— Иными словами, мы получаем сомек, потому что ты богат, — констатировал Берген.

— Да, потому что я богат! — сердито отрезал Локен.

— В таком случае, если не возражаешь, я пока откажусь от сомека. Я хочу добиться этой чести собственными силами, а не принять ее по наследству от отца.

— Если бы я решила дожидаться, когда мне присвоят право пользоваться сомеком, я бы прождала до конца дней своих! — рассмеялась Селли.

— И будь на этом свете хоть какая-нибудь справедливость, ты бы его так и не получила. — Берген посмотрел на нее с отвращением.

Он сам не ожидал от себя подобной вспышки, но ни отец, ни мать не сказали ему ни слова в ответ.

Зато весь вечер с ним говорил Дэл. Они засиделись допоздна, заканчивая каждый свою картину. Дэл наносил последние штрихи на выполненную маслом миниатюру, а Берген завершал огромное полотно величиной чуть ли не со стену. На картине поместье было изображено таким, каким, по мнению Бергена, ему и следовало быть. Сам дом совсем крошечный, зато амбары достаточно вместительны, чтобы действительно приносить пользу. И деревья-хлысты были прекрасны.

Спустя несколько недель тайком от всех Берген ускользнул из дома и, заплатив за экзамен, набрал приличное число баллов по всем трем категориям: по интеллекту, творческим способностям и честолюбию. Ему было присвоено право проводить три года в сомеке и пять лет бодрствовать.

Теперь и он присоединился к рядам Спящих. И добился он этого, не прибегая к деньгам.

— Поздравляю, сынок, — сказал отец, явно не слишком гордый независимостью сына.

— Я вижу, ты установил свой график так, чтобы проснуться за два года до нас. Небось надеешься вдоволь повеселиться в наше отсутствие? — сказала Селли. Насколько горестно было ее лицо, настолько же ядовито прозвучали слова.

Дэл же, услышав, что вскоре Берген примет сомек, сказал только одно:

— Сначала освободи меня.

Берген растерянно смотрел на него.

— Ты обещал, — напомнил Дэл.

— Но я не могу. Я вступлю в право собственности лишь через год.

— А ты думаешь, твой отец меня отпустит? Думаешь, твоя мать позволит ему это? Контракт дает им право вообще запретить мне рисовать, а то и вовсе присвоить все мои работы. Они вполне могут послать меня чистить конюшни.

Могут заставить валить деревья голыми руками. А ты вернешься только через три года.

— Но что я могу сделать? — Берген был искренне расстроен.

— Убеди отца дать мне свободу. Или не принимай пока сомек. Через год ты достигнешь совершеннолетия и сам освободишь меня.

— Я не могу откладывать сомек. Добившись этой привилегии, ты должен использовать ее. Претендентов множество.

— Тогда убеди отца.

Потребовался целый месяц постоянных уговоров и споров, прежде чем Локен Бишоп согласился наконец освободить Дэла от контракта. Но при одном условии.

— В течение пяти лет семьдесят пять процентов твоих доходов, не считая затрат на жилье и питание, будут отходить нам. Или ты можешь сразу заплатить мне восемьдесят тысяч. На выбор.

— Отец, — запротестовал Берген, — это же нечестно.

Через одиннадцать месяцев я и сам смогу его освободить. А восемьдесят тысяч — это в десять раз больше, чем ты когда-то заплатил за контракт. Не говоря о том, что деньги эти ты платил не ему.

— Но я кормил его целых двадцать лет.

— А он работал на тебя.

— Работал? — перебила Бергена Селли. — Скажи лучше, развлекался. С тобой вместе.

И тут заговорил Дэл, заговорил так тихо, что спорщикам пришлось умолкнуть, чтобы услышать его:

— Если я соглашусь на ваши условия, то не смогу собрать денег на экзамен на право сомека.

— Это уже меня не касается, — сжав зубы, процедил Локен. — Либо ты соглашаешься, либо продолжаешь работать по контракту.

Берген спрятал лицо в ладонях. Селли довольно улыбнулась. А Дэл кивнул:

— Только я хочу, чтобы условия эти были изложены на бумаге.

Голос его был тих, но эффект напоминал раскат грома.

Локен вскочил на ноги и угрожающе двинулся на Дэла. Он словно башня возвышался над продолжавшим сидеть юношей.

— Что ты сказал, мальчишка? Ты хочешь, чтобы Бишоп подписал письменный договор с каким-то паршивым наемным работягой?!

— Я хочу, чтобы все условия были изложены на бумаге, — мягко повторил Дэл, встречая бешенство Локена с абсолютным спокойствием.

— Я тебе дал слово, этого вполне достаточно.

— А кто свидетель? Ваш сын, который следующие три года проведет во сне, да ваша жена, которая известна своей страстью к пятнадцатилетним юношам-слугам.

Селли открыла рот от изумления. Локен побагровел, но все же отступил от Дэла. А Берген пришел в ужас.

— Что? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Я хочу, чтобы все условия были изложены на бумаге, — еще раз произнес Дэл.

— А я хочу, чтобы ты убрался из этого дома! — прорычал Локен, но голос его предательски задрожал.

«Если Дэл говорил серьезно, а мать ни слова не произнесла в свою защиту, представляю, каково отцу», — подумал Берген.

Но Дэл поднял глаза на Локена и, улыбнувшись, спросил:

— А вы, наверное, думали, что поле, которое вы возделали первым, всегда будет принадлежать вам одному?

Берген отказывался понимать происходящее:

— О чем он, отец? Что Дэл хочет сказать?

— Так, ничего особенного, — чересчур резко оборвал сына Локен.

Но Дэл не останавливался.

— А твой отец, — обратился он к Бергену, — играет в очень, очень странные игры с пятилетними мальчиками. Я не раз просил его, чтобы он и тебя пригласил, но он почему-то всегда отказывался.

Гвалт не смолкал по меньшей мере час. Локен нервно стучал кулаком по бедру, тогда как торжествующая Селли твердила, что ее невинный флирт ни в какое сравнение не идет с его позором. Лишь Берген пребывал в искреннем отчаянии:

— Все эти годы, Дэл… Что же творилось все эти годы?

— Тебе я был другом, Берген, — сказал Дэл, опуская почтительное «сэр», — но в их глазах я оставался слугой.

— Ты ничего не говорил мне.

— А что бы ты сделал?

Часом спустя Дэл вышел из комнаты. В руках он держал письменное соглашение.

Придя в себя после первого знакомства с сомеком, Берген узнал от одного из доброжелательных служителей Сонных Зал, что отец его умер спустя несколько дней после его отъезда, а через два года одним из своих любовников была убита мать. Самые большие имения на Кроуве, если не считать земель, принадлежащих императрице, теперь отошли Бергену.

— Мне ничего не нужно.

— Я должен предупредить вас, — сказал служитель, — что в дополнение к этому наследству полагается пять лет под сомеком и год снаружи.

— То есть я буду бодрствовать всего год в целых шесть лет?!

— Таким образом императрица выражает благоволение силам, играющим немалую роль в экономике.

— Но я хочу стать художником.

— Так становитесь им. Но сейчас вы, наверное, хотите навестить могилы родителей. За ведение дел можете не беспокоиться, ваши управляющие справляются прекрасно. А когда закончите все свои дела, можете возвращаться, ведь согласно условиям вам осталось еще два года сомека.

— Сначала я должен кое-кого повидать.

— Как пожелаете. В течение следующих трех дней мы готовы принять вас в любое время. Если же вы не уложитесь в этот срок, вам придется ждать год, и вы потеряете два года сна.

Первые два дня Берген провел в поисках Дэла Ваулза. В конце концов он все-таки нашел его, когда вспомнил, что Дэл все еще обязан платить по контракту, заключенному с Локеном. Управляющие поместьем быстро отыскали его адрес, потому что Дэл регулярно присылал на счет Бишопов оговоренные семьдесят пять процентов.

Дэл открыл дверь, и лицо его озарилось, когда он узнал гостя.

— Берген, — сказал он. — Заходи. Значит, уже целых три года минуло?

— Да, значит, так. Дэл, такое впечатление, будто мы расстались вчера. Для меня это действительно было вчера.

Как ты живешь?

Дэл указал на стены своей квартирки: на них было развешано сорок или пятьдесят всевозможных полотен и набросков. В течение следующих двадцати минут друзья толком не разговаривали, лишь изредка раздавались реплики типа «Вот это, мне вот это нравится» или «Как это у тебя получилось?». А затем Берген, немало потрясенный увиденным, опустился на пол (мебели в комнате не было), и началась беседа.