Он поднял поломанный стебель картофеля с пятнистыми листьями. Новинья должна осмотреть его. Исследует его, она или Эла, и совместно подтвердят то, что сейчас уже очевидно. Еще одно поражение.

Он вложил стебель в стерильный пакет.

– Говорящий.

Это отозвался Садовник, ассистент Эндера и его ближайший приятель среди свинксов. Садовник был сыном pequenino по имени Человек, которого Эндер лично перевел в «третью жизнь», древесную стадию жизненного цикла. Эндер поднял прозрачный пластиковый пакет вверх, чтобы Садовник увидал листы растения.

– И действительно, совершенно мертвое, – согласился Садовник без какой-либо заметной эмоции. Как раз это больше всего и беспокоило в начальной стадии работы со свинксами. Это было самым крепким из барьеров, делавших невозможным, чтобы колонисты признали аборигенов. Свинксы не проявляли эмоций, которые люди могли бы легко, инстинктивно интерпретировать. Свинксы вовсе не были милыми или забавными – они были попросту странными.

– Попытаемся еще раз, – признал Эндер. – Мне кажется, что мы уже приближаемся к цели.

– Твоя жена разыскивает тебя, – сообщил Садовник.

Слово «жена», даже переведенное на человеческий язык, такой как старк, для свинкса несло в себе столько напряжения, что он даже не мог высказать его естественно. Садовник, к примеру, его чуть ли не проквакал. Идея жены среди свинксов была столь могучим делом, что, пусть даже разговаривая с Новиньей непосредственно, они обращались к ней по имени, то, говоря уже с ее мужем, определяли ее исключительно титулом.

– Я как раз и шел к ней, – ответил на это Эндер. – Ты не мог бы измерить и снять на пленку этот картофель?

Садовник подпрыгнул вертикально вверх. Будто воздушная кукуруза, подумалось Эндеру. Даже если мордочка свинкса осталась – для людских глаз – лишенная какого-либо выражения, этот скачок был признаком восхищения. Садовник обожал всяческую работу с электронным оборудованием. Он интересовался машинами, а уж занятия с ними повышало его статус среди мужчин-свинксов. Он тут же начал распаковывать камеру и компьютер, которые повсюду таскал с собою в сумке.

– Когда закончишь, подготовь, пожалуйста, эту изолированную часть к мгновенному сожжению, – прибавил Эндер.

– Да, да, – сказал Садовник. – Да, да, да.

Эндер вздохнул. Свинксов ужасно раздражало, если люди говорили им что-то, о чем они уже знали. Естественно, что Садовник прекрасно знал процедуру действий, когда десколада приспосабливалась к новому виду – «обученный» вирус следовало уничтожить, пока он был изолирован. Нельзя было позволить, чтобы вся популяция вирусов десколады воспользовалась знанием того, о чем узнал отдельный ее представитель. Поэтому Эндеру и не следовало об этом напоминать. И все же, именно таким образом человеческие существа удовлетворяли собственное чувство ответственности – снова и снова проверяя, хотя и знали, что необходимости в этом нет.

Садовник был настолько занят, что и не заметил, что Эндер уходит с поля, как он зашел в барак переходного шлюза, разделся и вложил одежду в стерилизатор. Затем начался очистительный танец: руки высоко вверх, оборот, присесть, встать – чтобы излучение и газы добрались до всех частей тела. Он глубоко втянул воздух через рот и нос, закашлялся – как всегда – поскольку человеческий организм с трудом выносил эти газы. Полные три минуты со слезящимися глазами и жжением в легких, три минуты размахивания руками, присаживаний и вставаний – наш ритуальный поклон всемогущей десколаде. Именно таким образом мы унижаемся перед абсолютной повелительницей жизни на этой планете.

В конце концов, процесс закончился; меня как будто поджарили на вертеле, подумалось Эндеру. Когда свежий воздух наконец-то проник в шлюз, мужчина вынул одежду из стерилизатора и одел, все еще горячую, на себя. Как только он выйдет отсюда, все помещение будет нагрето, и температура любой поверхности намного превысит границы тепловой сопротивляемости вируса десколады. Во время конечного этапа очищения там ничто не могло выжить. Когда туда вновь кто-нибудь зайдет, все будет идеально стерильным.

Тем не менее, Эндер никак не мог избавиться от мысли, что вирусу каким-то образом удастся выскользнуть – если даже и не через шлюз, то через тончайшую пленку деструктивного поля, невидимой крепостной стеной защищающего пространство опытного хозяйства. По теории любая молекула, размерами больше ста атомов, при прохождении этого барьера подвергалась распаду. По обеим сторонам ограды защищали людей и свинксов от случайного вхождения в смертоносную зону. Но Эндер частенько представлял, что бы произошло, если бы кто-нибудь попытался пройти через деструктивное поле. Всякая клетка тела немедленно погибнет, поскольку распадутся аминокислоты. Вполне возможно, что тело и останется физически целым, но в собственном воображении Эндер всегда видел, как оно рассыпается в уносимую ветром пыль, даже не успев опасть на землю.

Более всего его беспокоил факт, что действие барьера основывалось на том же принципе, что и Система Молекулярной Деструкции. Спроектированная для нападения на космические снаряды и корабли, именно Эндером она была использована против родной планеты жукеров. Это произошло три тысячи лет назад, когда он командовал военным флотом Земли. И то же самое оружие Звездный Конгресс выслал теперь против Лузитании. По словам Джейн, Конгресс уже попытался отдать приказ о его использовании. Она заблокировала распоряжение, ликвидировав связь между флотом и остальным человечеством. Но трудно предугадать, не выстрелит ли, несмотря на отсутствие инструкций, какой-нибудь охваченный паникой после отключения анзибля капитан, как только доберется до планеты.

Подобное невозможно представить, и, тем не менее, они это сделали: Конгресс отдал приказ об уничтожении целого мира. Приказ о начале ксеноцида. Неужели Эндер напрасно писал «Королеву Улья»? Неужели уже обо всем забыли?

Только для них это не было «уже». Для большинства людей прошло три тысячи лет. И, пускай Эндер написал «Жизнь Человека», повсеместно ему так и не поверили. Книга не повлияла на человеческие умы в той степени, чтобы Конгресс не посмел выступить против pequeninos.

Почему они решились на это? По-видимому, точно же по той причине, что и ксенологи решились применять деструктивный барьер: чтобы изолировать грозную инфекцию, не допустить к заражению большую популяцию. По-видимому, Конгресс заботился о том, чтобы отсечь фокус заразы планетарного бунта. Когда сюда доберется флот, с приказом или без него, он сможет применить Малого Доктора для окончательного решения вопроса с десколадой. Если перестанет существовать планета Лузитания, то перестанет существовать и авто-мутирующий, наполовину разумный вирус, который ждет – не дождется, как бы уничтожить все человечество со всеми его достижениями.

От опытного поля до новой ксенологической станции было не далеко. Тропинка огибала невысокий холм и бежала по опушке леса, предоставлявшего отцов и матерей, а затем и живое кладбище для племени свинксов. Затем она вела к северным воротам в ограде, окружавшей людскую колонию.

Ограда раздражала Эндера. Причина ее постройки исчезла, как только сломалась политика минимализации контак-тов между людьми и свинксами. Сейчас оба вида свободно моги проходить через ворота. Когда Эндер прилетел на Лузитанию, еще действовало поле, вызывающее ужасные боли у каждого, кто попадал в сферу его действия. Во время борьбы за право свободного контакта со свинксами, самый старший из пасынков Эндера, Миро, на несколько минут был пленен этим полем, в результате чего его мозг подвергся необратимым изменениям. Но инвалидность Миро – это единственное самое болезненное и непосредственное проявление вреда, которое ограждение вызвало в душах людей, замкнутых в его границах. Тридцать лет назад этот психологический барьер был отключен. Все это время не возникало никаких причин, чтобы что-то разделяло обе расы… и, тем не менее, ограда осталась. Так захотели колонисты на Лузитании. Они пожелали, чтобы стена между ними и свинксами стояла.