Что же (значит), что зима (Армения) ввергла самого сеятеля между ядовитыми пресмыкающимися, приняв от цветных семян веры, которым не позволяла расти вследствие льда неверия?
Люди, у которых были общие с тем святым речь и лицо, облекались в нравы змей; и, наоборот, смертельные и ядовитые драконы принимали нравы кротких людей, и служили ему, облизывая ноги святого тем же ртом, которым приносили смерть.
Что далее? Долго тянулось время зимы, и армяне думали, что погиб сеятель, подобно семени, которое посеяно во время жестокого льда. Открывается ров: искали обезображенных частей человека, но слышат стройное пение многих голосов; боялись, что в их ноздри войдёт гадкий запах от драконов и змей, но отсюда веет приятный запах, как от сада удовольствия; искали глазами костей, подвергшихся гниению, но в лице его созерцают сияющее солнце; рассчитывали на бездыханного во рву, но видят его прохаживающимся как бы в святейшем храме; искали частей (тела), изможденных голодом, но замечают здорового и упитанного небесною пищею; искали тела, раздробленного зубами драконов, но удивляются приручённым им змеям, - презрители видят, что они презрены тем, которого презрели.
Пораженные стыдом, они краснели, и, объятые ужасом, восклицали: велик Бог, Которого проповедует великий Григорий. Наше оружие обессилено тем, которого мы считали обессиленным ядовитыми драконами. Если бы не было драконов, тело истощилось бы только чрез один голод, (тело), которое никакой смертный не мог извлечь отсюда. Поистине, дивен Бог во святых Своих, - говорили они, по мысли пророка Давида; Он прославляет Своих прославителей. Они до крайности стыдились за свой проступок, и говорили: этот, ввергнутый нами в ров и мрак, как солнце воссиял для нас, бывших, поистине, сынами мрака, и, выводя нас из мрака, сделал сынами света. Он был научен великим пастырем овец, молившимся за истязателей; мы были его истязателями, когда он ввергался в ров; но он, сияющий просветитель, облёк нас в одежду света, и дивно направил наши ноги на путь мира. Мы были его палачами, а он заботливым о нас пастырем; он милосердый отец, мы сыны непокорные отцу, даже отцеубийцы; он был окружён божественным валом, чтобы пращёю прогнать от овчарни опустошительного волка, а мы, в блуждании, последовали за истребителем - волком, которого он ранил, ниспроверг и погубил навеки; он лучший пастырь, мы непокорное и покидающее хлев стадо; он врач, а мы, больные, устремились на врачевавшего нас, чтобы умертвить пока тело, так как невозможно (умертвить) его бессмертного по душе. Он предшествовал нам, и исторгал терния на пути, который ведёт к познанию Бога, а мы, слепые и беспечные, упали в ров гибели, и, лишённые обоих глаз, поразили и ввергли нашего пастыря в глубокий ров, и ничего не поняли, оставаясь при своей слепоте. Он был светящим светильником, а мы, сидя во мраке, не шли по яркому блеску его следов; он был рабом Бога, а что мы называли богами, было тварью раба людей; потому, он, раб Божий, отверг богов, которых мы почитали.
Наши сердца были ослеплены, и мы не понимали, так как схватили его и ввергли в глубокую пропасть; и теперь видим, что глубины земли держат в себе солнце, которое нам сияло. Мы думали, что тело нашего заботливого учителя будет добычею зверей, но видим, что оно обслуживается змеями и драконами, подобно (телу) вновь созданного Адама, которому, до первого преступления, змеи и василиски не имели никакой власти причинить вред; а мы, последовавшие двоедушию ада, презираемся зверями. Мы отдали драконам власть против начальника нашей веры, но видим ослабленною силу их: они, как голуби, тихо сетовали, и своими языками, которым дано было злоумышлять против пяты за двоедушие ада, ласкались к невинному ученику Христову.
Следовательно, что мы скажем? Или как осмелимся открыть наши глаза, чтобы взглянуть и смотреть на нашего милосердого отца, чтобы вымаливать у него прощение, - мы, в ярости причинившие ему бесчисленные оскорбления? Но так как в его сердце не было никакой вражды, то доверимся (ему), прибегнем к устью рва, и здесь скажем: выйди, раб Божий, подчини себе своих рабов, принявшись против тебя власть от того, которого ты сокрушал в бездне, когда спускался в глубокий ров, - и, как ты наставлен Учителем своим, подобно этому сделай и с своими учениками.
Добрый учитель, всходи в Армению, к нам, видевшим вторично вавилонское (дело). Так как, вместо печи, мы воспламенили ров, в который впустили ядовитых драконов, вместо горящего огня, - твои добродетели иссушали их яд, по образу росы; ты вступал в смертоносное пламя змей и василисков, попирал ногами дышащих огнём драконов, и казался вновь Ананией, Азарией и Мисаилом, когда чтил нераздельную Троицу, Которой мы не веровали. Теперь, с царём вавилонян, Навуходоносором, веруем и прославляем, так как замечаем божественную росу посреди печи.
Выйди, раб небесного Бога; чрез тебя мы уверовали и исповедуем Отца, Сына и Святого Духа; выходи из своего рва, и прославляй Того, Кто прославил прославляющего Его, и доставил тебе величайшую честь. Возвысь свой божественный голос, и говори: почитайте Бога, Которого я свободно проповедал; Он есть творец всего, - сохранивший меня невредимым от гибельных драконов.
Выходи, новый Даниил, и покажись невинным царю Вавилона, то есть, Армении, - ты, который был брошен в водовместилище, не между двумя львами, но, что больше, между свирепейшими чудовищами. Какой бы зверь ни сокрушил частей (тела), однако может случиться, что кто-либо возвратится когда-нибудь к здоровью; но ядовитые и гибельные драконы не сокрушают тела и не калечат, а приносят невидимую смерть уколом, подобно некоторой иголке. Ты же вышел невредимым, и не будешь погублен ими. Таково всё то, что им, может быть, было естественно говорить святому; а мы будем продолжать похвалу, говоря о причине его мучений.
Царь Тиридат был в ярости за умерщвление своего родителя, и, потому, мучил Григория жесточайшими истязаниями и пытками, побоями и железными гребнями, при сдавливании тела между кольями, и всяким родом ужасных мучений, которые изобретала ярость. Святой мученик, добровольно перенося их, по любви к Господу нашему, Иисусу Христу, так говорил палачам: мучениями и пытками истязаюсь от вас, возлюбивших плотское и властвующих в этой жизни, которая подобна сну, завтра исчезнет, - (от вас), отказывающихся от надежды на бессмертную жизнь; но я временно терплю за Того, Кто за меня претерпел истязания; к тому же открыта бессмертная жизнь, и наслаждение большее, чем (наслаждение) рая, дышащего приятными запахами; туда войду, и сделаюсь наследником его навеки. Исполнившись радости, считаю благодеянием мучения, которые мне доставляете, думая, что они вредят мне. Сколько вы ни будете терзать мгновенною болью, между кольями, мои члены и кости, однако, отсюда выйду здоровым колосом, и взойду пред Творца моего, как бы пальма, опирающаяся на крепкие корни, со многими длинными и широкими ветвями, красивая листьями, изящная цветами, которым никогда не придётся завянуть, - и радостно буду сиять зеленою и густою в саду, насаждённом рукою Бога. Хотя орудиями муки жестоко буду повешен вниз головою, и буду раздроблен между кольями, однако, доверяюсь будущему, что вознесу голову до неба, пред моего Творца, после незначительного промежутка боли. Хотя буду брошен зверям и медведям, в качестве орудий муки, и ими моё тело уничтожится, - имею уверенность, что ими сплетены для меня золотая диадема и украшенный венец, который возложит на мою голову небесный Царь, когда даст мне сидеть над чертогом невесты. Что бы ни было, эта кровь, текущая из моего тела, окрашивает мне одежду бессмертия в багряный и алый цвет, - (одежду), которая не увянет во веки. Таково всё, что прилично было отвечать для мученика.
Что после? Тиридат, сколько бы ни держал связанного и мучимого Григория, ещё не насытился своею лютостью, и говорит, - как будто у него мучения имели связь с тем, что было раньше: действительно, он - сын Анана, из рода парфян, который умертвил моего отца, Хозроя. И повелевает Тиридат отвести Григория, связанного по ногам и связанного по рукам и шее, в крепость Араратской провинции[3], и там низвергнуть в глубокий ров.
