— Полагаю, сынок, что тебе захочется остаться здесь и подождать, пока в восемь часов откроются все учреждения.

Его слова не обидели Дивера — ведь они намекали на то, что он сам был намерен сделать, и это его вполне устраивало. Люди имеют право скрывать от посторонних свои семейные неурядицы. Но то, что фактически прогоняя, он его обнял и назвал «сынок», так рассердило Дивера, что ему захотелось кого-нибудь ударить.

Когда он был маленьким, мормоны всегда поступали с ним именно так. Они постоянно отдавали его на воспитание в мормонские семьи, которые заставляли его каждое воскресенье ходить в церковь, хотя и знали, что он не мормон и не хочет им становиться. Их дети, зная, что он не является одним из них, не шли ему навстречу — они не дружили с ним и даже не делали вид, что он им нравится. Им было наплевать, жив он или уже умер. Но всегда находился председатель какого-нибудь Общества Милосердия, который гладил его по головке, называя его «дорогой малыш» или «дорогуша». Проходя мимо, епископ всегда обнимал его и точно так же, как Маршалл, называл его «сынком». Делая вид, что говорят это в шутку, они спрашивали его: «Когда же ты увидишь истинный свет и станешь крещенным?»

Все это сюсюканье продолжалось до тех пор, пока Дивер в ответ на этот вопрос однажды сказал «никогда». Он произнес это слово настолько громко и раздраженно, что они поверили ему. С тех пор, независимо от того, в какую семью его отдавали на воспитание, епископ больше никогда не прикасался к нему и не разговаривал с ним. Он лишь холодно смотрел на Дивера, сидящего среди других прихожан, и в праведном гневе приподнимался над своей кафедрой. Иногда Дивер задавал себе вопрос: что, если однажды какой-нибудь епископ не изменит своего дружелюбного отношения даже после того, как Дивер скажет ему, что никогда не будет креститься? Если бы дружелюбие мормонов оказалось подлинным, то он, возможно, стал бы по-другому относиться к ним. Но этого так и не случилось.

И вот теперь Маршалл обращался с ним точно так же, как это делали епископы. Не в силах сдержать себя, Дивер сбросил его руку со своего плеча и пошел прочь так стремительно, что рука Маршалла еще секунду висела в воздухе. Его лицо и сжатые кулаки, должно быть, показали им, насколько сильно он рассержен, так как все присутствующие изумленно уставились на него. Все, за исключением Олли, который стоял и одобрительно кивал головой.

Маршалл обвел взглядом зрителей этой сцены:

— Ладно, я не знаю, что я...

Но он не закончил фразу, а только пожал плечами.

Как это ни странно, но гнев Дивера мгновенно куда-то улетучился. Он ни разу в жизни не позволял гневу овладеть собой, так как ни к чему хорошему это привести не могло. Хуже всего было то, что теперь они считали причиной его гнева их намерение его прогнать. Он не знал, как объяснить им, что это не так и что он будет только рад уйти. Всякий раз, когда Дивер уходил из взявшей его на воспитание семьи, он попадал в аналогичную ситуацию. Его прогоняли, поскольку он утомлял людей, и это его вполне устраивало, так как он тоже никогда не испытывал к ним особой любви. Он ничего не имел против того, чтобы уйти, а они были только рады его уходу. Но никто из них не мог подойти к нему и прямо об этом сказать.

Вот и хорошо. Больше они его никогда не увидят.

— Разрешите, я возьму свое седло, — обратился к ним Дивер. Он направился к борту грузовика.

— Я помогу вам, — сказал Тули.

— Подождите, — Скарлетт крепко сжала Дивера за локоть.

— Этот молодой человек неизвестно сколько времени провел на пастбище, и мы не отпустим его, не накормив завтраком.

Дивер понимал, что она это говорит только из вежливости и поэтому не стал ее благодарить. Этим все могло бы и закончиться, если бы не Кэти, которая подошла к нему и взяла его еще свободную левую руку.

— Пожалуйста, останьтесь, — сказала она. — В этом городе все мы чужаки, и я думаю, что нам надо держаться друг друга, пока наши дороги не разойдутся.

Ее улыбка была такой лучезарной, что он даже зажмурился. А ее взгляд был таким пристальным, что мог заставить его усомниться в истинной причине ее желания удержать его.

Подхватив ее инициативу, Тули сказал:

— Нам может понадобиться лишняя пара рук, а вы заработаете себе на питание.

Даже Маршалл внес свою лепту.

— Я и сам хотел попросить вас, — сказал он, — и надеюсь, что вы присоединитесь к нам и разделите нашу скромную трапезу.

Дивер на самом деле был голоден. Несмотря на то, что ему хотелось высвободить свою руку, он с удовольствием рассматривал лицо Кэти. Но больше всего ему хотелось, чтобы Скарлетт отпустила наконец его локоть. Понимая, что на самом деле он никому здесь не нужен, Дивер и на этот раз не поблагодарил их и, высвободив руки, пошел за своим седлом. В этот момент Олли рассмеялся и сказал:

— Да будет вам, Тиг, ведь вы голодны, отец чувствует себя полным ничтожеством, мать считает себя виновной, Кэти пылает к вам страстью, а Тули хочет переложить на вас половину своей работы. Неужто вы сможете взять и уйти, разочаровав их всех?

— Олли! — строго одернула его Скарлетт.

Но теперь смеялись уже Кэти и Тули. Глядя на них, Дивер тоже не смог удержаться от смеха.

— Ну хватит, всем в грузовик! — скомандовал Маршалл. — Олли, ты знаешь дорогу, садись за руль.

Маршалл, Скарлетт, Тули и Олли запрыгнули в кабину, а Диверу пришлось ехать в кузове вместе с Кэти, Дженни и младшим братом Дасти. Чета стариков, которую он видел прошлой ночью, пробиралась в заднюю часть кузова. Кэти провела Дивера вперед, и они устроились за кабиной. Дивер не мог определить, флиртует она с ним или нет. Но если она с ним флиртовала, то ему было совершенно непонятно, зачем ей это нужно. Он знал, что его грязная одежда провоняла как его собственным потом, так и потом лошади, на которой он скакал, пока она не пала. Он также понимал, что даже если его побрить, то смотреть будет особенно не на что.

Вероятно, так уж она была устроена и не могла вести себя с ним как-то по-другому. И поэтому она улыбалась ему этой своей улыбкой и смотрела на него из-под опущенных век и всякий раз, болтая с ним, касалась рукой его руки или груди. Это его раздражало, но в то же самое время доставляло ему удовольствие. Правда, раздражало в большей степени, так как он понимал, что все это ни к чему не приведет.

Пока они ехали к площадке для представлений, городок наконец проснулся. Дивер заметил, что они выбрали не самый короткий путь. Напротив, их грузовик с грохотом катил то в одном направлении, то в другом, проехав фактически по всем улицам городка. Впрочем, большинство из них представляли собой грязные колеи, ведь мощеные дороги в те времена были, пожалуй, лишь в Зарахемле. Услышав грохот грузовика, люди высовывались из окон, а дети выбегали из дверей домов и, перелезая через штакетники, спрыгивали на улицу.

— Сегодня будет представление? — кричали они.

— Да, сегодня будет представление! — кричали в ответ Кэти, Дженни и Дасти. Возможно, и старики в задней части кузова тоже что-то кричали, но Дивер их не слышал. Довольно скоро вести о прибытии труппы уже опережали сам грузовик, и жители городка, выстроившись вдоль обочины, пытались разглядеть проезжавших мимо них чужаков. Тем временем семейство Аалей снимало брезент с каких-то двух больших конструкций. Одна из них напоминала верхнюю часть ракеты, а другая скорее была похожа на башню. Такую пирамиду с крутыми боковыми гранями Дивер видел на картинке, когда учился в школе. Это была Пирамида Солнца из Мехико-Сити.

— Человек на Луне! — завопили зеваки, увидев ракету. А когда грузовик проехал мимо, они увидели пирамиду и с хохотом заорали: — Ной! Ной! Ной!

Дивер решил, что они, должно быть, уже видели эти представления.

— Сколько всего представлений вы даете? — уточнил он.

— Три, — ответила Кэти, которая махала толпе рукой. — Сегодня будет представление! — обратилась она к зевакам. Затем, перекрикивая грохот грузовика, крики толпы и вопли младшего брата и сестры, сказала: — Мы даем представление «Слава Америки», написанное нашим дедушкой. И постановку «Америка свидетельствует в пользу Христа». Это представление по древнему Писанию Мормона с Кумранских холмов — его сюжет все хорошо знают. В Рождество мы даем «Славную Ночь», которую написал папа, считавший, что обычные рождественские представления просто ужасны. Вот и весь репертуар, который мы играем в таких вот городках. Сегодня будет представление!