Доклад маршала Тимошенко в Ставку от 22 июля гласил:
«В Смоленске седьмой день идет ожесточенный бой. Наши части наутро 21 июля занимают северную часть города, вокзал на северо-западе, сортировочную станцию и аэродром в северо-восточной части... Рокоссовский сегодня предпринял обход с флангов и тыла, но контратакой немцев вынужден отвести свой правый фланг на восточный берег реки Вопь, удерживая 38 сд тет-де-пон у Ярцево...»
Доклад маршала от 24 июля:
«В районе Ярцево в течение трех дней идут кровопролитные бои с большими потерями для обеих сторон...»
Доклад 27 июля:
«Противник, встречая наше упорное сопротивление, в ярости бросается во все стороны, и последнее движение частей ярцевской группировки на юг преследует цель отрезать пути питания 16-й и 20-й армий. К 20.00 27.7 обнаружено его поспешное окапывание на западном берегу реки Вопь и реки Днепр на участке южнее Ярцево... Ярцево твердо удерживается Рокоссовским.
Успех, достигнутый группой Рокоссовского, носил тактический характер, но он способствовал укреплению боевого духа войск, ободрял их, поднимал дисциплину. Противник, несший чувствительные потери, не мог уже думать о продвижении вперед. К сожалению, потери советских войск были также значительны.
Сражение под Ярцевом и у переправ не прекращалось ни днем, ни ночью, и, поскольку советские части несли в нем большие потери, текучесть личного состава была огромной, люди узнавали друг друга лишь в бою. В таких условиях роль командира возрастала. «Он должен был обладать большой силой воли и чувством ответственности. Уметь преодолеть боязнь смерти. Заставить себя находиться там, где его присутствие необходимо для дела, для поддержания духа войск, даже если по занимаемому положению там ему не следовало бы появляться.
На ярцевском рубеже ценными были именно такие офицеры».
Эти слова, сказанные Рокоссовским о своих подчиненных, в первую очередь должны быть отнесены к нему самому. У каждого, кто сталкивался с ним в дни боев под Ярцевом, сразу же складывалось твердое убеждение, что этот человек знает, чего он хочет, и знает, как добиться желаемого, что спокойствие и уверенность, чувствовавшиеся в каждом жесте, в каждом слове командира армейской группы, опирается на трезвый расчет и сознание своих сил. Подобное спокойное и уверенное поведение Рокоссовского перед лицом очевидной и несомненной опасности немедленно передавалось его подчиненным.
Вот только несколько примеров. Наблюдательный пункт Рокоссовского расположен в здании ярцевской фабрики-кухни, возвышающемся на холме. Опершись на колени руками, генерал рассматривает в стереотрубу передний край обороны противника. Шум боя доносится издалека, вокруг сравнительно тихо. Внезапно эту тишину прерывает свист, а затем и разрыв снаряда, падающего метрах в двухстах. Одновременно другой снаряд раскалывает тротуар.
— Товарищ генерал, надо уходить, — наклоняясь к плечу Рокоссовского, встревоженно говорит адъютант, но генерал не отвечает. По-прежнему через окуляры стереотрубы он следит за чем-то, что привлекло его внимание ранее. В воздухе раздается свист еще одного снаряда, он перелетает через дом и разрывается сзади.
— Вилка, товарищи! Уходить! — произносит генерал и быстрой, но неторопливой походкой, расправляя на ходу затекшие от долгого сидения перед стереотрубой плечи, направляется к лестнице. Рокоссовский, а за ним и командиры штаба спускаются по лестнице, и в этот момент снаряд ударяет в угол комнаты, из которой только что ушел Рокоссовский и его товарищи.
— Я же говорил — вилка! — усмехается Рокоссовский и отряхивает кирпичную пыль с фуражки.
А вот другой подобный эпизод, случившийся несколько ранее. В первые дни сражений под Ярцевом наблюдательный пункт Рокоссовского находился очень близко от линии фронта, на опушке леса, не далее километра от расположения стрелковой части, занявшей оборону. По позициям части гитлеровцы вели редкий артиллерийский огонь. Желая проверить, как пехота окопалась, Рокоссовский вместе с генералом И. П. Камерой, своим старым товарищем по службе в Забайкалье, а ныне начальником артиллерии группы, отправились к расположению пехоты.
Они не успели отойти далеко, как из-за высоты, удаленной от позиции наших войск километра на два, появилась пехота противника, а за нею около десятка танков. Советские пехотинцы открыли огонь из пулеметов по врагу, потом начала стрелять гаубичная батарея. Генералы остановились и наблюдали за боем.
— Справа на опушке должна развернуться противотанковая 76-миллиметровая батарея. Прямой наводкой будет бить, — сказал генерал Камера.
— Ну что же, для начала неплохо, — отозвался Рокоссовский.
Действительно, пехотинцы врага залегли, танки приостановили движение. Бой складывался в нашу пользу, казалось, оснований для беспокойства не было. Но вот над полем боя появились «юнкерсы». Построившись в круг, они стали пикировать на окопы наших солдат. В то же время усилился огонь вражеской артиллерии, двинулись вперед, стреляя с ходу, танки, поддерживая атакующих автоматчиков. И советские бойцы не выдержали; сначала к лесу из окопов побежали одиночки, затем группы... Тяжело смотреть на бегущих солдат, особенно если это твои солдаты!
Вдруг бойцы начали останавливаться, послышались голоса:
— Стой! Куда бежишь? Назад!..
— Не видишь — генералы стоят... Назад!
Генералы, действительно, на виду у всех стояли во весь рост и спокойно смотрели на бегущих. Это произвело сильное впечатление. Паника прекратилась, пехотинцы вернулись в свои окопы и вновь открыли огонь, заставив пехоту врага залечь снова. К этому времени батарея противотанковых орудий уже начала стрелять прямой наводкой по танкам.
Атака гитлеровцев сорвалась.
Это только немногие случаи, когда в боях восточнее Ярцева уверенность и спокойствие генерала Рокоссовского передавались его подчиненным и оказывали л конечном счете решающее влияние на исход событий. Впоследствии Рокоссовский напишет: «Я не сторонник ненужной напускной бравады, как и бесцельной храбрости-рисовки. Это нехорошо. Это ниже правил поведения командира. Но порою нужно быть выше правил». В боях за Ярцево генерал Рокоссовский постоянно был «выше правил».
Масштаб боевых действий группы Рокоссовского быстро расширялся, в ее состав входили все новые и новые части и соединения. Управлять группой с помощью импровизированного штаба становилось все труднее. К тому же многие командиры штаба уже в первую неделю боев были убиты и ранены — держаться приходилось все время около передовой. Рокоссовский несколько раз просил командование прислать ему штаб. Просьба эта была выполнена. 21 июля штаб 7-го мехкорпуса, выведенный неделю назад на переформирование в район Вязьмы, получил приказание командующего фронтом поступить в распоряжение Рокоссовского. Глубокой ночью 22 июля командир корпуса В. И. Виноградов, начальник штаба М. С. Малинин и командующий артиллерией В. И. Казаков добрались до окрестностей Ярцева и стали разыскивать Рокоссовского. Во время поисков они столкнулись с генерал-лейтенантом А. И. Еременко, заместителем командующего фронтом, которому также был нужен Рокоссовский.
Уже под утро они вместе разыскали командующего группой. Нельзя сказать, что Рокоссовский отдыхал с комфортом — он спал в своей легковой машине ЗИС-101. Еременко начал будить Рокоссовского, и когда тот спросонья не мог понять, почему его будят, почти ласково сказал:
— Вставай, вставай, Костя!
На глазах у вновь прибывших Еременко и Рокоссовский дружески обнялись: они были старыми знакомыми по службе в Забайкалье и Белоруссии. Последовали вопросы о положении дел в группе Рокоссовского. Еременко дал указание действовать активно в районах Соловьевской и Ратчинской переправ и вскоре уехал. Рокоссовский стал знакомиться со своими будущими подчиненными. Маршал артиллерии В. И. Казаков вспоминал впоследствии: «Константин Константинович был сдержан и уравновешен. Выводы о создавшейся обстановке он делал ясные, определенные и неопровержимые по своей логике. Высокий, стройный и подтянутый, он сразу располагал к себе открытой улыбкой и мягкой речью с чуть заметным польским акцентом».
