Ему ужасно хотелось спать. Если Шапошников спал меньше семи часов, он был как оглоушенный.

Чтобы не опоздать, Шапошников взял за правило приезжать к Горбачеву загодя, минут за двадцать-двадцать пять, а чтобы не подвернуться кому-нибудь из начальства под горячую руку, гулял у подъезда. Потом Шапошников быстро сдавал шинель в общий гардероб и поднимался по лестнице.

С боем кремлевских курантов он вошел в приемную.

— Уже спрашивал, — встретила его Татьяна Попова, секретарь Горбачева.

Президент Советского Союза любил поговорить, то есть редко кто попадал к нему вовремя.

Шапошников открыл дверь, прошел через тесный «тамбур» и открыл ещё одну дверь — в кабинет.

— Давай, Евгений Иванович, давай, рад тебя видеть…

Горбачев вышел из-за стола.

— Товарищ главнокомандующий…

— Здравствуй, здравствуй, — Горбачев протянул руку. — Как сам?

Шапошников быстро оценил обстановку: «Встретил нормально».

— Жена не обижается, Михаил Сергеевич.

— А… Ну, хорошо. Пойдем там поговорим, — Горбачев кивнул на комнату отдыха.

Как ловко придумано, черт возьми, — кабинет, а где-нибудь сбоку — неприметная дверь. За ней целая квартира: спальня, гостиная, ещё один кабинет, только небольшой, уютный, комната тренажеров, ванная, два туалета…

Шапошников изумился: Горбачев не имел привычки приглашать в свои апартаменты. Нанули Рожденовна, жена Шеварднадзе, рассказывала Земфире Николаевне, что Горбачевы никого пускали к себе в дом. Если Шеварднадзе провожал Горбачева на дачу, они доезжали до ворот, договаривали здесь разговоры и разъезжались — каждый своей дорогой.

— Там позавтракаем, — продолжал Горбачев.

Гостиная была крошечная, но уютная.

— Ты что ж Кобзона обидел? — вдруг спросил Горбачев. Он сел за стол и показал Шапошникову место напротив себя.

Шапошников растерялся. Иосиф Давидович Кобзон был у него два дня назад — предлагал себя как посредника по продаже МИГов в Малайзию. Шапошников аж задохнулся: «Подобные вопросы, дорогой Иосиф Давыдович, на эстраде не решаются!» Кобзон, выходит, тут же пожаловался Горбачеву. Вот страна!

— Я думал, Михаил Сергеевич, в министерстве есть кому заниматься МИГами… Сегодня Кобзон, завтра, понимаете, Алла Пугачева решит танки продавать… — ну, и что получится?

— Да, — задумчиво сказал Горбачев. — Да… видишь, что в стране делается: провисло все, страна идет по сильно скользящей наклонной, разлетается, значит, к чертовой матери… Ельцин… — этот только под себя гребет. И вообще, как начал пятого, во вторник, пить, так и пропил все праздники… МИД предложил сократить в десять раз, так тут, я скажу, даже Буш насторожился! Буш, Миттеран и Гонсалес — они же за союзную политику выступают, хотя Буш осторожничает, у него выборы под носом! Совмина, смотри, нет, кончился Совмин. Силаева сейчас уберем с МЭКа, потому что Россия его отвергла, словом, я в офсайде, полнейшем офсайде, кругом — демократы, у них, значит, власть, а я начал итожить что ими говорено, так это, я тебе скажу, ахинея, полная ахинея. Ну какая ж это политика?

Горбачев остановился и взглянул на Шапошникова:

— Ты съешь что-нибудь, Евгений Иванович, я уже позавтракал, я тебе в этом не союзник.

Шапошников не ел.

— Ведь посмотри: вот я Президент, — да? А Россия — суверенна. Она от кого суверенна, я тебя спрашиваю, от Украины, что ли? Они ж говорят: Россия суверенна от центра. А центр это что? Не Россия… так получается? Причем смотри: все решает Бурбулис. Кто такой? Откуда взялся? Окружение сознательно спаивает Ельцина. А когда Ельцин пьяный, он что угодно у них подпишет! Смотри, что он с Чечней решил сделать, — Указ этот! Какое, я тебя спрашиваю, чрезвычайное положение, это ж Чечня, это, значит, сотни убитых, — да?! Звоню Ельцину, он — в дребодан. Нашли Сашу Руцкого, Саша орет: обложить Чечню со стороны гор, блокировать, чтоб никто не вполз и не выполз, — тоже политик, твою мать! А боевики, мне докладывают, собирают женщин и детей, чтоб запустить их на случай сражения, впереди себя. Мы ж с тобой это предвидели! Хорошо, отменили Указ, получил Ельцин по морде, но что творит, что творит! Если не будет центра, если не будет тебя и меня, это ж представить страшно, что они сделают с Россией! Соланки, индус, приехал с визитом, был у меня, провели переговоры, потом он к Ельцину пошел. А тот, значит, наставляет: зря вы, индусы, с Горбачевым связались, у Горбачева нет ничего, в России сейчас я главный, Ельцин, все у меня — нефть, уголь, заводы, фабрики… Давайте, индусы, готовьте с Россией политический договор, а Союз — на х…

Соланки, значит, обалдел; у него ж официальный визит, протокол, а тут выходит, что он ошибся адресом, не туда пришел. Ельцин посадил его за стол, выпили они, значит, за дружбу, вдруг Ельцин как заорет: «Не хотите договор? Ну и катитесь со своим Горбачевым к чертовой матери!» Вот, Евгений, какая дурь. Слушай, мы так Индию потеряем! И процесс этот уже пошел, разлетелся… митинг на митинге… то есть я, Горбачев, буду Президент без страны, а ты, Евгений Иванович, будешь полководец без армии!

Если Шапошников волновался, он зевал. На самом деле ему давно хотелось поговорить с Горбачевым по душам, предельно открыто, но в Кремле он был новичок и не знал, насколько здесь это принято.

— Дальше смотри, — продолжал Горбачев. — Америка против Ельцина, потому что Америка против распада, и мусульман, между прочим, держим только мы с тобой, а когда вырвутся… таджики, например… черт их знает, что они придумают — мусульмане же! Азейба-рджан сразу ляжет под Турцию, это ясно, армяне — пиз.. привет горячий, молдовы будут рваться в Румынию, они у нас оголтелые, сам знаешь, немцы уедут… ну это, допустим, черт с ними, — значит, здесь будет второй Ливан, так я чувствую.

Горбачев остановился, чтобы увидеть, какое впечатление он произвел на собеседника.

«Держава в говне, — подумал Шапошников. — А он… что, только сейчас все это понял?»

— Мы с тобой, Евгений Иванович, я вижу — союзники, вот ты и говори, что делать.

— А какое у вас решение, Михаил Сергеевич?

— Нет… ты скажи, ты.

— А что скажешь, Михаил Сергеевич?.. Я думаю, не так надо было из Германии уходить, — вот что я скажу.

— Нет, ты… погоди, — удивился Горбачев, — погоди про Германию, мы ж с тобой в перспективу глядим, хотя с Германией ошибка вышла, не все ж гладко, но ты пойми: кому я Германию отдал? Немцам. А Польшу? Кому? Полякам. Так что, я преступник, что ли, — ты скажи!

— С «Блек Джека» все началось… Самолет, который до космоса долетает, чудо-самолет… — а сократили…

— По «Блек Джеку» нужен отдельный разговор… нужен разговор. Ты, Евгений, я вижу, не все пока знаешь.

— А перспектива ясная, Михаил Сергеевич. Надо Союз спасать, вот главное.

— Как?

— Честно?

— Разумеется.

— Понятия не имею, Михаил Сергеевич. Нет способа. Не наше это дело, — поправился Шапошников.

— Способ есть, — сказал Горбачев.

Шапошников насторожился.

— А где Вадим? — вдруг вспомнил Горбачев.

Только сейчас Евгений Иванович заметил, что стол накрыт на троих.

Горбачев потянулся к телефону:

— Вадим пришел?

Комната была такая маленькая, что Шапошников хорошо слышал голос помощника:

— Вадим Викторович Бакатин, Михаил Сергеевич, в десять тридцать вошел в ваш кабинет.

— Погоди, а с-час сколько?

— Без четверти одиннадцать, Михаил Сергеевич.

— А… значит, он так там и стоит… Ты пойди… шугани его: пусть сюда идет, чего там-то торчать…

Вошел Бакатин — представительный мужчина пятидесяти лет.

— Разрешите?

— Разрешим, — сказал Горбачев. — Садись, Вадим, наливай чай. Мы вот с Евгением — не демократы, водку, видишь, не пьем.

Бакатин за руку поздоровался с Шапошниковым. «Держится уверенно», — отметил маршал.

— А демократы с утра водку не пьют, Михаил Сергеевич.

— Ну?! А что они делают?

— Демократ… он с утра интригует. Пока голова ясная.

— Тебе виднее, — засмеялся Горбачев.