем, что 16-я держит первенство продвижения вперед, увлекая за собой и соседнюю армию. Я внимательно слежу по карте за общим продвижением. Держите высоко марку 16-й армии и впредь! Прилагаю все усилия к тому, чтобы скорее вернуться в строй. Надеюсь, что к первому мая буду с Вами. Скучать здесь не дают, все время посещают меня. Силы прибывают, а это основное. А пока до свидания. Желаю успехов. Крепко жму руку. К. Рокоссовский».

Первого мая, однако, Рокоссовскому на фронт вернуться не удалось, врачи ему этого не позволили, и в следующем письме к Лобачеву он писал: «Дорогой Алексей Андреевич! Сердечно благодарю за память обо мне. Это меня подбадривает. Скучаю по 16-й армии, спешу скорее выздороветь и вернуться к нашим славным соратникам. Думаю, через 10—12 дней мне разрешат. Семья моя пока еще в Новосибирске, скоро она переберется в Москву. Поздравляю Вас всех с праздником 1 Мая! Сердечный привет Малинину, Кирюхину, Казакову, всем, всем, всем! Крепко жму твою руку. Уважающий тебя К. Рокоссовский».

В госпитале Рокоссовский еще раз имел возможность убедиться, с каким вниманием и любовью относится советский народ к раненым воинам Красной Армии. Не было дня, чтобы не появилась здесь делегация. Это были рабочие и колхозники, комсомольцы и пионеры, артисты и художники, писатели и корреспонденты газет. И если вниманием и уходом пользовались все раненые, то генерал-лейтенант Рокоссовский, герой обороны Москвы, имя которого было у всех на устах, даже, пожалуй, страдал от обилия посетителей. Их наплыв был так велик, что администрации госпиталя приходилось ограничивать число делегаций.

Вырваться из госпиталя Рокоссовскому удалось лишь в конце мая. Хотя лечение далеко еще не было завершено, командующий 16-й армией решил, что в кругу боевых товарищей он поправится быстрее. К тому же обстановка на советско-германском фронте ухудшилась, и Рокоссовский не желал быть в стороне в такое время.

В начале мая непродолжительное затишье сменилось ожесточенными боями, исход которых был не в пользу Красной Армии. В середине мая серьезные неудачи потерпели войска Крымского фронта, вынужденные оставить Керчь. После месячного штурма пал Севастополь. В конце мая под Харьковом гитлеровцам удалось окружить часть войск Юго-Западного фронта. Одновременно фашистское командование готовило войска к главной летней операции — удару в сторону Сталинграда и Северного Кавказа.

В такой обстановке в конце мая 1942 года радостно встреченный товарищами Рокоссовский вновь принимает командование 16-й армией, принимает как раз в момент подготовки частной наступательной операции. 16-й армии и соседней — 61-й армии М. М. Попова предстояло отвлечь внимание противника от подготовки наступления на правом участке Западного фронта.

И 16-я и 61-я армии нуждались в людях, они не могли создать достаточно сильный кулак для прорыва фронта. Поэтому первоначальный успех советских войск не был развит. К тому же в ходе боя обнаружилось, что танковый корпус, имевшийся в составе армии, расположен слишком далеко и запаздывает со вступлением в бой. На пути танков попалась речушка с заболоченными берегами, и переправа через нее на несколько часов задержала танкистов. Приблизившиеся к месту боя, танковые бригады подверглись атакам немецких пикирующих бомбардировщиков. Тем временем гитлеровцы успели подбросить подкрепления, и продвижение советских войск было остановлено. Несколько дней они были вынуждены вести оборонительные бои. Задача, поставленная командованием, выполнена не была.

Не принесла успеха 16-и армии и наступательная операция, проведенная ею в июне 1942 года. Хотя для действий армии на Брянском направлении привлекалось больше сил, чем в предшествующий раз, сражение все же носило местный характер.

Для наблюдения за ходом боев в армию прибыл Жуков, проверивший подготовку войск и одобривший план наступления. Вместе с Рокоссовским командующий фронтом отправился на НП, устроенный на высоте, откуда прекрасно было видно поле боя.

Наблюдая за тем, как советская пехота ворвалась в траншеи неприятеля, генералы вылезли из окопа и стояли открыто, увлеченные происходящим. Внезапно Рокоссовский скорее почувствовал, чем увидел, что с тыла к высоте устремилась девятка штурмовиков. «Накроют!» — мелькнула мысль, и в то же мгновение самым категорическим тоном он скомандовал: