Гитлеровские войска изготовились к бою. Над фронтом светлело небо. Пройдет еще несколько часов, и историограф ставки вермахта Грейнер запишет в дневник: «Группа армий „Центр“ на рассвете в чудесную осеннюю погоду перешла в наступление всеми армиями». Особо подчеркнем это место: «Погода была чудесной». Спустя всего лишь несколько недель, когда срыв немецко-фашистского плана наступления на Москву станет очевидным, немецкие генералы начнут жаловаться на русскую грязь и русский мороз, лишившие их возможности овладеть столицей СССР, и будут продолжать эти жалобы вплоть до сегодняшнего дня, спустя три десятилетия. Но жалобы эти призваны скрыть лишь одно: истинные причины того, почему немецко-фашистский «Тайфун» бесславно «затих» на полях Подмосковья.

О том, что противник готовит наступление на центральном участке советско-германского фронта, командование Красной Армии предупредило командующих Западным, Резервным и Брянским фронтами директивой от 27 сентября. Войскам этих фронтов предписывалось мобилизовать все силы на укрепление оборонительных рубежей, накапливать фронтовые и армейские резервы, усилить бдительность и боеготовность войск.

Командующий 16-й армией, уже давно настороженно следивший за притихшим врагом, приказал осуществить разведку боем. Удалось захватить пленных, которые сообщили, что в тылу появились танковые части. Это еще более встревожило Рокоссовского, он приказал принять меры к усилению дивизий, защищавших магистраль Вязьма — Смоленск. В ночь на 2 октября с переднего края стали поступать сообщения о том, что со стороны противника слышен шум моторов.

С рассветом 2 октября немецко-фашистская артиллерия открыла огонь по позициям Западного фронта, и вскоре гитлеровцы перешли в наступление. На участке 16-й армии их ждал неприятный сюрприз: командование армии спланировало заранее и осуществило артиллерийскую контрподготовку. В распоряжении начальника артиллерии армии Казакова было не так уж много орудий и минометов, но он умело распределил их на главных участках, и, когда немецкая пехота и танки двинулись в атаку, мощный, хорошо организованный огонь всей артиллерии армии, в том числе и полка «катюш», обрушился на них. Пехота же встретила врага ружейным и пулеметным огнем. Кое-где бой дошел до рукопашных схваток.

На участке 16-й армии противнику продвинуться не удалось. Нужно отметить, однако, что на этом участке наступала не главная группировка врага. Для немецко-фашистских соединений, действовавших на внутренних флангах 4-й и 9-й армий, в районе между городами Духовщиной и Рославлем, план «Тайфун» предписывал создать «видимость наступления и путем отдельных сосредоточенных ударов с ограниченными целями максимально сковывать противника». Основные удары гитлеровцы наносили из района севернее Духовщины и восточнее Рославля.

3 октября противник вел сильный артиллерийский огонь по позициям 16-й армии, однако наступление не возобновлял. Тревожное положение сложилось у соседа справа — в 19-й армии. К вечеру в штаб Рокоссовского позвонил ее командующий Лукин:

— Немцы навалились на мой правый фланг. С 30-й армией связь прервана...

— Чем я могу помочь? — спросил Рокоссовский.

— Дайте одну-две дивизии, очень прошу!

— Подожди, сейчас посоветуемся. — И через несколько минут Рокоссовский вернулся к телефону. — Дадим тебе две стрелковые дивизии, танковую бригаду и артполк. Больше нет ничего.

— Спасибо, спасибо, — голос Лукина звучал обрадованно.

Положение его армии действительно было очень тяжелым. На две малочисленные правофланговые дивизии 19-й армии и две дивизии соседней 30-й армии на 45-километровом участке обрушился удар двенадцати полнокровных дивизий гитлеровцев. Здесь им удалось достичь колоссального превосходства: по людям в 5—6 раз, по танкам — почти в 10 раз, по артиллерии и авиации — также в 9—10 раз. Не мудрено, что, располагая таким перевесом в силах, немецко-фашистские войска в стыке 30-й и 19-й армий сумели пробить брешь в 30—40 километров, в которую, обходя советские войска с северо-востока, их подвижные соединения устремились к Вязьме. Грозным выглядело положение и южнее, на Рославль-Юхновском направлении, где 43-я армия Резервного фронта не смогла сдержать натиска 4-й полевой армии и 4-й танковой группы гитлеровских войск, располагавших столь же чудовищным превосходством в силах. Над несколькими советскими армиями нависла угроза окружения.

Все это, однако, не было известно Рокоссовскому. На фронте 16-й армии, как и у соседа ее слева — 20-й армии, 3 и 4 октября было сравнительно спокойно. Штаб Западного фронта никаких тревожных сигналов не подавал. Поэтому, когда во второй половине дня 5 октября Рокоссовский получил телеграмму, в которой ему приказывалось передать свои войска командующему 20-й армией и со штабом немедленно прибыть в район Вязьмы для организации контрудара по врагу, этот приказ не мог не вызвать сомнения у Рокоссовского.

— Михаил Сергеевич, — обратился он к начальнику штаба, — немедленно затребуйте повторение приказа документом. И непременно за личной подписью командующего фронтом! — добавил он несколько секунд спустя.

Тревога овладела Рокоссовским и его соратниками. Связь со штабом фронта прервалась, у Лукина, с которым соединиться до конца 5 октября уже не удавалось, очевидно, дела шли плохо. Что происходит южнее, неясно, почему нужно организовывать контрудар в южном направлении? — все эти и многие другие вопросы мучили командарма-16. Вечером 5 октября он с членами штаба обсуждал обстановку в штабном блиндаже. Внезапно дежурный доложил о прибытии летчика с письменным приказом командования фронта. Рокоссовский поспешно вскрыл пакет. Приказ гласил:

Когда с приказом ознакомились все присутствовавшие, командарм, как бы в раздумье, заметил:

— Ну что ж, сомнений больше нет.

— Но и ясности тоже нет, — горячо вступил в разговор Лобачев. — У нас полностью организованные соединения, управление налажено. И теперь это все разрушается.

— Тем не менее приказ надо исполнять!

Глубокой ночью принимать войска прибыли командующий 20-й армией генерал-лейтенант Ершаков и корпусный комиссар Семеновский с группой штабных работников. Только под утро все необходимые документы были готовы, и штаб 16-й армии мог двинуться в путь, к новому месту назначения. Рокоссовский попрощался с Ершаковым, и тот уехал. Это была последняя встреча. Через некоторое время генерал-лейтенант Ершаков погиб.

Рокоссовский и Малинин должны были еще решить, куда передвигать тыловые учреждения, склады и госпитали армии.

Телефонный звонок прервал разговор. Генерал Лукин требовал командарма-16:

— Выручай, положение исключительно тяжелое. Ты можешь помочь? Дайте одну-две дивизии...

Рокоссовский в нескольких словах объяснил, что уже не распоряжается дивизиями 16-й армии и Лукин должен обращаться к Ершакову. Это был их последний во время войны разговор. Через несколько дней тяжело раненный генерал-лейтенант М. Ф. Лукин в бессознательном состоянии попадет в плен к врагу и очнется только на койке немецкого госпиталя после ампутации ноги...

С рассветом штаб Рокоссовского двинулся в путь. Попытки связаться со штабом фронта по радио ни к чему не привели, и командарм терялся в догадках. Опытный военный, он догадывался, что произошло нечто тревожное, страшное, но что именно, не мог определить точно. Неизвестность не давала покоя Рокоссовскому и его товарищам.