— Послушайте, мэм, может, вы и недостаточно сообразительны, но мне до этого нет дела. Ведь когда я напугал этих малышей, они бросились именно к вам.

— Но мне не пролезть под этой изгородью и не выбраться на вершину холма, — сказала Тина.

— Сдается мне, что вы несколько выдохлись, — заметил Тиг.

— Во мне около ста пятидесяти фунтов веса, вот в чем дело.

— Я подтолкну вас.

— Не вздумайте прикасаться ко мне. Он положил руку ей на плечо:

— Не бойтесь, я уже прикоснулся. У вас под кожей много жира. Вот и все. Поднимайтесь на холм, и я помогу вам пролезть под изгородью.

Прикосновение его руки заставило женщину вздрогнуть, но она понимала, что он действует правильно. Есть множество причин, из-за которых порой хочется умереть, но умереть только из-за того, что не можешь вынести унижения, вызванного тем, что какой-то мужик прикоснулся к твоим телесам и толкает тебя на вершину холма — это уж слишком!

— Если вы заработаете грыжу, то не надейтесь, что я буду делать вам перевязки, — сказала она.

Подойдя к изгороди, она подозвала Аннали:

— Следи за тем, чтобы никто сюда не подходил. Мне не нужны соглядатаи.

Тина с удовлетворением заметила, что Аннали, которая порой была весьма несговорчивой, на этот раз ничего не имела против. Поднявшись по склону холма к изгороди, Тина села, прислонившись к проволоке спиной, а затем легла.

— Переворачивайтесь на живот, — сказал Тиг.

— Но я хотела отталкиваться каблуками.

— Но тогда, как мне подталкивать вас, мэм, не оскорбляя вашего достоинства? Ползите сквозь лаз и хватайтесь за кусты, что растут с той стороны изгороди.

Она перевернулась на живот. Он тотчас схватил ее за бедра и стал подталкивать. Крепкая у него хватка — видно, паренек не обделен силой. Никакого унижения она не почувствовала. Просто его хватка не допускала и намека на сопротивление. Одним сильным движением он толкнул ее к вершине холма. От нее не потребовалось никаких усилий.

— Наверное, я похудела, — сказала она задыхаясь. Вес затруднял дыхание, и она не могла набрать достаточное количество воздуха.

— Замолчите, мэм, и хватайтесь за что-нибудь.

Она замолкла, ухватилась за куст и подтянулась. Напрягая все свои силы, она заскользила вперед, чувствуя, как он, упершись в ее бедра, толкает ее вверх. Цепляясь за одежду и оставляя на ней грязный след, трава царапала грудь и живот. Сверху проволока больно давила ей на спину. Ее руки никогда прежде не испытывали такого напряжения. Она едва дышала.

— Вы пролезли.

Да, ей удалось это сделать. С ног до головы измазавшись грязью, смешанной с потом, она все же пролезла под изгородью. Тина встала на четвереньки, а затем села на землю. Голова кружилась. Ей нужно было хоть немного отдохнуть. Пока она сидела, Тиг опустил задравшийся верхний край лаза и куском бечевки связал проволоку, порвавшуюся в нижнем углу.

— Пойдемте, — сказал он и протянул ей руку. Ухватившись за него, она поднялась на ноги. Проводник стоял рядом, поддерживая ее за руку и глядя в лицо.

— Я не хочу, чтобы вы переносили тяжести. Разве что малыша, который слишком устанет.

— Но тогда я снова располнею, — попыталась возразить Тина.

— Зато избежите худшего, — сказал он. — Судя по вашему виду, можно сказать, что вы в двух шагах от сердечного приступа.

— От удара, — поправила она. — В моей семье умирают от удара.

— Именно это я и имел в виду, — согласился Тиг. — Как только почувствуете усталость, сразу скажите, и мы все остановимся, чтобы отдохнуть.

— Я не хочу замедлять движение, только потому что я...

— Толстая, — закончил он ее фразу.

— Верно, — согласилась она.

— Послушайте-ка, что я вам скажу, мэм. Вы нужны им и нужны живой. Так что никаких тяжестей. Как только вас начнет мучить жажда, вы сможете попить, как только почувствуете усталость, вы сможете отдохнуть.

— А теперь послушайте-ка, что я вам скажу. Я в гораздо лучшей форме, чем кажется. Прислуживая в церкви, я целыми днями занималась физическим трудом. К тому же за всю свою жизнь я не выкурила ни единой сигареты и не выпила ни капли спиртного.

— Вы мне объясняете, почему до сих пор не умерли, — сказал Тиг. — Я же объясняю вам, как сделать так, чтобы вы и в дальнейшем остались живы. Вот увидите, вы останетесь в живых, да еще и похудеете.

— Не указывайте, что мне делать.

— Поднимайтесь на этот холм.

Повернувшись в указанном направлении, она стала подниматься. Чтобы показать ему, на что способна, она двигалась быстрее, чем это было необходимо. Через десять шагов ее правая нога отказалась повиноваться. Это произошло настолько неожиданно, что она оступилась и упала. Ушиб был не слишком сильным, во всяком случае не настолько сильным, чтобы отказаться от попытки подняться на вершину холма. Тиг помог ей встать на ноги. Тина не стала возражать, когда он стал легонько подталкивать ее вперед. Было ясно как день, что она выдохлась и уже не восстановит свои силы, во всяком случае в течение этого дня. Поэтому им пришлось разбить лагерь на противоположном склоне холма, всего в сотне ярдов от лаза, сквозь который они пролезли за изгородь. Тиг не позволил им развести костер, а сам, пока не стемнело, осматривал подходы к лагерю, и время от времени, забираясь на деревья, вел наблюдение за округой.

Ночь была теплой, и они спали прямо в лесу, на дальнем склоне холма. Отсюда они не могли видеть дорогу, но зато им удалось кое-что услышать. Голоса раздавались довольно близко. Они услышали потрескивание костра, разговоры и смех. И хотя отдельных слов было не разобрать, но было ясно, что там шло какое-то веселье.

— Бандиты? — шепотом спросил Пит.

— Пикник, — сказал Тиг.

Это были граждане Уинстона. Они находились под защитой закона. А всего в паре миль от них бандиты могли запросто ограбить и убить любого прохожего. Примерно на равном расстоянии от тех и других находилась Тина Монк. Она тихо лежала, прислушиваясь к ночным звукам. Ее мучила одышка. Непривычные к таким нагрузкам мышцы болели, и она не могла заснуть, а накопившаяся за день усталость требовала сна. Это было невыносимо. Смех. Приятная компания. Этой ночью кто-то наслаждался всеми этими радостями, присущими спокойным временам. «Как смеют они радоваться жизни, когда их дорожный патруль отправил десяток людей на верную смерть? Вы, те, кто сейчас смеется, ваши друзья и возлюбленные, вы все тоже несете за это ответственность. Вы те, от имени которых действовали эти равнодушные убийцы».

Она все же заснула, и ей снилось, что она ползет через какие-то тесные лазы, протискивается в узкую шахту. Одежда задирается, а она ползет все дальше и дальше. Затем она поднимает люк и выползает наружу. В горячем плотном воздухе эхом раздается грохот стрельбы и шум кондиционера. Она слышит чьи-то вопли. Пули настигают ее братьев и сестер, все они гибнут с криками боли и ужаса, а она, Тина Монк, церковный староста, председатель совета школы, регент церковного хора, прижимается к кондиционеру. Она пытается дышать бесшумно, так, чтобы никто ее не заметил. Они застрелили ее мужа, стоявшего на верхней ступеньке лестницы, ведущей в кочегарку. Чтобы открыть дверь, ей пришлось отодвинуть тело Тома. Пока Тина поднималась по лестнице, ее туфли стали красными от его крови. Провалившись в это кошмарное забытье, она снова увидела красивое и спокойное лицо мертвого мужа.

Герман Дивер понимал, что не имеет власти над этими людьми. Епископ Ковард сказал бы, что будучи единственным священником в группе, Дивер обладает всей полнотой власти. Но они не нуждались в духовном руководстве. Это путешествие не было странствием, о котором говорилось в пророчестве. Здесь не было Лехи, который, явившись во сне, сказал бы им, куда идти. Не было и божественного дара лиахоны со знаками, указывающими путь. По утрам на земле не было и следа манны небесной, лишь роса, от которой их одежда становилась такой мокрой, что прилипала к телу. Поэтому утром настроение было хуже некуда. Он мог вполне доходчиво объяснить, почему шекспировский Гамлет в монологе «Быть или не быть» фактически не рассматривал возможность самоубийства, а скорее решал, стоит ли ему и дальше страдать, как надлежит христианину, или же он должен совершить акт мщения. Но почему он, священник высокого ранга, Святой, которому позволено входить в храм, профессор литературы, почему он ужасно сожалеет о том, что все еще жив — этого Герман Дивер не смог бы объяснить ни себе, ни другим. В этом он винил только себя, считая, что совершил недопустимую ошибку. А может быть, в этом есть намек? Быть или не быть — это вообще не вопрос. Плевать было Гамлету и на месть, и на справедливость. Он делал лишь то, что было угодно его отцу. Если он имел добрые намерения, тогда зачем он убрал отца своего друга Лаэрта? Теперь, похоже, мы все оказались в его положении. И даже испытываем те же внутренние страдания. «Поднимайся, Дивер, — сказал он себе. — Пусть ты и не являешься их предводителем, но все равно покажи им пример. Ты их капеллан, вот кто ты теперь. Поддерживая их моральный дух, ты должен быть бодрым, веселым и энергичным. Не обращай внимания на обжигающую боль в предстательной железе. Это еще цветочки. Ягодки будут, когда ты начнешь первое сегодняшнее мочеиспускание».